Они были на расстоянии нескольких метров, достаточно близко, чтобы услышать то, что я собиралась сказать. В воздухе витали ароматы кожи и дерева, я сделала медленный вдох, позволяя сладкому аромату успокоить мои нервы. Ещё ни один придуманный мною план за всё время работы в Сопротивлении не подвёл меня, и я позабочусь, чтобы и этот тоже сработал. Я подождала, пока Ирена отложит одну шляпу и возьмёт другую, а затем со стоном запрокинула голову.

– Ну выбери уже хоть что-нибудь!

Она чуть не выронила шляпу и чертыхнулась себе под нос, но, не дав ей опомниться, я продолжила:

– Неужели мы должны тратить так много времени на покупки для Патрика? Я и так бездарно провела всё утро, слушая, как ты с ним флиртуешь.

Её глаза стали круглыми, как поля шляпы, но затем сузились, загораясь одновременно пониманием и раздражением. Разумеется, после стольких недель совместной работы она узнала воображаемого молодого человека, на которого я всегда ссылалась, когда нам нужна была убедительная история. Это была самая любимая схема для меня – и самая нелюбимая для Ирены. К счастью, она всегда подыгрывала.

Ирена поднесла шляпу ближе к глазам, её взгляд метнулся в сторону фольксдойче.

– Чем больше ты будешь жаловаться, тем дольше я буду выбирать.

– О, так вот почему мы так долго просидели в кафе? Потому что я жаловалась, что из-за тебя мы опаздываем по делам? – спросила я, скрестив руки на груди, пока Ирена снова поворачивалась к полке. – Или потому, что вы двое не могли перестать целоваться?

За это она вперила в меня особенно гневный взгляд. И, не теряя времени, огрызнулась в ответ:

– Если ты так зациклена на поручениях, выполняй их сама.

– Может быть, я так и сделаю. Я сказала маме, что мы ненадолго, и нам всё ещё нужно заехать в мясную лавку. Такими темпами мы не вернёмся домой до комендантского часа.

Господин Немчик откашлялся в ответ на наши повышенные голоса, но он знал, зачем мы пришли, поэтому я предположила, что он догадывается о нашем плане. Словно желая успокоить продавца, я одарила его обаятельной улыбкой – хотя от меня не ускользнули раздражённые взгляды фольксдойче, – затем взяла чёрную фетровую шляпу и сунула её в руки Ирене.

– Вот, купи эту и пойдём.

Она оттолкнула её.

– Нет, мне не нравится.

– Успокойтесь, иначе вы повредите товар, – вмешался господин Немчик, но мы стали препираться ещё громче.

Я нетерпеливо махнула рукой на фетровые шляпы.

– Выбери что-нибудь из этого и перестань быть такой придирчивой.

– А ты перестань быть такой чертовски надоедливой.

– Это ты тратишь впустую весь наш день из-за глупого мальчишки!

Во время нашего спора я уловила несколько невнятных бормотаний фольксдойче, затем мужчина вернул галстуки господину Немчику и отрицательно покачал головой. Жестом пригласив свою спутницу следовать за собой, он направился к двери.

– Простите за доставленные неудобства, – сказал господин Немчик, в извиняющемся жесте протягивая руку вслед уходящей паре.

Когда колокольчик над дверью перестал звенеть, мы с Иреной замолчали. Наконец-то одни. Мы подождали ещё немного, убедившись, что больше никто не зайдёт, затем поспешили к прилавку.

– Извините, что из-за нас вы потеряли клиента, – сказала Ирена, бросив на меня многозначительный взгляд. Она достала из сумочки конверт и экземпляр газеты «Бюлетын Информацийны»[10] и передала всё продавцу.

Господин Немчик сложил газету Сопротивления, открыл конверт и вытащил пачку злотых, а затем сказал, пожимая плечами:

– Потерять клиента, чтобы защитить вас и вашу работу, – честь для меня.

