Совсем другие кулинарно-социальные проекции представляет нам Владимир Гиляровский (1855—1935) в своем очерке «Трактиры» из книги «Москва и москвичи». Здесь происходит соединение образов русской традиционной кулинарии (блюд) и поглощающих их персонажей из реальной жизни: купцов, промышленников, актеров, писателей. Обнаруживается тонкая связь между образом жизни, бытованиями и ритуалами поглощения блюд. В целях художественного противопоставления персонажей автор выводит кулинарную тему простой крестьянской кухни и трактиров для «прочего люда»: крестьян, ямщиков, бродяг. Оказывается, и здесь своя пищевая культура, которая намного предпочтительнее самой изощренной кухни. Третьим миром становится нарождающаяся ресторанная культура, с не типичной для русского желудка европейской кухней. Это модное место для посещения дворянами, представителями интеллигенции. Автор не случайно сводит воедино эти разные миры. Он показывает нам то общее начало, которое может объединить столь разные сословия и даже иногда свести их за одним столом. Это человеческое удовольствие от питания, такое понятное и такое повседневное, независимо от того, где и что кушает человек. Да, у него есть пищевые привычки и предпочтения, он обустраивает процесс питания различными ритуалами, но получение удовольствия от совместного поглощения пищи становится для него нормой ежедневного поведения.
_________________________________
1.4 Структура центрального ядра литературно-читательского процесса и ценность сексуального удовольствия
Не менее важной системообразующей жизненной установкой человека являются его ценностные представления о сексуальных удовольствиях. Биологическая способность к размножению связана с получением удовольствия, достигающего крайней степени – оргазма. Это основной стимул к достижению половой близости у высших животных.
Тема сексуальных удовольствий вызывает живейший интерес каждого человека, какое бы пуританское воспитание он ни получил. По этой теме написано много больше, чем о чем-либо другом. Тем не менее многое в нефизиологической природе сексуальных удовольствий все еще остается предметом споров и обсуждений. Сексуальные удовольствия человека – это многоуровневый психофизиологический комплекс, проживаемый им на протяжении всей жизни, имеющий свои стадии, тонкие окраски и реальные социальные последствия. Начинаясь с половым созреванием, как неосознанное стремление к вниманию со стороны лица противоположного пола, до первого обладания его телом, сексуальное влечение воспринимается как высшая форма психического наслаждения. Препятствия в реализации этих устремлений порождают душевные страдания, однако эти страдания имеют странную природу, в них человек испытывает наслаждение отверженности, сравнимое с «душевным» мазохизмом.
Ценность получаемых сексуальных удовольствий определяется совокупностью психофизиологических качеств индивидуума, таких как темперамент, сладострастие, внешний облик, особенности строения половых органов, сексуальный опыт и сексуальная грамотность и т.д.
Грандиозность этой темы в мировой литературе просто невероятна. Она в равной степени представлена и в лучших произведениях, и в бульварных книжонках всех времен и народов. В древней литературе эротизм является главной художественной линией многих произведений. Эмпатия любви неотъемлема от эротики, как невозможно разделить образы Афродиты и Эрота. Мифология проникнута космогоническим эротизмом – мир сотворен в результате божественного соития (Урана и Гея). Боги и герои, все это результат случайных, а то и насильственных соитий. Огромен массив древних эротических сказок и легенд, и их количество умножается в Новом времени.
