– Иногда систем координат оказывается сразу несколько в одном человеке. В том и состоит вопрос выбора.

– Да, сегодня, когда абсолютна лишь относительность, даже слишком часто… – проговорил я, подумав. – И в какую ситуацию ты думаешь поместить героев?

– Я бы написал о войне, но никогда на ней не был. Получится либо глупо, либо натужно. Что-то вроде оскорбления тех, кто видел все это воочию.

– Книга – это не обязательно отражение опыта, пережитого автором.

– Без определенной выдумки не обойтись, но я не хочу писать о том, чего вовсе не знаю. А книга – это отражение не только автора, но и читателя, который пропускает чужие мысли через призму своего восприятия, – произнес Вадим. – Даже так: искусство чем-то похоже на зеркало. Мутное зеркало, в котором мы ищем свои достоинства, а находим пороки, ищем подсказки и справедливую критику, находим же либо насмешку, либо эскапизм. Оно дает прямо противоположное запросу, но в этом есть своеобразная прелесть.

– Прелесть разочарования?

– Прелесть неожиданности. Я никогда не находил среди книг и идей того, что ожидал там найти. С одной стороны, это разочаровывает, но, с другой, позволяет взглянуть на вещи с другого ракурса. Потому ты и видишь на моем столе такую эклектику – Ленина и Юнгера, – мой друг кивнул в сторону книг, которые я недавно держал в руках. – Именно поэтому я хотел бы отправиться в какое-нибудь огромное путешествие, а может быть, даже и на войну… – проговорил Вадим задумчиво. – Впрочем, воевать мне не за что.

– «За яхту олигарха!» – воскликнул лейтенант и бросился в штыковую, – ухмыльнулся я.

– И «За часы патриарха»! – без энтузиазма подыграл Вадим.

– Война предполагает жертвенность. Неужели ты пойдешь рисковать жизнью ради людей, которые, в общем-то, заодно со своими врагами? Которые будут снимать сливки, пока ты истекаешь кровью под ударами артиллерии. Это глупо.

– Наверное, глупо. Но война – не только жертвенность. Для других война – выгодное предприятие, третьи воспринимают ее как экзистенциальный опыт и особое переживание. Хотя ты прав, к современной войне и я испытываю отвращение. В первую очередь, потому что врага давно не ставят вровень с собой. А если так, то можно уничтожать людей как крыс, пытать, сносить целые кварталы нажатием одной кнопки. Сидит за джойстиком оператор беспилотника, – какое-нибудь ничтожество родом из Оклахомы, – чавкает отвратительным сэндвичем и выслеживает людей, словно куропаток. У него – сверхточные ракеты, тепловизор, удобное кресло и самодовольная рожа. А у тех, кто внизу – автоматы и гранатометы полувековой давности, а еще безрассудная вера в свою правоту. Но герой все равно он, этот крестоносец, носитель «общечеловеческих» ценностей. А все потому, что враг окончательно перестал считаться за человека. Сегодня любой повстанец – вне закона, а войны, как полицейские операции. Если кому такое положение дел не нравится, то, значит, он опасный радикал и оправдывает «██████»: «Ату! В клетку гада!». Так пахнет «гуманизм» и «свобода слова».

– Ты помнишь Игоря Ваграмова? – вспомнил я старого приятеля. – Летом он уехал на Донбасс.

– Да, помню, – кивнул Вадим. – Я так и не понял зачем.

– Игорь был воодушевлен. Он верил, что это только начало. Он увидел в восстании удар по лицемерию современности и по унизительному положению страны, когда мы только каемся, просим прощения и списываем долги, взамен не получая ничего.

– Странно. Он же находился в твердой оппозиции к режиму. Неужели он поверил, что теперь все внезапно изменится?

– Не знаю. Может, на мгновение его взгляды совпали с курсом государства. А может, выбрал из двух зол меньшее. Что ему ближе? Россия или так называемый Запад? Но я не о том. Его поступок – типичный пример пассионарности. Жертвенной. Чистой. Разбогатеть он не надеялся, прославиться – тоже, иначе уже постил бы фотографии, где позирует с пулеметом на фоне подбитого танка. И для простого солдата война – это жертва и надежда на мир. Лучший, чем довоенный, – произнес я.

– Слишком наивно для тебя! – Вадим хохотнул, и в его смехе я услышал нотки плохо скрываемого чувства превосходства. – Для девятнадцатого или двадцатого века – может быть. Для мировых войн, для войн за независимость. Чтобы война была надеждой на лучший мир, на выгодные приобретения для всего общества, надо верить, что твое государство – это общее дело, res publica. Или хотя бы поддаться идеологии. Реально же война – это мощный социальный лифт, возможность добыть деньги или хотя бы сыграть в игру со смертью, получив свою порцию адреналина. У людей по всему миру слабеет внутренняя связь с их странами, и один из ярких признаков этого – отказ от обязательной воинской повинности, это уже общемировая тенденция. А потому и наши установки в отношении внешних войн размыты. Простой солдат – архаизм. На поле боя наемники и экстремалы. И до них нет дела обществу.

