О происхождении сущностей никто толком не знал, они то ли переехали сюда вместе с Джебом и Крисом, когда те заселились, то ли появились, когда те стали здесь колдовать. В любом случае их существование и присутствие было как-то связано с ведьмами и тем, что здесь дружно называли «магическим фоном дома».

С каждым осенним утром просыпаться было всё темнее и темнее. Поднявшись сегодня, Ынбёль поняла, что в комнате одна: снаружи шалаша не было слышно ни звука, хотя обычно Эр-Джей сопел, если спал, и бухтел, если что-то искал. Ынбёль села, поёжилась и быстро натянула свитер, который никогда не убирала далеко.

Выбравшись из шалаша, принялась за поиски света. Свечки были хаотично разбросаны по тумбе, больше напоминавшей алтарь. Ынбёль порылась в мусоре Эр-Джея и с трудом отыскала шкатулку с одной погнутой спичкой. Нехорошо. Специально, что ли. Ынбёль хоть и старалась избегать веру в страшилки, с удовольствием рассказанные Перси, но выходить в коридоры без огня не хотела.

Она разожгла спичку. В момент, когда коробок звучно скрипнул, за одеяльным шалашом раздался потусторонний звук. Будто… ягнёнок? Ынбёль судорожно вздохнула, прислушиваясь к стуку копытцев. Опалила фитиль, отцепила от себя самую тяжёлую безделушку, швырнула её внутрь шалаша и выбежала в коридор.

Лучше не стало. Жуткие фразы Перси о наблюдателях рухнули на голову. Ынбёль крепко обхватила свечку. Выставила руки вперёд, зажмурилась и вслепую кинулась в сторону кухни. Запах садовых трав был проводником. В какой-то момент к нему примешалась тёплая кошачья шёрстка. Коридоры охотно превращались в катакомбы, стоило запнуться о вздутие ковра или задеть ребро стены.

Когда Ынбёль, запыхавшаяся и отбитая стенками, забежала на кухню, то словила только один сочувствующий взгляд – это глаза Лекси, конечно. Остальные не были удивлены.

Ведьмы сидели как попало и занимались небрежным оттачиванием своих даров: Чанбин ел ядовитые ягоды, изучая свойства, Эр-Джей соскребал с ладони электрическую гарь, Перси грел чашку кофе, Эш тасовал карты со старшими арканами. Ещё один атрибут для прорицаний.

– От кого убегала? – поинтересовался Крис. Он, казалось, не делал ничего особенного, но спросить об этом – значит самолично наложить на себя руки.

– Не знаю.

– Воскресила кого-то, умершего в коридоре?

Уверенность в голосе Криса немного сбила с толку.

– Не… знаю, – повторила Ынбёль. – Вроде не так всё страшно было.

– А бежала как кабан, – расплылся в улыбке Эр-Джей. – Мы аж отсюда слышали, как ты бьёшься обо всё, чего не видишь.

– Мог бы подождать меня. Я ещё не привыкла к… темноте.

Эр-Джей подвис с ложкой у сердца так оскорблённо, что молоко с хлопьями полетело обратно в тарелку. Чувственно возмутился:

– Ещё чего! Я каждый раз тебя жду. Надоело.

Эр-Джей был младшим обитателем дома и тем, кто воскрес до Ынбёль. Он остальным не особо нравился. Как и сказал Крис, парнем он был своеобразным. Эр-Джею повезло и не повезло умереть подростком. Чуть понаблюдав за ним, Ынбёль поняла, что он всё же совсем не такой, как снимают в кино и описывают в книгах. Пубертат только-только преобразил его тело, сделав из робкого мальчишки робкого же долговязого паренька. Он никак не мог привыкнуть к длинным рукам и ногам, но был рад, что больше не имеет дел с прыщами – по его воспоминаниям, они были ужасными. Он часто начинал притопывать ногой, злился без дела. Энергия вспыхивала в нём всегда неожиданно, иногда настолько, что Джеб хватался за сердце. Он был выше Криса, чем очень гордился, но ниже Перси и Джеба, что ужасно его удручало. Он был силён и быстр, болтлив и непоседлив. Его голос был уже по-мужски груб, но иногда неожиданно уходил в мальчишеский шелест. Его темперамент был таким же непостоянным: он то скромничал, то злился, то называл ведьм семьёй, то пыхтел на всех и каждого, защищая личное пространство и время. Словом, это скорее ведьмам не повезло, что Эр-Джей умер подростком.

