- Глупо как-то. Может, в машину сядешь? Холодно на улице. И ты не одета.

- Нет. Не сяду в машину.

- Смотри… Я тебе другого мужа найду. Мужей много.

- Я уже с этим решила. Мне тридцатник.

- Резко ты за чечена решила выскочить! – ревниво сказал Пантелей.

- Он давно у меня был. Постоянно заказывал. Он меня выкупит. Я думала, а теперь решила, - Люба оглянулась на фургон, к4оторый увозил завернутые в банные половики трупы прокурорских.

- В хиджабе дома будешь сидеть? – не унимался Пантелей . – Детей рожать.                         49

- И детей рожать. По любви я готова и религию мужа принять.

- Смотри, чтобы еще троих жен твой будущий муж не привел. Оденет вас одинаково. Ты за старшую сойдешь… Вижу, ты в аффекте. Позвони, если, что… Поехали!

          Машины тронулись.

- Там сын прокурора города был! – крикнула вслед уезжавшему кортежу подбежавшая Лиза.

- Ничего не отменяется, - сказал Пантелей Денису. – Завтра тащи запись на “Русское радио“. Отдай тому, с кем говорил. А я сам по телефону переговорю. Или встречусь. Продавим!

           Cемёныч сидел за рулем лимузина, поскольку в перестрелке водитель был ранен, и его перевели в другую машину. На переднем сиденье, рядом с Семенычем, сидел Олег. Он повернул голову:

- Пантелей  Евстахиевич, чего вам эта Люба далась? У вас же ничего с ней даже не было.

- Откуда ты знаешь, что у меня ничего с Любой не было? – Пантелей  не показывал вида, но его задело.

- Потому что, я ближе других к вашему телу, - пошутил Олег.

- Олег, не умничай. Дистанцию держи. Может у меня с Любой, что и было… по – стариковски, чего ты,  все же не заметил. Или будет. Ты же не знаешь.

         Олег опустил окно и сплюнул.

                                                                                48

       Братья приехали к родителям в Жмеринку. Отец и мать, ставшие совсем сухонькими, умиленно ощупывали детей, восхищаясь круглотой и пышностью  Пантелея, величавостью Глеба. Мать не унималась, трогала мягкую бороду Глеба:

- Борода и усы! Подумать только. Такие густые! В кого бы это? В твоих что ли, Евстахий? В моих? В моего деда!.. Он такой же красивый был!

- А у меня порядок такой, - сказал отец, указывая на напольные сельскохозяйственные весы, - приехал – на весы. Уехал – на весы. Посмотрим, сколько веса набрал!

- Отец еще крепкий, - говорила мать, показывая сельский дом и огород, купленные на средства Пантелея. – Вчера колесо велосипеда качал, шина лопнула.

- Он еще ездит?

- Ездит на пасеку. Улей сзади ухитряется прикручивать.

- Пасека далеко?

- Далеко.

- Мать, ты бы сказала, чтобы отец на велосипеде ухе не ездил. Навернется.

- Я ему говорила. Не слушает.

      Вишни и яблони уже отцвели. Зрели мелкие плоды. Сирень цвела, кружа голову терпким запахом. Сели в саду.

- Я здесь подружку твою встретила, Леша.

- Миру Утешину, с  которой ты в школе учился. Я еще женить тебя на  Мире мечтала. За ней квартиру трехкомнатную давали в центре города.

- Мама!.. Как она здесь оказалась?

- Мир короток, - заинтересованно сплетничала мать. – У Миры совершенно несчастная судьба. Она закончила мединститут. Выскочила замуж за негра. Лучшего не нашла! Он тоже врач. Вместе учились, потом работали. Он в России остался, а сам вроде как мусульманин, и запретил ей аборты делать. Трое были нормальные, а у четвертого ребенка – рак крови, или анемия какая – то.  Они измучились его лишить. Денег мало. Негр такой высокий, худой, но ни как Олег. Что ж ты Ольгу с Олегом к нам не привез? Вся семья была бы в сборе… В общем, этот негр не выдержал трудностей и смотался от нее в Мадагаскар. Она, потерянная, работу терапевта как – то потеряет и гардеробе нашего ночного клуба работает?

- Здесь и ночной клуб есть? – спросил Глеб.

- А как же! У нас все, как у людей. Я вам в проводники Валерку дам. Он вам город покажет.

