Всё, что было возвышено до, было опущено после, сброшено тяжёлым камнем вниз. А время, образный график сужает к нулю, возвращая, что было к началу момента, а героев на место своё. И вот всё стало как прежде. Сигарета всё тлеет. А глаза приковались друг к другу. В глазах тех глубина бесконечного пространства. А губы всё ближе и ближе.

И вот опять всё сначала. Спираль движет героев наверх. Время возвращает обратно. А вокруг темнота. А в нутрии бесконечное пространство, в котором только они.

Так они лежат, не краснея, не волнуясь, не боясь. Нету Ильи, нету Тони, есть только они, и есть только единый стук сердец. А секунды сплетенья замедляют то время, что старит наши тела. Вот они снова глядят друг на друга. А в комнате всё, как и прежде – кавардак. Над ними белый потолок, под ними серый ковёр из толстого ворса. Комната перестала кружиться. Антонина почувствовала нарастающее тепло, движущееся от самых кончиков носочков, до макушки. На улице ходит толпа. На дорогах сигналит авто. Обыденный мир, без оттенков и радости внутри. Радость рассеивается, приводя в атмосферу тревожность и страх. Зачастую, они влекут за собой панический страх. Перед ним ты окажешься слабым. Антонина знает, что рядом с ней друг, глубинно она помнит, помнит о многом, что сделал Илья. У Ильи возникла слабая дрожь такая же, что возникает, когда мы недомогаем и связано это, прежде всего с болезнью, но Илья со своим здоровьем не болел.

С каждым затягом сигареты Эдема героев уносит в пучину. Все глубже и глубже во внутрь друг друга.

– Илюш, – прервала молчание Тоня.

– Я тебя слышу.

– Я нашла его.

– Кого, солнышко?

– Ну… Его. Понимаешь?

– Да. Молчи. Молчи, – и он дал, ей, затянутся в последний раз этим сладким дурманом.

И она начала хохотать, прикрыв изящною ладонью лицо.

– Вот видишь, а ты хотела ещё, что-то сказать. Я ни чего такого, ещё не успел сказать, а ты уже смеяться. Ты лучше покажи его, коль нашла. Может мы вместе нашли одно и то же? – С этими словами он подорвался как заяц и подал руку Тоне, подал, так как подают истинные джентльмены викторианской эпохи.

– Нет уж, зайчик! – смеялась она. Одной рукой она всё ещё продолжала прикрывать ладонью лицо, а другой отмахивалась от руки Ильи медленно и постепенно, не спеша тянущейся к ней. Тогда Илья проявил упорство и схватил её сначала за отмахивающуюся руку, потом за руку, которая прикрывала лицо. Это выглядело так, словно представитель семейства кошачьих, выбрав себе жертву, впал в момент выжидания. И вот, в подходящую секунду он набросился на неё и вот-вот должно произойти страшное.

Страшного не произошло, не было не укусов не терзаний, криков, душераздирающего визга не слышалось, разве что было тихое “ай”, которое вырвалось у обоих вследствие удара головой друг об друга. Вначале вырвалось у Тони, а затем тихо со вздохом протяжно на затухание повторил Илья. Стук головами и нежные дружеские объятия помощи удержания равновесия вместо терзаний. Антонина по инерции, от лёгкого рывка, очутилась так близко к Илье, что они стукнулись лбами, после чего смеялись, до тех пор, пока не начали приходить в себя.

Объятие было взаимно нежным. Но вдоволь насмеявшись объятия Ильи, становились нежнее с каждой секундой. На Тонином лице вновь образовались печально нежные глаза. Лицо стало серьёзным. Но эта серьёзность была не злой, у неё по-прежнему на душе было тепло от поддержки друга. Она оторвала свой взгляд от него и пробежалась глазами по его рукам и остановила свой взгляд на его груди. Она подметила силу его рук, и с какой нежностью эти руки её удерживают. Она не помнит, уже, когда в последний раз, ей приходилось, находится так близко с Ильёй. Может когда он её спас. «– Забавно, подумала она. – Об этом я даже давно не думала». По правде сказать, Антонина была так сильно влюблена, что не придала значения подвига Ильи. Женская любовь. Если ты получил, мой любимый читатель, её, то цепляйся за неё всеми силами, что у тебя есть. Женская любовь настолько сильна, что способна прощать любые нанесённые раны и обиды. Именно поэтом она даже забыла о спасении её от человека, в которого была тогда влюблена девственною любовью. Всё чаще и чаще впоследствии она будет думать о том, как Илья в тот день смог прейти и найти её в лесу в компании Михаила и его приятелей.

