Песня продолжалась, и Орла вспомнила ее. Когда-то эту композицию исполняла одна звезда, которую уже забыли, — она сама писала музыку, а потом стала сниматься в реалити-шоу на любовную тему и изготавливать недорогую обувь для сетевых магазинов. Строка появлялась на экране, потом подергивалась синей рябью и сменялась другой строкой, и Орла обнаружила, что помнит каждое слово. Ей пришло на память, как, маясь от безделья во время летних каникул, она по телефону из дома Кэтрин заказывала на платном канале под названием «Ящик» видео с этой чувствительной балладой. Кэтрин заламывала руки, а Орла закатывала глаза и говорила: «Расслабься, твои родители и не заметят счета».

Потом Флосс убрала волосы в узел на затылок — небрежно, словно они мешали ей, — и начала петь. Орла очнулась от воспоминаний. Настоящий голос Флосс, который она искажала, напуская на себя тот или иной вид, был феноменальным: глубоким, богатым, жгуче-пронзительным на высоких нотах, недоступных рядовому певцу.

Орла подумала о безликой матери подруги, сомневавшейся в таланте дочери, и неожиданно выпалила:

— У тебя потрясающий голос, Флосс. Может, тебе лучше стать певицей, а не…

Флосс подождала, когда она закончит фразу, и, не дождавшись, грустно улыбнулась.

— Сначала я пыталась, — сказала она. — Но как стать певицей? Это совсем не похоже на то, чем мы сейчас занимаемся. Тут нет определенного рецепта. — Она пожала плечами. — Может, если сериал наберет большую популярность, мне позволят записать сингл.

— Нужно было стараться упорнее, — ответила Орла. — И сейчас еще не поздно, если забыть обо всем остальном.

Песня закончилась. Флосс опустила микрофон, взяла бокал и сунула в уголок рта красную соломинку.

— Я не хочу, — проговорила она. — Это бесплодная мечта.

* * *

Через несколько недель, когда после трех показанных по телевизору эпизодов «Флосстон паблик» аудитория сериала стала расти, Орла договорилась встретиться с матерью. Гейл приехала в город с подругами по занятиям зумбой, чтобы посмотреть мюзикл «Парни из Джерси». Женщины не впервые посещали Нью-Йорк ради культурной программы. Орла страдала от похмелья, но заставила себя перед встречей сесть за написание книги. Она давила на разные клавиши, рисуя в рукописи картиночки, которые поначалу были способом оттянуть время, но потом, казалось, обрели смысл — стали вроде как многозначительной схемой, которую можно переработать в сюжет. Орла выделила неказистый парусник, который сделала из строчных букв «г», и посчитала количество слов. Тридцать девять. Недурно.

Едва взглянув на Гейл, Орла поняла, что она привезла новости о Дэнни. Мать практически искрилась, когда собиралась поделиться свежими сплетнями.

Орла села вместе с Гейл и ее подругами в метро и, когда они вышли наружу, повела всех к Малберри-стрит. Женшины впятером шли в один ряд по тротуару, приводя Орлу в ужас, и попались на удочку первого же горлопана в Маленькой Италии, который зазывал клиентов в свою забегаловку. Дамы расселись и стали есть пасту, плавающую в жирном красном соусе. Все, кроме Орлы, объявили блюдо «божественным».

Орла попыталась напустить на себя равнодушный вид. Чем больше ей захочется услышать о Дэнни, тем дольше Гейл будет темнить. Поэтому девушка улыбалась, когда одна из маминых подруг бесконечно пересказывала эпизод из сериала «Король Квинса». Когда другая спросила у Орлы, называют ли еще этот город «Большим яблоком», она серьезно задумалась над вопросом. Когда третья завизжала и опрокинула стул, заявив, что увидела таракана, — это оказалась царапина на плитке, но женщина все же фыркнула, что им полагается скидка за испуг, — Орла принесла извинения от лица Нью-Йорка. Наконец дамы встали и направились в туалет. Орла с матерью осталась за столом.

Гейл размашисто вынула из кожаного бумажника кредитную карту и произнесла:

— Они разводятся. Возможно, тебе стоит напомнить о себе.

Орла, захваченная врасплох, вспыхнула.

— Зачем мне напоминать ему о себе? — спросила она.

Мать закатила глаза.

