Выветривается, думал Егор с облегчением. Что бы это ни было, оно проходило. А это значило, что его жизнь сможет вернуться в нормальное русло. И чем сильнее он будет занят, тем незаметнее пройдёт время.

– Ты куда намылился? – вырвал его из собственных мыслей коллега. Простодушный работяга – парень Мельник, который порой мог быть крайне раздражающим.

– Перебираюсь к Шмелёву на время расследования, мы с ним крепко встряли, – пробормотал Егор неохотно, продолжая рассеянно озираться.

– А Фадей куда? Только не говори, что к нам, – воскликнул Мельник возмущённо.

ещё не обсуждали.– Не знаю, мы

На этом Егор закончил разговор, встав и попрощавшись с Мельником. Возможно, это было не слишком вежливо по отношению к старшему коллеге, но Егор сейчас был не в том состоянии, чтобы размусоливать и беспокоится о душевном благополучии Мельника. Он парень отходчивый, даже если обиделся, отойдёт быстро.

Оставшееся время они со Шмелём зря не теряли. Немногословный Роман тут же предложил приступить к работе, разделив все собранные видеоматериалы пополам, они уселись за мониторы и начали свою неторопливую кропотливую работу.

Прерываясь только на очередную дозу кофеина или перекур, они терпеливо просматривали все плёнки, какого бы жуткого качества картинку ни предоставляли дещёвые китайские камеры. Периодически крепко выругавшись на смазанное и нечёткое изображение, они выписывали номера всех подходящих или казавшихся подозрительными автомобилей.

Между двумя и тремя часами Шмель просто вырубился, плюхнувшись щекой на прохладную столешницу. На предложение Егора перейти на кушетку в углу и немного вздремнуть, Роман пробормотал что-то нечленораздельное и продолжил спать лицом на столе. Кофе не спас. В начале четвёртого он проснулся неожиданно и легко, будто не спал. Сходил за кофе и продолжил работу. Со стороны он казался очень даже бодрым и полным сил, будто не подремал чуть больше получаса в жутко неудобной позе, а пришёл из дома после полноценного сна в кровати.

Егор держался, сколько мог, пока от недосыпа веки не начали казаться огромными и тяжёлыми, засыпанными песком, а по экрану не поплыли чёрные мушки. Филатов не заметил, как уснул точно в такой же позе, как и Шмель в районе шести утра, измотанный и обессиленный.

Глядя, как отрубился Красавчик, Роман одобрительно хмыкнул, признав в нём своего, и продолжил работу, периодически поглядывая, чтобы парень не свалился со стула.

Егор проснулся от звонившего на столе телефона. В окно ярко светило солнце. Он резко подскочил и ахнул от боли в затёкшем теле. Проклиная всё на свете, парень принял вызов.

– Филатов слушает, – сказал Его хриплым каркающим голосом.

– Зайди ко мне, дело есть, – услышал он хмурое бормотание Константиныча.

– Сейчас буду.

Егор какое-то время был вынужден потратить на то, чтобы размять онемевшие конечности, спину и шею. Всё жутко болело, тело отказывалось слушаться своего бестолкового владельца. За дверью было привычно шумно, рабочий день только начался. Егор умылся, плеснув из бутылки себе на руки немного воды, затем выпил из неё же, тщетно пытаясь привести себя в рабочее состояние.

До кабинета начальника он дошёл под странное хихиканье и насмешливые ухмылки, туго понимая в чём дело. С ним здоровались, улыбались и качали головой.

Егор постучался и нырнул в вечный сумрак кабинета Константиныча. Тот, как обычно, торчал где угодно, только не за своим столом. Филатов застал его стоя́щим с мобильным возле уха у большого вечно плотно занавешенного окна, поливающим тщедушные растения в горшках, которые чахли от недостатка солнца и тепла и.

– Да без разницы, на самом деле, чего тебе хочется. Есть такое слово – долг, понимаешь? Ах, ну да, откуда…

На другом конце ему что-то отвечали, что его совершенно не радовало. Константиныч хмурился и краснел, прохаживаясь вдоль стены.

– Может хватит строить из себя пупа земли, мир не крутится вокруг тебя, – яростно шипел он в трубку. – Нет, мне нужно просто мнение…

Какое-то время Константиныч снова слушал, багровея, а затем буквально просвистел как нагретый чайник:

– Да пошла ты! – сбросил звонок.

