Сегодня, однако, Орла выглянула из-под изогнутого козырька и увидела женщину, сидящую там, где раньше стояло ограждение. Ей было около пятидесяти, и она выглядела смутно знакомой. Латиноамериканка со спутанными волосами, выкрашенными в медно-оранжевый цвет, глаза с растушеванными вокруг ярко-синими тенями. Она царапала цифры в клеточках судоку, и ее мягкие плечи при этом слегка тряслись. Женщина принесла с собой складной стул со спинкой и мягким сиденьем — Гейл ставила такой к столу, если на ужин забредал неожиданный гость. Когда Орла вышла из подъезда, женщина подняла голову и закрыла брошюру с головоломками.

У Орлы было еще время заскочить в «Старбакс». Ей хотелось кофе, но она обнаружила, что от этой мысли ее затошнило. Видимо, от нервов. Орла в нерешительности остановилась под навесом с русалкой. Вдруг в стекле витрины она увидела буквально в двух шагах позади себя ту самую женщину. Орла продолжила путь. Пересекла Двадцать третью улицу и оглянулась через плечо. Женщина не отставала и смотрела Орле прямо в глаза.

Орлу прошиб пот. Она хотела поймать такси и сбежать, но улица была плотно забита транспортом до самого «Медисон-сквер-гарден». Чтобы успеть на собеседование, придется сесть в метро. Орла ускорила шаг, перешла через Восьмую авеню и направилась к Седьмой. Женщина следовала за ней без всяких усилий, практически плыла позади.

Когда обе спустились в метро на Двадцать восьмой улице, преследовательница немного отстала, отойдя на платформе чуть в сторону. Непосредственно перед тем, как поезд вполз на станцию, Орла украдкой взглянула на незнакомку, пытаясь вспомнить, где видела ее. И вдруг в мозгу у нее вспыхнула картинка с экрана телевизора: мужчина обнимает за плечи женщину с опущенными глазами, она всхлипывает и разражается рыданиями. Остальные воспоминания всплыли на поверхность и до такой степени потрясли Орлу, что у нее закружилась голова. Двери поезда открылись, Орла в рассеянности замешкалась и влетела внутрь в последний миг перед их закрытием. Женщина уже сидела в другом конце вагона, снова раскрыв свои судоку. Это была миссис Сальгадо. Мать Анны.

Глава четырнадцатая

Марлоу

Нью-Йорк, Нью-Йорк

2051

Марлоу сидела в квартире 6-Д, думая о Хани и глядя на бумагу со своим именем у верхнего края, когда услышала в коридоре шаги, ритмично топающие в ее сторону. Она встала и увидела, как поворачивается ручка входной двери. Человек или робот? Робот или человек?

Робот. Это был Матео из Архива, и Марлоу в сердцах плюнула в знак протеста, отступив от него к невзрачному окну. Если Марлоу приписан к Архиву, как он сюда добрался?

И тут она поняла, что объяснение вот-вот последует: Матео придерживал дверь для кого-то еще.

Странно: перед появлением Хани Митчелл Марлоу не слышала шагов — она как будто материализовалась в дверном проеме из разрозненных искрящихся атомов. Хани пару секунд постояла на пороге, осматривая квартиру: остановила надменный взгляд на диване, на лампе в виде столбика, на неряшливом выцветшем ковре. Где-то в середине осмотра — между кухонными столами и сломанным домофоном, висящим на стене у двери, — она взглянула на Марлоу, так же безразлично, как и на предметы мебели.

Наконец она прочистила горло и быстро произнесла:

— Давай не будем здесь надолго задерживаться. Эта грязища меня нервирует.

Как по приказу, Матео сбросил свой пиджак и накрыл им барный табурет. Хани осторожно забралась на него. Марлоу глядела на нее, избегая смотреть в лицо, на щеку, от которой когда-то отхватила кусок. Хани была в белой накрахмаленной блузке, заправленной в белые бриджи для верховой езды. Белый кашемировый шарф был несколько раз обернут вокруг плеч. Белая шляпа, отдаленно напоминавшая ковбойскую, с белым плетеным кантом, сидела на затылке поверх большого светлого пучка волос. На руках были белые кожаные перчатки, на ногах белые кожаные ковбойские сапоги, безукоризненно чистые. Хотя Марлоу находилась в Нью-Йорке меньше суток, она понимала, признаком какого рода привилегий служит здесь незапятнанная обувь. Икры самой Марлоу были забрызганы уличной грязью.

