– Конечно, – она пожимает плечами. – И ты тоже будешь здесь счастлив, вот увидишь!

Он грустно усмехается. Но, похоже, на это психологу ответить нечего.

В доме плохая звукоизоляция. Когда они снимали квартиру, не обратили на это внимания. А потом оказалось, что весь подъезд слышит, как Робин играет на рояле. Зато с соседями им повезло: они не только никогда не жалуются на шум, но еще и хвалят пианистку, а Гретхен даже выключает радио, чтобы послушать музыку. Но в последнее время Робин все реже и реже садится за инструмент. Вот почему сейчас мужчина стоит на площадке первого этажа, привалившись к перилам, и чувствует острую боль в груди – «Октябрь» Петра Чайковского застал его врасплох.

Сегодня плохой день для музыки, потому что во внутреннем кармане его куртки лежит конверт, а в нем – письмо, скупые строчки которого намертво впечатались в сетчатку. Сегодня, возвращаясь домой, мужчина, вопреки обыкновению, хотел застать свою жену в самом дурном расположении духа. Пусть бы она сидела на диване, пустыми глазами уставившись в телевизор, в холодильнике одиноко зимовала пачка пельменей, а посуду так никто со вчера и не мыл. Если бы это было так, он бы все равно уже не сделал хуже своей новостью.

Но Робин играет. А значит, сегодня чувствует себя лучше. Может быть, именно сегодня она поняла, что не стоит унывать перед лицом войны, что нужно жить настоящим и делать то, что нравится. И сейчас, возможно, не только Гретхен приглушила звук радио, возможно, все их многочисленные соседи сидят и слушают мелодию, которая каскадами льется вниз по ступеням. Слушают и восклицают про себя, совсем как та девочка-героиня спектакля о войне, который недавно давали во всех прифронтовых театрах: «Снова музыка… как хочется жить!»6 Она произносит их за миг до смерти…

На ватных ногах мужчина поднимается, достает из кармана ключи, но не решается открыть дверь. Стоит, прислонившись лбом к холодному металлу, закрыв глаза, пропуская через себя каждую фразу. Это последний раз, когда Робин играет на рояле. Она больше никогда не сядет за этот инструмент, никогда ее пальцы не коснутся этих клавиш, не потревожат спрятанные под крышкой струны. И она еще об этом не знает. Поэтому мужчина тянет до последнего, чтобы у нее были эти последние минуты счастья.

«Пусть она доиграет, – говорит он себе. – Я не хочу быть тем, кто оборвет мелодию».

Но вот музыка смолкает. Последние звуки тают в тишине, и больше никаких отговорок нет. Он вставляет ключ в скважину, поворачивает, входит, быстро скидывает ботинки и прямо в куртке сразу же идет на кухню. Мужчина не заглядывает в гостиную, чтобы поздороваться с любимой, и делает то, чего не делал ни разу за последние восемь месяцев, даже когда Робин оставалась ночевать у родителей: открывает окно, ставит на подоконник блюдце и закуривает. Он курил только что, стоя у подъезда, и это уже вторая пачка за сегодняшний день, но желание сделать очередную затяжку сводит с ума.

Из окна тянет зимним холодом, табачный дым летит в кухню. Робин останавливается на пороге и спрашивает:

– Что произошло?

Даже если бы они и не играли все эти годы в игру «угадай, что произошло», она бы все равно поняла: случилось нечто страшное. Хотя бы потому что он обещал ей больше не курить на кухне. А он всегда выполняет свои обещания.

– Собирай вещи, Роб, – отрывисто говорит мужчина, бросив на жену короткий взгляд.

– Почему? – встревоженно спрашивает она, не решаясь войти. – Мы переезжаем?

Не говоря ни слова, он запускает руку в карман куртки и извлекает слегка помятый конверт – точно такой же, как тот, в июле, протягивает его Робин со словами:

– Это пришло сегодня утром. Прочти.

И снова отворачивается к окну.