- Кто такой Валерка?                                                                                                                      50

- Сосед наш. Он малый хороший. Только вы ему не наливайте, а то его не остановишь, когда в раж войдет.

- Ребенок Миры выжил?

- Ребенок выжил. Мира  с четырьмя детьми измучилась.

            Валера, представленный Эллой Леонидовной, оказался пятидесятилетним щуплым неказистым мужчиной с испитым лицом и подвижной неустойчивой пластикой тела.

            Валера повел братьев в ночной клуб. На клубе была огромная надпись “Звiр”.  Глеб толкнул брата в бок:

- Знакомое название… В нашу честь.

            Днем ночной клуб работал как кафе. В полумраке зала стояли шесть бильярдных столов с зеленым сукном. На балконе , напротив стойки бара, сидели две – три местные девушки, пившие “живое” пиво в кегах. Глеб, пребывавший в игривом настроении, махнул им. Летом гардероб не работал. Пантелей спросил Валеру про Миру.

          Отошли недалеко. Во дворе пятиэтажного дома со старушками у подъезда Валера задрал голову кверху и, игнорируя старух, покричал мужчине, курившему на балконе:

- Сазон, где живет телка, ну, та, что с негром?

- На третьем этаже, - отвечал Сазон, подтянув спортивные штаны с обвислыми коленками.

        На третьем этаже дрогнула занавеска. Оттуда наблюдали.

       Троица позвонила в указанную квартиру, но им не открыли.

       Уже на улице Мира догнала братьев. Она постарела, поседела. Была в тапочках и халатике. Около домов многие так ходили.

- Я тебя узнала! – Мира  ищуще сверлила глазами Алексея. Возможно, она его не только помнила, но и любила. Он взвешивал в голове, не упустил ли он жизненный шанс, некогда не связав судьбу с Мирой.

        Сделав жест остальным, Пантелей отвел Миру  в сторону:

- Как ты здесь оказалась, Мира? В Жмеринке? На Украине.

- У меня тут родня… И тут говорят по – русски. Проблем нет. Я и по-украински говорю. А уехала я от позора.

- От какого позора ты уехала, Мира?

- Элла Леонидовна, наверняка, рассказала тебе мою судьбу. Шесть лет я поступала в медицинский. Наконец, поступила. Вышла за Муслима. Родила четверых. Муслим – тоже врач. Тебе сказали? Зарплата крошечная. У последнего – рак крови. Муслим не выдержал трудностей жизни и сбежал на Мадагаскар. Работу врача я потеряла…

- Как так?

- Так вышло.

- Работаю в гардеробе в ночном клубе.

- Единственном в городе… Но от какого позора ты бежала, Мира?

- Весь свой позор я тебе рассказала. Я потеряла мужа и любимую профессию.

- Это ли позор, Мира?.. Если бы мы с братом от своего позора бежали, нам впору уехать на Самоа или на этот самый Мадагаскар и зарыть на пляже голову в песок. Мы – то живем!

- А я людям в глаза не могу смотреть!

- Но и здесь все всё знают… Мира, ты напоминаешь мне фермера, застрелившегося, что не смог отдать банку ссуду в двадцать пять тысяч долларов.

- …Здесь другие люди. Здешние не знают меня с детства… Не знают, как я росла, что любила, к чему стремилась. Мои родители были брат с сестрой. Я тебе говорила, когда мы говорили о нашей свадьбе. Я с тобой была честна. Открыла семейную тайну. Они никому не говорили. Мать говорила, что отец ушел. А дядю – отца я называла отцом..

           Пантелей вздохнул.

- Пантелей, ты не можешь мне помочь? Дай пять тысяч.

          Крайне удрученный Пантелей вернулся к Глебу и Валере. Пошли смотреть местный рынок. Тут продавалось много речной рыбы. Купили семечек. Лузгали. Валеру угостили пивом. Он повеселел и на берегу речки разговорился с каким – то “бродягой”, собиравшим, сминавшим и прятавшим в кошелку брошенные банки. Все равно было весело. Чувство свободы, богатства в отношении других, безнаказанности. Как в детстве, когда родители жили за тебя. Дышалось глубже без охраны, которую не взяли в поездку.

      Вечером Пантелей показал родителям новые паспорта, предлагая вернуться в Москву.