Молчание затягивалось. Наконец хозяин каюты, не дождавшись иных объяснений, спросил:
— А мамки, няньки, сударыня, ваши где?
Василиса вспыхнула словно свечка и тихо, что б не было слышно, как сел с обиды голос ответила:
— Своими руками пользуюсь.
Маг коротко кивнул и не стал более допытываться.
— Добро. Переодевайтесь конечно, только не залейте документы на столе. У берегинь природный дар силен. Дня три еще с волос и платья течь будет.
Василиса на это лишь спешно поклонилась, подхватила туесок самобраный да скрылась за легкой дверцей.
Ветровой принялся сушить лужу, ворча и причитая о том, что разумных духов следует садить отдельно от других пассажиров. А Оган отвернулся к окну. Не о том сейчас были его мысли. И даже не о барышне с ярко-синими глазами, кукольным личиком и острыми плечами, которых не смогла сокрыть даже свободная завеска. Вода ведь о всякой девке правду скажет. И о тощей, и о пышнотелой. Хороша, конечно, незнакомка, даром, что чужая невеста. Если он, конечно, правильно прочел узор на подоле. Даже слишком хороша. Чернокоса, тонкоброва. Губы-вишни, щеки-бархат… и очки, от которых изменяющими чарами веет за версту. Скучно.
Потому прелести девицы отвлекли его от темных мыслей лишь на те бесконечные мгновения, покуда он любовался на них. Но стоило наваждению скрыться за дверью, как черной змеей в душу вновь пролезли слова отца: «Пришла пора жениться. Нужно успеть, пока братья твои живы».
Оган тряхнул головой. Нет. Пусть отец хоть все нутро выест. Не станет он чужой судьбой кормить родовое проклятье.
Василиса закрыла дверь, прильнула к ней ухом. Вроде молчат, не обсуждают ее злоключения. Вот и славно. От сплетен хотелось бы уберечься. Чего доброго, до батюшкиных ушей молва дойдет. Ты хоть тише воды, ниже травы будешь, а все равно найдутся милостники[2], готовые новую побасенку про царскую байстрючку сложить. Здесь же такова ситуация вырисовалась, что нет из нее правого выхода. Мокрой шесть часов полета сидеть не будешь, замерзнешь. Да и перед женихом в таком виде не покажешься. А переодеться негде, кроме как в каюте, занятой старшим сыном промышленника всея Гардарики. Целый наследный князь, маг. И чего, спрашивается, ему на дирижаблях летать, когда по всей стране избушек на курьих ножках, понаставлено? Зашел в одни двери, вышел в другие. И не надо кучу времени тратить, только эфир и пошлину. А этот сидит, работу изображает. Небось, пока она не появилась, в «Мельницу» играл. Василиса покосилась на маленький стол. Тот и впрямь был завален бумагами. Старые хроники, чья-то родословная. Цера с каракулями. Девица показала разложенному добру язык и принялась спешно, по-военному переодеваться.
Ее вдруг словно кипятком ошпарило. Чужая каюта, чужой мужчина. А что подумает о случившемся Велимир? Нет. Не скажет она жениху. Может быть, когда-нибудь потом… Стыд-то какой! Хорошо, что у этого Огана такта хватило выйти. Но все равно надо быть начеку. Это ж надо было умудриться перед свадьбой Смогича повстречать! Хоть в змеев пернатых они только в сказках оборачиваются, но добра от них все равно не жди.
— Благодарю, — она открыла дверь и вышла, прижимая к себе туесок.
Хозяин каюты обернулся. Одновременно с этим дирижабль тряхнуло, и Василису бросило вперед.
— Держите себя в руках, сударыня, — Оган ухватил ее за локоть, не позволяя упасть. — Подобные маневры были модны при дворе в позапрошлом сезоне.
— Я не бываю при дворе, — произнесла она, силясь скрыть накатившее раздражение. Казалось, чужие пальцы прожгут рубаху, но хозяин каюты не спешил убирать руку. — Можете не провожать, я знаю свое место и не претендую на ваше.
Собеседник на это лишь плечами пожал. Но локоть выпустил, и даже отступил на пол шага.
— Ветровой, сопроводи сударыню и проверь, чтобы она пристегнулась.
Едва прозвучал приказ, тут же возник дух. Потрепал край белой рубашки. Посмотрел жалобно сначала на Василису, потом на Огана и покаянным голосом произнес:
— Не выйдет, хозяин. На месте, где сударыня сидела, кувшинки расцвели. Берегиня их рвать запрещает, не к добру говорит. А иных свободных кресел нет. Только классом ниже.
— Идет, я полечу во втором классе, — Василисе совершенно не нравилось повышенное внимание к собственной персоне.