Наконец она уперлась взглядом в шрам. В этой комнате он казался даже симпатичным — блестящее пятно, словно специально предназначенное улавливать свет. Но Марлоу понимала, что впечатление может быть обманчивым. Однажды она в приступе окрашенного сожалением интереса задавала своему девайсу бесконечные вопросы о шрамах и узнала, что цвет их может меняться, темнеть и бледнеть в течение дня, варьироваться под влиянием различных эмоций, а некоторые из них никогда полностью не теряют своей злой яркости. Возможно, рубец на лице у Хани сейчас не сильно выделялся, потому что с виду она была совершенно спокойна.

— Откуда тебе известно про это место? — спросила Марлоу. Она все еще стояла, оцепенев, в нескольких шагах от дивана, не зная, что делать, сесть или нет. Непрошеные гости чувствовали себя свободнее, чем она. — Как ты узнала, что я здесь?

Хани поморщилась, взглянув на серое пятно на пальце перчатки, появившееся, когда она коснулась табуретки.

— В Нью-Йорке сейчас каждая собака знает, что ты здесь, — проговорила она, махнув рукой в сторону улицы. — Я услышала, что тебя чуть не поймали в Архиве, и попросила посмотреть записи с камер. Мне, знаешь ли, не отказывают. Я очень щедра. — Хани улыбнулась Матео, но робот этого не заметил — он вежливо смотрел в пустоту. — Я видела, как ты записывала этот адрес в зале со старым интернетом. Камеры помогли разобрать твои каракули.

Марлоу покраснела. Она полагала, что в Нью-Йорке, с таким количеством людей, сутулых и безобразно жующих на ходу, видеонаблюдение не очень распространено. Но теперь поняла: их беззаботность говорит лишь о том, что никому не интересно наблюдать за ними. Но это не значит, что их не снимают.

— Это вторжение в частную жизнь, — рявкнула Марлоу.

Хани захохотала. Задорный смех, наполнивший квартиру, напомнил о том, что здесь когда-то жили люди. Потом она вдруг замолчала и задумалась. Она изучала Марлоу так пристально, словно та только что ожила и наконец стала интереснее, чем покрытая пылью мебель.

— Я рада, что ты так думаешь. — Хани встала и хлопнула в ладоши. — Тогда пойдем, — сказала она. — Наверняка кто-то из службы безопасности Архива уже продал информацию о твоем местонахождении.

Марлоу никогда еще так не злилась на саму себя. Надо же было ей писать адрес! Неужели она не могла его запомнить? (В том-то и дело, что не могла. С того дня, когда на нее надели девайс, ничего запоминать уже не требовалось, и теперь соответствующая часть мозга не функционировала.) Чутье ее не подвело: от бумаги одни неприятности. Она взяла с дивана рукописное письмо, неловко сложила его и сунула в карман джинсов.

— Когда я в прошлый раз ездила с тобой, моя жизнь оказалась разрушена, — сказала она Хани.

— Для меня, знаешь ли, та прогулка тоже обернулась не праздником, — ответила Хани. — И все же я пытаюсь помочь тебе.

Она спрыгнула с табурета и подвела Марлоу к окну. Внизу, на Восьмой авеню, сновали туда-сюда люди, все выглядели целеустремленными и вроде бы безразличными к местонахождению Марлоу. Но затем она увидела одно за другим два такси с мерцающей на крышах голограммой ее лица.

— Короче говоря, — сказала Хани, — люди уже в курсе, что ты находишься по этому адресу. Полагаю, ты догадываешься, что будет, если ты выйдешь отсюда одна. Моя машина за углом, у черного хода. Понимаю, что ты мне не доверяешь, но я твое единственное спасение.

Марлоу отвернулась к окну и посмотрела в потолок, притворяясь, что взвешивает несуществующие варианты. Над головой она заметила ряд белых зубцов — остатки снесенной или рухнувшей стены, которая когда-то, видимо, защищала диван от солнца, в конце концов обесцветившего обивку.

Хани наблюдала за ней. Марлоу взглянула ей в глаза.

— Мне было бы легче, — произнесла она, — если бы ты сказала, что тебе надо. Какой твой интерес.