Появление художественной литературы расщепляет ее по двум художественным линиям, присутствующим повсеместно (чистую любовную [моральную] и грязную эротическую [порнографическую])40. Взрослые современные читатели, пережившие «сексуальную революцию», довольно безразлично относятся к откровенным сценам, описываемым в эротической литературе. Более того, это вовсе не свидетельство их сексуальной испорченности. Наши далекие предки в разных частях мира относились к такой литературе приблизительно с такой же «осторожностью». Чтение постыдное, но увлекательное и завораживающее, особенно юные сердца, – вот чем была эротическая литература в далеком историческом прошлом. При этом, скажем прямо, сохранились только отдельные ее образцы, обладающие должными художественными достоинствами, тогда как гигантский массив уличной литературы канул в Лету. «Метаморфозы» Луция Апулея, написанные после 150 года н.э., воспроизводят скабрезные сцены и зоофильные фантазии, которые, впрочем, имеют огромную предысторию, по крайней мере в мифологии и изобразительном искусстве античности. Однако эротизм естественных любовных отношений явно преобладает в этом произведении. Пьетро Аретино – автор «Неистового Арландо», который к тому же был прекрасным гравером, прославлен собственной «Камасутрой» именуемой «Любовные позы». Даже папа Пий II не избежал искушения и, будучи в молодости Энеа Пикколомини, написал свой «Рассказ о двух влюбленных». В нескромные века раннего Возрождения откровенные сцены любовных похождений героев из народа, их фривольно-вызывающее поведение в обществе становятся необходимым атрибутом и плутовского романа, и сатиры. Ими наполнены и «Декамерон» Джованни Боккаччо, и «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле, и многие другие, менее достойные упоминания, произведения.
Не обходят эту тему литературные произведения средневекового Востока. Это и сказки «Тысячи и одной ночи», и эротическая поэзия народов Дальнего Востока (например, «Да Лэ Фу»). Позднее Возрождение, а затем и эпоха Просвещения буквально взрываются фривольной литературой. Достойными представителями этого направления становятся Никола Ретиф де ла Бретонн со своим «Порнографом» и Эдмунд Керлл со своей «Венерой в монастыре». Пристыженно укрывшись в тени романтического периода, эротическая литература ожидала своего нового освобождения. Новое ее воплощение пришло с культурой критического реализма и, уж конечно, в периоды модернизма и постмодернизма.
Модернизм и постмодернизм XX века создают галерею «шедевров» эротизма. Здесь на первой линии, вероятно, располагается Генри Миллер со всем объемом своего творчества. Близко к нему (тематически) приближаются Чарльз Буковски, Уильям Берроуз, Джек Керуак, Дэвид Герберт Лоуренс, Энн Райс, Маргерит Дюрас, Борис Виан, Жорис Гюисманс, Гюнтер Грасс, Эльфрида Елинек, Владимир Набоков, Владимир Сорокин и сотни других авторов второго и третьего плана.
Все перечисленное не только самостоятельный массив многообразной эротической письменной культуры, но и учебное пособие для формирования сексуальных бытований человека, наполняющее физиологическую жизнь идеальными эротическими фантазиями, все более изощренно реализуемыми читателями этой литературы. Одновременно она питает более скромный писательский мир некими запретными темами, которые дополняют любовную литературу новыми откровениями. В центральном ядре литературно-читательского процесса эротическая и любовная литература формирует представление о безусловной ценности сексуальной стороны человеческой жизни как в индивидуальном, так и в общественном контекстах. Она рассматривает сексуальные отношения в качестве жизнеопределяющих человеческих отношений особой нефизиологической природы.
Сексуальные девиации, по-видимому, можно разделить на патологические и естественные. Грань между ними достаточно хрупкая и определяется моральными устоями и соответствующими им правовыми установлениями. Например, педофилия как общепризнанная патология в современном обществе позиционируется недостижением определенного возраста взросления. Однако сам возраст взросления определяется в общественных практиках по-разному. В одних случаях это возраст достижения гражданской зрелости, в других – возраст традиционного вступления женщин в брак, в третьих – возраст физиологического полового созревания. Представления об этом возрасте изменялись во времени и пространстве. В Древнем мире и в Средневековье брачный возраст мог наступить задолго до достижения половой зрелости. При этом супруги могли быть ровесниками, а могли быть и разновозрастными. Многие публично принятые сексуальные обычаи Древнего мира сегодня могли бы рассматриваться как состав преступления.