– Но общество все еще накачивают пропагандой. И успешно! Ирония судьбы заключается в том, что знакомые Игоря – те, которые поддерживали его начинания до отправки на фронт, – теперь пишут вещи прямо противоположные: «Это не твоя война! Зачем ты туда поехал?», «Какое право ты имел лезть в дела чужого государства?» и все в этом духе. Понимаешь? Будто не они полгода назад кричали: «Езжай!», «Мы же братья-славяне!», «Сегодня режут Донбасс, завтра – нас!»

– Диванные аналитики, советчики по любому вопросу. Зачем интересоваться их мнением, если завтра оно переменится? – Вадим закатил глаза. – Они не способны на действие, а потому не придают значения и словам. Любители поучать жизни.

– В этом есть доля абсурда и гротеска. Когда ты заходишь в соцсети и видишь, как люди дают советы, к которым никто не прислушается, применительно к проблемам, в сути которых не разбираются, на основании источников, которые, дураку ясно, заангажированы, и кичатся теми качествами, которыми в реальной жизни не обладают в принципе.

– Интернет – лишь очередное великое изобретение, которое показало нам темную подноготную человека.

– Не только Интернет, вообще виртуальная реальность. В наивных теориях она виделась трамплином для развития каждой отдельной личности, роста самосознания и ответственности, но превратилась в источник заблуждений и дезинформации, в место, где можно скрыться от реальных проблем. Что бы ни кричали поборники дешевой нравственности, игры и Интернет – это способ канализировать агрессию и неудовлетворенность, а не наоборот.

– Это только одна сторона. На деле еще хуже. Виртуальная реальность сперва разучила человека мечтать, а теперь закладывает в его голову чужие жизненные сюжеты, чужие потребности. Штампует урбаноидов, короче говоря. Сначала доступ к мозгам имела церковь, ораторы и литература, потом появились газеты, затем – телевизор… Какое количество времени можно провести за телевизором? Два часа? Три? Смартфон, который лежит в твоем кармане – это постоянный доступ к твоим эмоциям, к твоим мыслям, а значит, и к твоим поступкам. Карманный Геббельс! В современном мире тот, кто контролирует Интернет, управляет обществом. Создаются новые тренды, привлекается внимание, – неважно, котиками и сексом или громкими медийными событиями – и постепенно, раз за разом, направляются в сознание пользователя одни и те же примитивные импульсы.

– Импульсы, которые очень быстро становятся «общеизвестными истинами», – подхватил я мысль Вадима. – Однажды подсев на такой наркотик, сложно с него слезть. Ты ждешь простых решений сложных проблем, хочешь, чтобы ответ на ключевые вопросы умещался в одном предложении. Ты отказываешься от поисков в пользу готовых, пусть и неверных, решений, чтобы поскорее предаться мимолетным удовольствиям. Ты жаждешь социального одобрения, очередной порции лайков за демонстрацию себя или пересказ очередного модного заблуждения, – я допил кофе и поставил чашку на стол. – Иногда технический прогресс ввергает меня в апатию.

Вадим вопросительно вскинул бровь.

– Мне кажется, что чем дальше он заходит, – пояснил я, – тем меньше шансов на освобождение остается у простого народа и отдельного человека. Какие огромные технические возможности открываются перед властью с развитием технологий! Еще недавно все было иначе! Крестьянин был полон предрассудков, – впрочем, мы ничем не лучше – но он не подвергался столь мощным информационным атакам. Средневековая церковь – жалкий недоросль по сравнению с современными массмедиа. Добавь сюда множество альтернативных течений, сект и ересей от альбигойцев до хлыстов с бегунами – вот у кого точно стоит поучиться самоорганизации! Потому крестьянские восстания и были спонтанны, неожиданны, непредсказуемы и несли в себе удивительную связку из конкретики и сияющего мистического идеала. Соляной бунт или та же Мюнстерская коммуна – это не унылая борьба против абстрактной коррупции. Особенно если учесть, что по итогу коррупция – это краеугольный камень любой власти. Нынешние цветные революции осуществляются в виртуальном пространстве и готовятся постепенно. Профессио нальные политтехнологи играют на самооценке, предрассудках и желании обывателя удовлетворять навязанные ему псевдопотребности. Чем может ответить простой человек?