— Да не Дэнни, а Кэтрин. Чтобы выразить свои сожаления. — Она покачала головой. — Я никогда не могла понять, почему ты к ней так охладела. Может, продолжи вы общаться, ты бы не…

Официант без всякой необходимости долил им воду в стаканы.

— Что бы я не? — У Орлы упало сердце. Мать собиралась тратить время, обсуждая связь дочери с Флосс, вместо того чтобы разобрать по косточкам подробности развода — правда ли это? как и когда она об этом узнала? Орла чувствовала, что недовольство копилось месяцами: материнские сообщения и имейлы становились все короче и отрывистее. Еще до того, как Орлу уволили, Гейл перестала постить ее статьи у себя в «Фейсбуке».

— Ты бы не занялась — как ты называешь то, что делаешь? — Гейл наклонилась вперед. — Я видела тебя по телевизору. Ты производишь очень неприятное впечатление.

Подруги матери начали высыпать из туалета и пробираться к их столику.

— Я думала, ты хочешь стать писательницей, — завершила Гейл.

— А раньше тебя ничто не смущало? — Орла смяла в руках бумажный кармашек от соломинки. — Потому что, если честно, сейчас я занимаюсь тем же самым, просто нахожусь с другой стороны.

Гейл открыла сумочку и начала перекладывать в ней вещи. Она отвечала за билеты, и Орла знала, что мать не успокоится, пока каждая из подруг не сядет на свое место в театре.

— Поверь мне, мама, — продолжила Орла, — благодаря Флосс, благодаря знакомствам, которые дает работа с ней, я быстрее всего стану писательницей.

Тогда Гейл подняла глаза и застегнула молнию.

— Я скажу тебе то же самое, что говорила с тех пор, как тебе исполнилось десять, Орла, — тихо произнесла она, словно старалась не ставить дочь в неловкое положение. — Ничего нет хуже, чем находиться в чьей-то тени.

— Я не нахожусь в тени, — ответила Орла. Фраза прозвучала так же, как в десятилетнем возрасте: пискляво и неубедительно. — Слушай, мама, ты ничего в этом не понимаешь. Ты не знаешь, как сложно добиться успеха.

— В твоем возрасте у меня уже была ты и работа в крупной страховой компании, — возразила Гейл.

— Вот о чем я и говорю, — сказала Орла. — Ты не представляешь, как все устроено в реальном мире.

Гейл растерянно заморгала. Орла еще не видела у нее такого лица: уязвленного, ошарашенного, с совершенно гладкой кожей, словно выражавшего затишье перед бурей. Потом губы у матери задрожали.

— Правда? — спросила она. — Ты думаешь, что стала такой крутой и здесь ты среди себе подобных. Конечно! Если хочешь знать, то это и есть самое смешное. — Она придвинула стул, чтобы пропустить одну из женщин, и Орла вздрогнула от скрежета ножки по полу. — Ты действительно веришь, что твое занятие важнее, чем труд людей во всех других местах, — прошептала Гейл. — Только потому, что ты самоутверждаешься в городе, где на скамейках в парке едят крысы, а в метро гадят бродяги!

— Это было только один раз, — ответила Орла и тут же вспомнила, что испражняющихся в подземке бомжей мать видела дважды.

— Хочу тебе сказать, — проговорила Гейл, наклоняясь к дочери, — что я более интересна дома на своей кухне, чем ты когда-нибудь будешь в этом городе.

И, проговорив это, она резко отпрянула назад, словно дала Орле пощечину. Но не извинилась и не произнесла больше ни слова. Любительницы зумбы окружили их, разбирая свои сумки и громко споря, кто первый видел «Парней из Джерси».

Орле все-таки предстояло отвести их в театр. Она знала, что мать ждет этого от нее, пусть они и не могли больше смотреть друг на друга. Теперь она поняла, почему родители всегда глядели на нее с беспокойством в глазах: они думали, что она ничем не занимается. То, что Орла делала сейчас, Гейл считала возмещением родительских вложений в нее: она хорошо ориентировалась на Манхэттене, умела определять южное направление по небоскребу и находить Гудзон сразу по выходе из метро. В наше время всегда можно рассчитывать на помощь телефона, но в том, чтобы обходиться без него, была своеобразная гордость. Вот к чему приравнивалась Орла в глазах матери: к дорогому собранию инстинктов, бесполезному по другую сторону реки.