— Их нельзя касаться, — прошептала она. — Существуют правила.
Марлоу почувствовала себя голой и крепче прижала к себе сумку. Эти люди — настоящие люди — никогда ее не видели, но знали, кто она. Подписчики во плоти. Она поймала себя на мысли, что на самом деле никогда не верила, будто за миллионами никнеймов скрываются живые люди, с сердцебиением и даже с багажом.
Девочка отдернула руку.
— Я ваша большая поклонница, — сказала она. — Раньше я постоянно терла себя стирательной резинкой, но теперь, — она сделала жест в сторону Марлоу, — теперь я спокойна.
Марлоу обрадовалась — к этому она была готова. У нее в запасе имелись десятки фраз, которыми она отвечала подписчикам, сообщавшим ей о своих психических проблемах; ответы были составлены рекламным отделом сети, переработаны Эллисом от имени «Антидота» и заверены сетью в качестве стандарта.
— Как прекрасно, что можно бороться с этим, — сказала Марлоу девочке, — нужна только сила воли и немного «Истерила».
Мать фыркнула. Девочка, казалось, растерялась.
— А что? — спросила она.
— Я рада, что тебе лучше, — поспешила добавить Марлоу, вдруг краснея. — Ожоги от стирательной резинки — это, наверно, очень больно. — Она говорила уже от себя, но те, кто следил за ее речами, находились далеко. При этой мысли Марлоу ощутила душевный подъем. Даже небо прояснилось. Она оказалась в мире, где за твоей жизнью никто не наблюдает. Подумать только, в данный момент ее аудитория — всего лишь два человека. Марлоу опустила сумку.
Девочка приблизилась к Марлоу, поставила ногу в туфле на высоком каблуке на бетон и капризно выставила вбок бедро.
— Но что же было дальше на вечеринке в честь оплодотворения? — спросила она. — Ваш канал закрыт. Это меня убивает!
Мать бросила на нее сердитый взгляд.
— Хватит, Донна, — отрезала она и попыталась потянуть край ее платья, но оно было таким открытым и облегающим, что мать только щипала кожу дочери.
Донна проявила настойчивость, шлепнув мать по руке.
— Правда, — прищурилась она. — Что вы здесь делаете? Где Эллис?
Марлоу почувствовала, что сердце сейчас выпрыгнет из груди на свет божий. Девочка произносила имя Эллиса в точности как она — словно он был ее хорошим знакомым.
— Мама, она не отвечает, — пожаловалась Донна. — А у вас будет мальчик или девочка? — задала она следующий вопрос. — Скажите нам хотя бы это.
Марлоу понятия не имела, что ответить. Она застыла на месте, а на лице у девушки отразилось разочарование, потом раздражение, и мать наконец увела ее прочь, таща в руках оба чемодана. Марлоу повернулась к ряду такси, притворяясь, что не слышит окончания диалога.
— Не нравится она мне, — говорила мать. — Знаешь, у ее одноклассницы остался ужасный шрам.
Марлоу словно ударили холодным кинжалом в грудь, и у нее потемнело в глазах. Гнев напомнил ей о ее возрасте, и привилегиях, и преимуществах дальней дороги. Она встретит еще много таких людей. Они повсюду, ее подписчики, уязвимые по определению. Невозможно постоянно хамить им.
Хотя вот этим ответить не помешало бы.
Она окликнула удаляющуюся пару.
— Кто в наше время имеет шрамы?
Те немедленно остановились и уставились на нее. Мать, как бы защищая, привлекла к себе дочь. Но Марлоу не понизила голос.
— Никто, — громко продолжила она. — Только те, кто не хочет от них избавиться.
* * *
Марлоу заключила, что ее первые впечатления от Нью-Йорка неоригинальны: полно народу. Причем живого. Она ошеломленно смотрела из окна стоящего в пробке такси: всю работу роботов выполняли люди. На бойком перекрестке полицейский управлял движением; у какого-то дома женщина махала метлой, собирая мусор на совок. Марлоу вздрогнула, когда стоящий у одного магазина лохматый голубой зверь — она надеялась, что хотя бы он механический, — расстегнул комбинезон, из него появился потный мужик и оперся о железную ограду.
— Жуткое пекло, — пробормотал он топтавшемуся рядом супергерою.
Тот пожал плечами:
— Мартовская жара.