Несколько минут они молчат. Женщина читает, и ее муж, как наяву, снова видит перед глазами проклятые строки. А в письме говорится, что завтра утром сюда приедет машина. Что военный конфликт уже зашел в тупик, и теперь это лишь вопрос времени: когда именно будет использовано то самое оружие. В связи с новой угрозой, участников «Проекта-144» надлежит эвакуировать в убежища, где они останутся до окончания военных действий. Машина приедет завтра в семь тридцать утра, к этому времени они уже должны стоять на улице с вещами. Ниже шел список того, что нужно взять с собой.

Сигарета прогорает до фильтра, обжигая пальцы. Хочется сразу же закурить вторую, но он сдерживает себя, закрывает окно и поворачивается к жене. Робин молчит, но губы беззвучно двигаются. Она повторяет и повторяет про себя одну и ту же фразу, потом поднимает глаза и неуверенно произносит:

– Милый… а ты уверен, что нас… я имею в виду меня и… – она поглаживает огромный живот, – что нас они тоже возьмут с собой?

Мужчина хмурится. Ему даже в голову не приходил такой вопрос.

– Разумеется, уверен, – отвечает он. – А как может быть иначе?

– Да, но здесь… – Робин снова смотрит на письмо и судорожно сглатывает. – Здесь написано, что эвакуируют только участников «Проекта-144». Про семьи ничего не сказано.

– Ну… это ведь подразумевается, – мужчина пожимает плечами.

Однако супруга заражает его своим беспокойством, и непрошенная мысль закрадывается в голову. Он забирает у нее листок и еще раз пробегает глазами.

– Вот видишь, здесь написано: «Вам надлежит ждать…» и все прочее. «Вам», понимаешь?

– Но «Вам» здесь с заглавной буквы, – возражает Робин. – Это уважительная форма, но так обращаются к одному человеку. Если бы они имели в виду всех, включая и членов семьи, то написали бы со строчной.

– Господи, Роб, ну не цепляйся ты к словам! – с раздражением отмахивается от нее муж.

Однако женщина не сдается.

– Как это – не цепляйся? – возмущается она, повышая голос, и ее глаза вдруг вспыхивают, напоминая о прежней Робин, никогда не позволявшей заткнуть ее за пояс. – Это ведь самое важное! Почему они так написали?

– Да откуда я знаю? – продолжает обороняться он, отчаянно борясь с желанием все-таки закурить снова. – Наверное, потому что секретарь у них – клуша неграмотная? Как будто это новость! В официальных письмах лепят столько ошибок, что диву даешься: как они школу-то окончили с такими познаниями? Наверное, ей просто сунули готовый шаблон, она в него имена вставила, и дело с концом.

Робин сердито мотает головой.

– Нет, здесь что-то не сходится! Если бы все было так, как ты говоришь, тебе бы позвонили и уточнили, сколько человек в твоей семье, верно? А иначе как они поймут, сколько им нужно транспорта? И убежища вряд ли построили вчера, наверняка это заняло несколько лет, и там все рассчитано: сколько людей будет жить, сколько нужно еды, воды, лекарств.

– Ну, кажется, мы в анкете указывали состав семьи, – неуверенно произносит он, а внутри все холодеет от мысли: Роб может быть и права, а он не подумал заранее, просто не мог допустить такой вероятности, чтобы его эвакуировали без жены и малыша.

Аргумент звучит слабовато, и женщина издает нервный смешок, услышав его слова.

– Кажется? – она качает головой. – Ты даже не помнишь точно?

Мужчина сердито выдыхает и отворачивается к окну. Руки против воли нащупывают пачку сигарет в кармане. А Робин, тем временем, продолжает:

– Отбор в проект продолжался десять лет! За это время все могло сто раз поменяться! Браки распадаются, дети рождаются и вырастают, родители умирают. Нет. Если рассчитывать на всех, то невозможно ничего предусмотреть заранее! А если кто-то захочет перетащить всех своих дядюшек, кузин, невесток и свекров? Тут ведь даже не написано, сколько человек могут присоединиться!

Он снова поворачивается к супруге и строго говорит:

– Роб, ну зачем ты додумываешь? Это же проект мирового масштаба! И те, кто его создал, уж точно не идиоты! Наверняка они все предусмотрели и… Роб! Роб, ты чего?

Тяжело опустившись на угловой диван, женщина роняет голову на руки и заливается слезами. Муж, выругавшись про себя, опускается рядом с ней на корточки и поглаживает по колену.