— Оган знает и домовой его.

— О них не тревожься. Не расскажет уже ничего молодой князь. Скоро гостем моим будет.

Василиса попыталась развернуться, успеть посмотреть в глаза Двуликой, понять, что значит небрежно брошенная ею фраза, но пространство кружилось вместе с ней, являя лишь край печи да угол дома, забитый паклей. Двуликая тем временем достала вытканную ромбами ленту и стала стягивать ей прическу.

— Ты хорошо послужила мне. Осталось только одно задание. На моём плетне двенадцать колов, на одиннадцати насажены черепа, а вот последний пуст. Принесешь череп — выполню любое твое желание. Ну а нет... На «нет», как говорится, и суда нет. А ты ведь за судом в Навь пришла?

— За правдой я пришла.

— Хороший ответ! Правильный. В Нави от правды не скроешься. Не сбежишь, – рассмеялась Двуликая, и оцепенение тут же спало. — Принимай работу.

Прямо напротив возникло зеркало. Огромное, размером с дверь, в резной тяжелой раме. В этом зеркале отразилась одна лишь Василиса. Нагая, белокожая, с блестящими, словно у кошки, глазами и в великолепном свадебном уборе.

«Так еще убирают девиц, когда хоронят», — пришла и осталась непрошеная мысль. Но Василиса не стала произносить ее вслух, а лишь повернулась, посмотрела на Макошь снизу вверх и поблагодарила.

— На здоровье, а теперь гляди, не то поздно будет.

Не успела Василиса спросить, куда смотреть, как из зеркала потянуло лесной сыростью. Пахнуло мерзлой листвой. Василиса обернулась и увидела себя, бредущую по темной лесной тропинке…

----

[1] Кожух — тулуп из овчины.

Глава 13, в которой все заканчивается плохо

Зеленоватый свет, мелькнувший вдалеке, оказался обманкой. Он играл с Василисой некоторое время, заманивая в лес, а теперь и вовсе пропал. Темень стояла такая, что хоть глаз выколи — все равно не заметишь. Только мерно чавкающий под ногами снег хоть как-то напоминал, что творящееся вокруг не плод уставшего от однообразия воображения.

«Может, все-таки «вперед» путеводного камня и твое собственное «вперед» — это два разных направления? — ворчал, болтаясь на плече клинок. — Мы явно пошли не туда. Напомни, как ты планируешь найти в этой темени своего жениха и вывести его к мосту?»

— Бывшего жениха, — поправила его Василиса и потерла переносицу. Голова кружилась.

«Ну, да, плохая примета за мертвеца замуж выходить, — фыркнул меч. — Ни тебе помощи по дому, ни удовольствия на ложе. Помнится, соблазняла меня мавка одна. Красивущая. Волосы до пят, груди в руках не умещаются. Пела так, что сирины с тоски вешались. Но я на ее ласки не купился».

— Почему это? — Василиса прислонилась к дереву, чувствуя слабость. Каждый шаг давался с трудом. Словно что-то в темноте присосалось и тянуло из нее силы. Только болтовня меча держала в сознании, не позволяла уплыть в черное ничто этого однообразного леса.

«Да потому что, когда девку в руки берешь, хочется ее по спине бархатной гладить, а не позвонки голые считать, да червей из них вытягивать».

— Фууу! — Возникшая перед глазами картина взбодрила, и Василиса оторвалась от дерева.

«Что фу? Навьи, а по-вашему, нежить — это ж мертвяки. Если душа слаба настолько, что даже отлететь от тела не может, появляются всякие кикиморы, мавки, гули, шишиги, игоши и прочие. Низшие существуют, пока цело их тело. Вреда от них больше, чем пользы, и раньше были ведьмари-дудочники, умевшие не только освободить душу от мертвого тела, но и проводить ее до Калин-Моста.