Сидя одна в такси, Марлоу слушала их разговор. В остальных отношениях Нью-Йорк был спокойным. Ее такси, так же как и остальные, лениво, не спеша двигалось в вежливом молчании, ожидая, пока запруженная транспортом улица освободится. Пожарная машина с высоко поднятым корпусом и широко расставленными колесами, чтобы можно было проезжать над другими автомобилями, приблизилась сзади так беззвучно, что Марлоу заметила ее, только когда она проскользнула над головой, на мгновение затмив небо. Люди, шаркающие по Тридцать седьмой улице, в основном были увлечены своими девайсами, качая головой в такт музыке, которую она не слышала, разговаривая с людьми, которых она не видела. Марлоу обратила внимание на их расслабленные лица, развязные позы, отвисшие животы. Вот как оно бывает, когда людей не снимают постоянно на камеру, подумала она. Из ресторана быстрого питания выбежала издерганная женщина, таща одной рукой собаку на поводке, а в другой засовывая в рот лепешку с начинкой. При этом она закатывала глаза и нетерпеливо дрыгала ногами, раздраженная словами собеседника, с которым ругалась через девайс. Вдруг, забыв про свою еду, она гневно вскинула руку вверх, и начинка веером рассыпалась по тротуару. Крупная капля соуса упала женщине на грудь, и она остановилась, чтобы стереть ее. От этой картины Марлоу занервничала. Ей пришлось напомнить себе, что у этой женщины нет подписчиков, нет целой армии вуайеристов, которые стали бы беспощадно издеваться над тем, как вязкая жижа впитывается ей в рубашку. Тем временем ее собака — Марлоу ахнула и закрыла рукой рот — стала испражняться прямо на улице. Марлоу не сразу догадалась, что это была живая псина, а поняв это, почувствовала себя чуть ли не оскорбленной. Зачем держать настоящее животное здесь, где нет даже травы? Кто будет соскребать фекалии с тротуара? Есть же маленькие роботы-собачки, которых можно разрядить, когда уезжаешь в отпуск!
Марлоу доехала до Таймс-сквер с ослепительной мозаикой знакомых лиц. Изображения актеров Созвездия были повсюду, парили как призраки среди рекламы модной одежды и ресторанов быстрого питания на знаменитых голограммах перекрестка. С одной из них, расположенной на круглой крыше отеля, кокетливо смотрела, потягивая сиреневатый сок, Жаклин — как заметила Марлоу, с существенно зауженной талией; логотип производителя плясал у ее плеча. Справа, на здании из зеленого стекла, под названием таблоида-еженедельника «Созвездие» проецировалось несчастное лицо Иды. «ИДА БРОСИЛА СЕМЬЮ», — кричала подпись. Нос у нее был высотой в весь этаж. Такси проехало несколько метров вперед, и Марлоу увидела свое лицо, смотрящее с выцветшего и облезшего билборда. Это была старая реклама, в которой использовали фотографию с ее свадьбы, хотя Марлоу не помнила, чтобы она для нее позировала. Она безмятежно улыбалась в объятиях Эллиса, прижав голову к его плечу. «Марлоу + Эллис», — было написано около ее левого уха. А справа от подбородка более крупным шрифтом: «Навсегда. Счастье до гроба с „Истерилом“».
Вдруг все образы над головой Марлоу исчезли. Небо неожиданно стало безмятежно голубым, здания оголились до бетона. Только тогда ньюйоркцы взглянули наверх, озадаченные пустотой. Пешеходы застыли посередине улицы. Обедающая толпа на красной пластиковой лестнице оцепенела с поднятыми вилками в руках. Все ждали, и Марлоу ждала вместе с ними, когда вернется многоцветная суматоха. Затем замигала голограмма бескалорийной кока-колы, главного идола всей рекламной индустрии, и над ее логотипом появилось лицо.
Лицо Марлоу.
Марлоу сжалась в кресле и закрыла руками рот, глядя на кончики своих дрожащих пальцев. Между тем разрозненные частицы света постепенно приобретали форму: непокорная грива волос, серьезные синие глаза. Она смотрела, как ее изображение, похожее на снимок преступника — без улыбки, анфас, крупным планом, — многократно повторяется, расходясь по всему кварталу. Теперь она была там, где только что красовались Жаклин и Ида, реклама одежды и ресторанов. Ее лицо было повсюду.