Женская любовь способна простить тумаки, и нецензурную брань, со словесным унижением, но есть, то, что не может простить женское сердечко – это унижение женской чести. Там куда закралась любовь достоинством можно попуститься, но лишившись, чести сердце разбивается, и собрать его и залечить порою бывает очень трудно. Илья и сам не задумывался о том, какое сделал дело, пойдя против друга, защитив достоинство и честь любимой девушки. Это было давно, было ещё миллион встреч, когда они виделись. Скорее всего, когда ей было больно, и она страдала от ушедшей любви. А может быть в другой момент. Ей стало страшно. Что-то заставило её захотеть высвободится. Однако сопротивления ни какого не почувствовала, а наоборот он стал отпускать её с приятной и тёплой улыбкой. Она хотела находиться в тёплой близости друга и, в тоже время хотела, высвободится. Они окончательно избавились от тактильной связи, и она развернулась в сторону стола. С улыбкой она подошла к рабочему столу. Её улыбку заметил, в отражении телевизора, Илья. Она не заметила этого любования и обвела глазами весь стол в поиске карандаша. Так думал молодой парикмахер. На самом же деле ей хватило секунды, чтобы увидеть на себе взгляд в отражении. Он ни капельки не изменился для Антонины. В юности он постоянно делал так, он мог целый урок смотреть на неё в отражении школьного плазменного телевизора.

И так карандаш был найден, а дизайнер приступил к эскизу.

– Закрыв глаза, я увидела пустоту, бесконечную тьму, – говорила Тоня, не отрывая глаз от зарисовки. – Она затягивала меня всё глубже и глубже, – с этими словами карандаш всё сильнее покрывал белое черным. Стала проявляться объемная фигура. Чувствовалась рука мастера, там, где надо были грамотно подобраны тени. – И вот мне стало приходить понимание. Я чётко увидела, что мне нужно. Белый свет проник в пучину и…

– И ты начала плыть наверх к нему.

– Откуда? – оборванно произнесла она и оторвала взгляд, приковав его на Илью. В этом взгляде читалось изумление, а маленькое женское сердце от, чего-то быстро заколотилось.

– Мы были вместе, – не дал закончить вопрос Илья.

– Так вот, – она пододвинула листок по ближе к Илье, чтобы ему было лучше видеть то, что Тоня набрасывает на лист бумаги, и самой ей пришлось, пододвинутся по ближе к нему. – Я “выплыла” передо мной был только потолок – белый как лист бумаги. Тогда я и нашла Его – вдохновение.

– И тогда лампочка над головой так громко дзынькнула, что ты обратилась ко мне.

– Я хотела, чтобы и ты его увидел.

Антонина закончила зарисовку. На листе бумаги отобразилась изящная, с длинными чертами и резкими формами модель, лица у неё пока нарисовано не было. Она стояла в пол оборота лицом к зрителям.

– Ой, сейчас ноги дорисую. Вот. Смотри. На ногах я решила, что будут сандалии как у древних греков, – она дала Илье стирательную резинку и сказала. – подправь меня, если слегка накосячу. Думаю, что на подобный вид костюма девушкам лучше будут мужские причёски. Мне кажется полубокс, не уверена.

– Нет, убери бока и…

– Оставить шевелюру?

– Да пусть будет андеркат, – он вспомнил недавнего клиента.

– Только надо чтобы несколько прядей свисали с боков вот так.

– Нет. Не так. Уберём одну и сделаем эту покороче.

– Что-то подобное видела я. Полностью весь образ встал передо мной. Но я бы сделал парочку полубоксов.

– Не стоит. Лучше будет ещё сбрить с одной стороны волосы и чтобы они свисали на другой бок, а диадему сделать вкось по направлению к падению волос. Вряд ли кто-то согласится жертвовать волосами, поэтому я сплету косички уходящие под волосы, эффект будет почти такой же.