– Вызывали? – всё ещё срывающимся голосом прокаркал Егор откашливаясь.

– Вызывал, – хмыкну начальник и как все до него покачал головой. – Ты у нас Филатов теперь из Красавчика перешёл в ранг Спящей Красавицы?

Егор нахмурился и, не дожидаясь приглашения, прошёл и сел на стул. Колени всё ещё болели, а голова соображала через раз.

– Я не совсем понимаю.

– Ты когда дрыхнешь, хоть запирайся, а то сегодня наши дамы из техперсонала полчаса умилялись над твоей спящей тушкой.

Егор закрыл лицо руками и набрал в грудь побольше воздуха, стараясь не завыть от досады.

– Им что заняться совсем нечем? – пропыхтел он себе в ладони обиженно.

– Либо нечем, либо во сне ты так прекрасен, что они, только увидев тебя, тут же забыли про свои тряпки и швабры с вёдрами. Ты уж сжалься над их романтическими натурами и больше так не искушай.

– Я вас понял, – хмуро ответил Егор. – Что-то ещё?

– Разумеется, – усмехнулся Константиныч. – Ты же не думаешь, что я позвал тебя только затем, чтобы передать тебе восторги техперсонала? Возьми листок со стола.

Егор послушно привстал, перегнулся через наполированную поверхность и дотянулся до зелёного обрывка с накарябанным адресом и подписью «Крис».

– Что это?

– Нашёл вам специалиста по оккультным наукам, или как они там называются. Съезди к нему, отвези на место преступления, внимательно послушай всё, что тебе расскажут, а лучше запиши. Приедешь, доложишь лично мне.

– А где…

– Шмелёв поехал на опознание, похоже, появился родственник. Заявили о пропаже девочки, по описанию совпадает с нашей. Так что он сегодня работает с родственниками, если это они. Если нет, то поедет на дачи, поспрашивать, может, кто что слышал.

– А мне общаться с психом – сатанистом, – пробормотал Егор недовольно, пряча листок в карман.

– Ты всё понял? – сделал вид, что не услышал Константиныч.

– Понял. Могу идти?

– Иди.

Егор вышел, заскочил в кабинет за ключами и сразу же направился к своему автомобилю.

 Холодный ветер противно швырял в лицо пушистые ошмётки облаков, колючие снежинки. Она шла быстро сбивчиво, часто спотыкаясь. Мать поднимала её грубыми рывками и ставила на ледяную корку наста, продолжала, как тягач тащить вперёд. На маленьких худых ногах чьи-то старые ношеные противно-розовые сапожки болтались, в них быстро набивался снег, который таял и ледяными струйками сползал, мочил дырявые колготки и хлюпал в носках. Ей было около трёх, точно она не знала, потому что дни рождения они не отмечали. Мать вообще уже долгое время старалась делать вид, что её нет, что всё это неправда и странная дочь ей просто померещилась в алкогольном угаре.

Они приблизились к трёхэтажному грязно-жёлтому зданию, показавшемуся тогда маленькой девочке просто огромным, а потом уже спустя годы слишком крохотным и душным.

Мать заволокла её на крыльцо и пару раз громко топнув, стряхнула с обуви прилипший снег. Женщина, молча, открыла тяжёлую металлическую дверь и только кивнув сидевшему в мрачном сером холле мужчине, прошла к крутой лестнице. Малышка слишком медленно взбиралась по ступеням и мать в нетерпении подхватила девочку одной рукой и понесла, сжимая в другой небольшую дорожную сумку.

Они поднялись на третий этаж, и Кристину грубо поставили на пол. Мать опустилась на колени и впервые за это утро заглянула дочери в глаза.

– Ты способна хотя бы притвориться нормальной? Ненадолго. Если не можешь, просто молчи, – прошипела она, поправила на ней тонкое пальтишко и, больше так и не взглянув на дочь, постучала.

От двери пахло властью и отчаянием. Это были слёзы радости людей, нашедших друг друга и горя детей, потерявших кого-то навсегда. Девочка понимала, что её привели сюда явно не для того, чтобы найти кого-то. Но понять, как сама относится к этому, она не могла.