Что касается «дурацкой» игры, то Ирена отказывалась несколько раз, когда я предлагала научить её шахматам, так кто был невежественным?

Вот и теперь она одарила меня тем же снисходительным взглядом.

– Мария и есть новобранец? – Ирена посмотрела на свою мать, будто та предала её. – Мама, ты сказала, что я буду наставником для нового члена Сопротивления, а не нянькой.

Я отхлебнула эрзац-чай, но он был таким же горьким, как и скопившиеся в горле резкие фразы, которыми я могла бы парировать её колкости. Мне не доставляло никакого удовольствия удерживать эти слова внутри себя, и я не собиралась сидеть и чахнуть под её недружелюбным взглядом.

– Я быстро учусь, – ответила я вместо того, что вертелось на языке.

– Тогда позволь преподать тебе первый урок. – Ирена села на кофейный столик передо мной и хлопнула руками по моим коленям. Я отшатнулась прежде, чем сдержаться, чтобы не доставлять ей удовольствия от произведённого эффекта. Она подалась вперёд так близко, что я увидела у неё на шее маленький золотой крестик на цепочке и каждое из её тонких звеньев.

– В аду есть особое место для пойманных членов Сопротивления. Это тюрьма Павяк. И если бы все члены тайной полиции были дьяволами, гестапо было бы самим Сатаной. Эти ублюдки не пожалеют тебя, потому что ты юна, и когда они закончат с тобой, ты будешь умолять их всадить пулю тебе в голову…

– Довольно. – Щёки госпожи Сенкевич выглядели так, будто на них вымазали целую баночку румян. Перед тем как она смогла сказать что-то ещё, Ирена встала и вышла в кухню.

Внезапно меня охватил озноб, Ирене всё-таки удалось запугать меня, и теперь я возненавидела её ещё сильнее. Я хорошо понимала, с какими опасностями мне придётся столкнуться. В напоминаниях не было нужды.

Госпожа Сенкевич вздохнула:

– Пожалуйста, прости Ирене её поведение и сквернословие. Я всё перепробовала, чтобы она прекратила, но с тех пор, как мы присоединились к Сопротивлению, когда её отца… – Её голос затих, она прочистила горло: – Мария, если Ирена будет неподобающе вести себя во время вашей совместной работы, сообщи мне и я с ней поговорю.

Неужели она думает, что я настолько глупа, чтобы стучать? Мне дорогá моя жизнь, спасибо.

– Буду иметь в виду, – ответила я.

– И не беспокойся, дорогая, она ещё изменит своё мнение о тебе. – Сомнение в её тоне говорило об обратном.

Госпожа Сенкевич присоединилась к Ирене на кухне, и я сосредоточилась на приглушённом разговоре, доносившемся через стену, на жалобах Ирены на то, что я, ребёнок, буду ей мешать.

Мама сидела, поджав губы, пока я ставила свою чашку на серебряный поднос и проводила пальцем по цветочной обивке дивана. Пренебрежительный взгляд Ирены, её язвительные слова станут для меня постоянным испытанием. Она изучала меня так, как я изучаю шахматную доску, выискивая слабые места, чтобы спутать планы противника. Я не собиралась проигрывать Ирене. У неё как признанного члена Сопротивления было первоначальное преимущество, но чтобы одолеть меня, ей понадобится нечто большее.

После того как госпожа Сенкевич уговорила Ирену вернуться в гостиную, мама крепко обняла меня, прерывисто дыша. Я вдохнула знакомый аромат – герань, её любимый цветок. Когда мама поцеловала меня в макушку, напряжение в её теле ослабло.

– Будь осторожна, – прошептала она, заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо, вероятно, чтобы отвлечь меня от своих застывших глаз.

Госпожа Сенкевич успокаивающе обняла маму за плечи и вывела её из квартиры. Дверь закрылась с тихим щелчком, и в комнате повисла напряжённая тишина, пока Ирена не нарушила её:

– Ни черта от меня не жди, – сказала она. – На первом месте дело, не люди.

– Рада, что могу рассчитывать на тебя, Ирена.

– Меня зовут Марта, тупица. – Она вытащила из сумочки и помахала передо мной своими фальшивыми разрешением на работу и кенкартой, акцентируя внимание на своём псевдониме. Мы обменялись удостоверениями личности.