– Ты сам носился по коридорам с такими громкими воплями, будто тебя током били, – едко вспомнил Перси – исключительно во имя злорадства, а не ради Ынбёль.

– Так я с радостью, – заверил Эр-Джей, украдкой глядя на Криса. – Ещё бы на велосипеде покататься немножко.

– Ещё чего, – отбил Перси за лидера и уселся на пол, потому что стульев не хватало. – Раздавишь кого-нибудь – а ты обязательно это сделаешь – и нам потом труп искать.

Ынбёль заметила царапины вдоль свечки. Аккуратно поставила её на край стола – единственное свободное место. Вся поверхность была полностью завалена склянками, стручками, живыми и измельчёнными цветами, посудой, кинжалами для ритуалов, хвостами ящериц, надкусанной едой, зелёной пряжей и светильниками без лампочек. Ынбёль снова столкнулась взглядом с Лекси. Соорудила мясной завтрак и села около холодильника.

Прислушалась: ягнят тут не было.

– Стой, – вдруг крикнула Лекси.

– Э-э…

– То есть сиди, сиди. Съешь сначала это, – она слетела со стула, приветливо улыбнулась и протянула Ынбёль пирожное.

Немного смущало то, что пирожное она держала на ладони, но Ван не нашла причин отказать. Обижать Лекси ей хотелось в последнюю очередь.

Она забрала сладость и осторожно откусила кусочек.

– Ауч! – воскликнула он, выплюнув недожёванное. С лица Лекси тут же схлынули краски, а губы искривились недовольной полудугой.

Ынбёль с удивлением наблюдала, как иллюзия стекает с её руки на пол.

– Это что такое? – спросила она, переведя взгляд с комка грязи на Лекси.

Лекси однозначно не была человеком. Прямая спина, быстрые ноги, суетливые, вечно занятые руки. Она не ходила – порхала и носила тяжёлые сапоги и ботинки на большой платформе, чтобы случайно не улететь. Она плела тонкими, изящными, как веточки вербы, руками магию, пропуская её паутинкой между ладоней, растирала, а потом сдувала с кончиков пальцев волшебную пыльцу, одаривая всех окружающих солнечной улыбкой.

Ынбёль никак не могла привыкнуть к ней, её красоте и тяжелому, тёмному чувству, выкручивающему ей живот каждый раз, когда Лекси смеялась. Зависть. Ынбёль так ей завидовала!

Лекси могла выпорхнуть из объятий своего парня, звеня медальонами и браслетами, повиснуть на плече сурового Джеба, потрепать Эр-Джея по веснушчатой щеке – и ей бы ничего не было. Она была маленькой, прекрасной феей, что не давала ковену погрузиться во мрак тайных сущностей дома. Всюду, куда бы она ни приходила, становилось звонко и светло. Парни закатывали глаза, цокали, но стряхивали голодную до прикосновений фею нежно, почти что заботливо.

Она часто крутила себе самые невероятные причёски: собирала хвостики по всей голове, оплетала уши косами, навешивала на себя миллион резиночек и заколок, а также всего, что было ярким и могло держаться на волосах. Её лицо всегда было открытым. Её нос, тонкий, с приподнятым, как у Ынбёль, кончиком, всегда был горделиво задран. Она морщилась, прикрывала рот рукой, когда смеялась, и откидывала назад волосы, оголяя хрупкую шею.

А Ынбёль смотрела и завидовала. Даже сейчас, после воскрешения, когда её тело больше не кровоточило, когда отпала потребность в очках, не было больше прыщей и, главное, докучливой жестокой матери – она всё ещё не походила на Лекси ни в чём.

Она её боготворила. Она её ненавидела. Она плакала, думая о том, что Лекси первой назвала её подругой. Хотя дружба Лекси носила странный привкус. Грязи, например.

– Эх, – просто вздохнула Лекси, смотря на расползающийся по пальцам клубок.

– Что это? – повторила Ынбёль, отплёвываясь.

– Мои корешки! – взвизгнул Джебедайя и, выхватив у Ынбёль комок, принялся баюкать его в ладонях, бормоча какой-то заговор. – Скажи, что ты ни один не проглотила. Клянусь, если проглотила – я выращу их прямо у тебя в брюхе!

– Что ты на неё накинулся? – вздохнул Эш. Защита от него была двоякая: приятная, но настораживающая. Кажется, таким же образом работали здешние амулеты. – Это ведь Лекси развлекается.

– Я не развлекаюсь, – тут же надулась она. – Я тренирую вкусовые иллюзии.