Оган нахмурился. Ему подобная идея не понравилась. Не пристало девице из благородных среди мужиков немытых да товарок, на заработки летящих, лететь. Скажут, чего лишнего, толкнут или еще как обидят.
— Сударыня, разрешите предложить вам свою каюту. У меня достаточно места на двоих.
Василиса вспыхнула, так что очки запотели. Приложила руки к пылающим щекам и мысленно просчитала до десяти. Что же такое этот промышленник предлагает?! Ей с ним в одной каюте сидеть, да еще и накануне свадьбы?! Ну уж нет.
— Благодарствую, — выдавила она из себя, — но, пожалуй, откажусь от вашей милости.
— Напрасно. Вам тут всяко удобнее будет. Я займусь своими делами, вы — своими, — Оган и сам не знал, зачем уговаривает ее. Одному привычней, спокойнее. Работать опять же никто мешать не будет.
Василиса недоверчиво посмотрела на Смогича.
— И какой вам от этого прок?
Хотел бы он сам знать ответ на этот вопрос.
— Да вот боюсь, что расскажете всем, как вы на моем дирижабле добирались, и никто больше лететь не захочет, — он смущенно улыбнулся и развел руками. Василиса же шутки не оценила.
— Вы… Вы что думаете, что я вас ославить хочу? Да как вы можете? Вы совсем меня не знаете, и туда же… С вашего позволения.
Она развернулась так лихо, что черная коса взвилась змеей, и, чеканя шаг, удалилась в сторону спуска на нижнюю палубу гондолы.
Василису неимоверно злил подобный тип мужчин. Самовлюбленные, эгоистичные, нахальные жар-птицы, которые за кружевом приторных фраз прячут яд мыслей. «Каков наглец! За кого он меня принимает? Это на его воздушной драндулетине меня облили водой и лишили оплаченного места. А он еще и паясничает! Вот возьму и действительно напишу заметку в местную газету. Назову ее как-нибудь заковыристо: “Путешествие на…”»
Но додумать название предполагаемой статьи она не успела, потому что ее снесло запахом. Это была непередаваемая капустно-рыбно-портяночная смесь, которую следовало срочно запатентовать и использовать в военных целях.
Пересилив жгучее желание закрыть нос рукой, Василиса все же пересилила себя и шагнула в отсек. Второй класс шумел и пребывал в постоянном движении. За летающим анчуткой с визгом бегала ребятня. Отставной вояка снял сапоги, вытянул ноги и разбавлял детские визги зычным храпом. У окна трещали и плевали в кулак семечки, бойкие молодухи. В проходе между лавками стояли клетки с неуемными петухами. Здоровенный детина ломал ливерный пирог и вовсю предлагал его соседям. Но стоило Василисе оказаться в поле зрения, как все тут же смолкли. Сотня пар глаз синхронно уставилась на нее.
— О, барыня с верху пришла, неужто опять за правдой народной? – выдал бесхитростно мужик. — Садись, сюдой, пирожка дам. Свеежий.
Василиса отрицательно замотала головой и выскочила из отсека. Теперь предложение Смогича выглядело не столь бесстыдным. Скорее даже, вполне приемлемым.
«Ладно, сюда вернуться я всегда успею».
— Ваше предложение в силе?
Оган удивленно воззрился на чужую невесту. Стоит взведенная, как боевая пружина, лишь тронь – убьет.
— Конечно, проходите… И, если вас смущает мое присутствие, мы можем оставить дверь каюты открытой.
Василиса кивнула и заняла диванчик напротив, уместив самобраный туесок подле себя. Ее сосед распорядился об обеде на двоих и, более ни слова не говоря, уткнулся в свои бумаги.
Каюта погрузилась в тишину. Василиса не знала, чем себя занять и принялась рассматривать попутчика. Оценивающим взглядом прошлась по его долговязой фигуре, от души пожелала всклокоченной шевелюре познакомиться с гребнем и тут же поймала на языке фантомный вкус каштанов, что ей довелось пробовать в Вышграде. Сглотнула, выпуская стаю мурашек. Скользнула вниз и с любопытством отметила, что щекам, подбородку, даже длинной мужской шее нужна бритва. К концу дня они сделались заметно темнее. Зато на их фоне проявились тонкие, слегка искривленные губы. Эдакие две лакмусовые бумажки, служащие индикатором мыслей. Сейчас, например, их хозяин был чем-то раздосадован, и ямочка над верхней губой сместилась вверх и влево от носа. Маг читал собственные записи и морщился, словно слова, призванные попадать в голову, поступали туда через нос, застревали и вызывали зуд. Василиса затаила дыхание в ожидании, когда он протянет руку и потрет длинным указательным пальцем обеспокоенный чтением кончик.