– Хелена Пиларчик, – вслух прочитала она. Это было хорошее имя. Мне оно понравилось – не так сильно, как Мария Флорковская, но всё же. Ирена схватила свои документы, сунула мои мне в руки и вышла из квартиры, не дожидаясь меня.

– Какое наше первое задание? – спросила я, нагоняя её.

– Если бы я хотела, чтобы ты задавала вопросы, я бы тебе сообщила.

Узел гнева затянулся у меня в животе, но я промолчала. Мы шли мимо полуразрушенных пекарен и изуродованных снарядами церквей, мимо голых парков и оскудевших витрин магазинов. Некоторые боролись, воссоздавая подобие былого великолепия; другие сдались. Толпа росла по мере того, как мы продвигались к центру города. Я ожидала, что Ирена пойдёт к трамваю, чтобы мы могли проделать путь в два раза быстрее, но она этого не сделала. Она бросилась вниз по улице, лавируя между прохожими; казалось, её совершенно не волнует, поспеваю я за ней или нет.

Наконец мы свернули на улицу Хожа, которую я любила из-за обилия деревьев, по весне утопающих в зелёной листве и ярких цветах. Несколько бутонов уже потихоньку раскрывались, но я не могла полюбоваться ими, поскольку мне едва удавалось держать темп Ирены. Я последовала за ней к провинциальному дому Конгрегации сестёр-францисканок Семьи Марии. Ирена прошла в чёрные ворота, вдавленные в стену из красного кирпича, остановилась перед маленькой деревянной дверью и нажала на дверной звонок.

– Марта Нагановская хочет увидеться с матушкой Матильдой, – сказала Ирена.

Дверь открылась, и на пороге показалась молодая сестра, облачённая в чёрную рясу с тёмно-фиолетовым поясом вокруг талии и подвешенными к нему чётками. Девушка провела нас к мощёному двору, с трёх сторон окружённому монастырскими стенами. Среди оштукатуренных белых и кирпичных, цвета ржавчины, зданий росли деревья, а на большой круглой клумбе стояла статуя святого Иосифа, держащего на руках младенца Иисуса, который как бы оглядывал раскинувшееся перед ним пространство. Приют спокойствия и безмятежности, уютно устроившийся в переплетениях городских улиц. Мы прошли в небольшую комнатку, где за квадратным деревянным столом сидела матушка Матильда и с жаром беседовала с кем-то по телефону.

Когда мы вошли, мать-настоятельница не удостоила нас взглядом.

– Ты уверен, что готов принять благословение Божье? – Она поправила большой чёрный крест на шее, затем провела пальцем по трём круглым пуговицам, украшавшим рукав. Через мгновение она закрыла глаза, и её плечи немного опустились.

– Я очень рада, друг мой.

Ирена тем временем играла со своим крестиком, а я заметила на столе маленькую записную книжку. Она лежала поверх стопки документов, один лист располагался неровно. Я подошла к книжной полке, как будто изучая названия трактатов, написанных святыми и теологами. Пролистывая потрёпанный экземпляр «Исповеди» Блаженного Августина, я заглянула в документ. Это было свидетельство о крещении, наполовину заполненное. Заинтригованная, я подошла ближе, но резкий кашель чуть не заставил меня выронить книгу. Я прижала её к груди и, обернувшись, обнаружила, что Ирена указывает на свободное место рядом с ней. Я недовольно сощурилась, но вернула книгу на место и села. Наконец матушка Матильда повесила трубку, что-то нацарапала в своём блокноте и одарила Ирену ослепительной улыбкой.

– Марта, как я рада тебя видеть! Ты сегодня с подругой.

Ирене, похоже, не понравилось, что матушка Матильда употребила слово подруга, но она не стала спорить, а лишь пренебрежительно махнула рукой в мою сторону.

– Хелена.

Потом она сунула руку в вырез блузки, достала из лифчика сложенный в несколько раз листок бумаги и передала его настоятельнице.

– У меня есть молитвенная просьба, преподобная матушка. Моя мама больна.

Матушка Матильда взяла листочек.

– Дай Бог ей здоровья и долгих лет жизни, – пробормотала она, разворачивая бумагу. Я напрягла зрение, чтобы разглядеть содержимое записки. Изящный почерк госпожи Сенкевич, список имён, одно из которых бросилось мне в глаза. Станислава Пиларчик, псевдоним моей матери.