Порой случается так, что человек при жизни глянулся Земле-матери. Упорством своим, рвением или делом любимым. У Земли с Макошью давно уговор таких в Яви оставлять: лешими, домовыми, банниками, водяными, да много кем. Они привязаны к месту, питаются от него и погибают вместе с ним. Такие после легко проходят по тропам Нави и получают перерождение. Еще есть навьи-беглецы. Тела их давно преданы земле или огню, а души уходят с троп и пытаются вернуться в Явь окольно. Чаще всего это происходит из-за чужого вмешательства. Например, кто-то прервал испытание в лесу Надежды или провел душу по темной тропе Заветного леса до самого Калин-Моста, откормил своими жизненными силами и открыл проход домой кровью. Но вот беда: возвращается душа – а тела-то нет. И тут два варианта: жертва или согласие. Если рядом с Калин-мостом убивают мага и душа-беглец успевает вселиться в его тело, то получается упир. И этому упиру для удержания души в мертвом теле нужна кровь. Побочным эффектом является скачок в силе. Упир становится сильным магом, но сила его зависит от кровавой подпитки. Второй вариант, по идее, более вероятный. Душа вырывается из Нави, но ее никто не ждет с жертвой. И тогда она блуждает по земле до тех пор, пока не найдет мага, готового добровольно впустить такого подселенца к себе. У двоедушника тоже возрастает сила, ведь черпает он ее не одним, так сказать, ковшом, а двумя. Но с восприятием действительности у такого мага становится ой как туго. Мало кто из людей способен ужиться с самим собой. Что уж тут про совершенно чужую сущность говорить».

— Ты лжешь. — Василиса это произнесла вслух. Четко, громко. В первую очередь для того, чтобы услышать самой. Услышать и поверить. – Если бы ты говорил правду, то не было бы у царя Василия столько упиров. Это что ж выходит, для каждого провожатый нужен и агнец для заклания. И не где-то там, в темных подземельях, а у самого Калин-моста. У Северовой заставы на виду.

«У чьей заставы?! — меч аж зазвенел от удивления. — Что это они там заставляют, хотел бы я знать? А насчет остального сама думай. Мне тебе лгать ни к чему. И кстати, твой «не жених» с самого края леса за нами тащится».

— Велимир? — Василиса резко обернулась. Перед глазами тут же расплылись цветные круги.

— Вася! — Маг возник словно из ниоткуда. Прижал ее к себе, взял из рук клинок и прислонил к дереву. Темный ствол вобрал его в себя, словно и не было его там.

— Замерз совсем, ты где был?

— Пойдем, потихоньку. Рядом я был. Все время рядом. И когда ты на Змее Огненном летала, и когда с князем миловалась, и когда в лес заходила. Молодец потомок Горыни, везде успел. И род свой сохранить, и княжества получить, и царскую дочку в жены взять. Вот шельмец.

У Василисы подкосились ноги. В груди запекло. Горький, удушающий смог подступил к горлу.

— На какой дочке? — просипела она, вцепившись в рукав мага. Ноги еле двигались. Тело сделалось ватным. Но Велимир держал крепко, не позволяя остановиться или упасть.

— На тебе, глупенькая. По древнему нерушимому обряду. Ты что, не знала, что Змеи так могут? Им дано право предложить любой незамужней девице золотой подарок. Кто из девок примет, той и женой быть. А вы все как сороки. Чем он тебя купил? Кольцом, серьгами, может, бармами с эмалью? Конечно, княжич — ведь это не безродный лекарь. И не просто княжич, а владетель двух богатых феодов. И съел бы его царь Василий, не подавившись, а тут нельзя – родственник. Так что пойдем скорее, заждался небось твой суженый-ряженый, в свадебный кафтан наряженный. Ах, да. Он ведь не сказал, что ты жена ему. Как тать целовал. Видать, не верил, что ты из Нави живой выберешься. Погорюют они с царем Василием, помянут глупую девицу. Да что делать? Ее ж никто не заставлял, по воле сердца за любимым в мир мертвых пошла. Подумает правитель, поразмыслит, да отдаст свою младшую за Змееныша. Старшая-то сговорена уже. Вишь как складно. И царства целы, и дочери пристроены.

— Откуда ты все это знаешь? — Василиса вдруг увидела вдали свет костра, собрала оставшиеся силы и пошла вперед. Мысли в голове путались. Обида на Огана прожигала в сердце кислотные дыры. И через эти дыры сочилась, словно кровь, жизненная сила.

«Неужели обманул? Костер — это хорошо. Использовал как монету разменную? Костер – это люди, а где люди, там Явь. Эх, зря его рубаху не постирала. Я стирала рубахи?»

— Оглянись, дорогая моя, на всю округу ты единственное живое существо. Из плоти и крови. Твои эмоции словно фонарь. Греют и отдают тепло. Но этот фонарь несу я, остальным навьям приходится любоваться издали и питаться крохами. Ведь ты пришла за мной, так ведь?