Ирена оглянулась на дверь и наклонилась ближе.

– Как малыш? – произнесла она шёпотом. В её словах сквозило беспокойство, не было привычной резкости.

– Лучше, – ответил он с улыбкой. – Немного поправился, и мои дети его обожают. На эти деньги я смогу купить продукты на чёрном рынке, и тогда мы сможем кормить его ещё лучше.

Мы с Иреной посмотрели друг на друга с облегчением. Моя мама занималась еврейским ребёнком, о котором шла речь, и, вернувшись поздно вечером, долго рассказывала о том, какой он худой, это её очень беспокоило. Хорошие новости развеют мамины опасения, теперь она будет знать, что средства позволят господину Немчику обеспечить свою семью бóльшим, чем те жалкие пайки и товары, которые выделяли немцы.

Господин Немчик кивнул в сторону двери:

– Ну, бегите, пока не пришлось отпугивать ещё кого-нибудь из клиентов.

– Я справлюсь с тем, чтобы отпугнуть кого-то, если понадобится, – сказала Ирена. Она повернулась ко мне, приподняв брови. – Ты всё сказала о Патрике или хочешь что-то добавить?

От одного только упоминания этого имени у меня вырвался смешок, несмотря на сарказм в её голосе. Я метнулась к выходу. Ирена последовала за мной, но тут звякнул колокольчик, объявляя о новом посетителе и спасая меня от её упреков – по крайней мере на время. Я поспешила на улицу и, не пройдя даже пары метров по пустому тротуару, разразилась смехом.

– Ты что, с ума сошла? – крикнула Ирена, подходя к парикмахерской, рядом с которой я остановилась. – Почему ты всегда так делаешь?

Через секунду я взяла себя в руки.

– Фольксдойче наблюдали за нами и, мне кажется, что-то подозревали, вот я и решила, что показная ссора заставит их потерять интерес. И ведь сработало же, не так ли, сестричка?

– А если бы не сработало? О боже, Мария, они могли солгать ближайшему эсэсовцу просто для того, чтобы нас арестовали и заткнули нам рот.

– Успокойся, Ирена. Не заставляй меня снова жаловаться на Патрика.

Её гнев рассеялся, и со слабой, но нежной улыбкой она прислонилась к витрине парикмахерской.

– Патрик – так звали моего отца. – Она помолчала, потом вздохнула и снова вернулась к себе прежней. – Из всех историй, которые можно сочинить, ты выбрала ту, где я влюблённая дурочка?

– Это легко и правдоподобно. Шах и мат, – ответила я, ухмыляясь. – Признай, это было весело.

Ирена поняла, что не сможет сделать мне выговор, и покачала головой.

– Ты тупица, но каким-то образом твой глупый план заставил их уйти, и мы смогли передать необходимые средства, так что, я думаю, не такая уж ты и бездарная, как мне казалось. Но я не говорю и об обратном, – добавила она, заметив, как я приосанилась. – Просто не совсем уж бездарная.

– Ну а я думаю, ты не такая кошмарная, как мне казалось. Не хорошая. Просто не совсем уж кошмарная.

– Осторожнее. Я всё ещё могу устроить тебе взбучку, Хелена Пиларчик.

– А я могу рассказать твоей матери, что ты ругаешься, как сапожник, в моём присутствии. Ты не единственная, у кого есть власть, Марта Нагановская.

Сощурившись, Ирена зашагала дальше по улице, но я всё-таки заметила улыбку, которую она попыталась скрыть. Я сдержала свою ухмылку и побежала за ней. Она раздражённо вздохнула, когда я с ней поравнялась.

Пока мы шли, я нежилась в волнах удовлетворения. Ещё один успешный день в Сопротивлении. Фигуры расставлены по местам, стратегия определена, дебют переходит в миттельшпиль. На этой стадии белые и чёрные борются в полную силу, используя все навыки, чтобы забрать короля противника. Это была самая опасная фаза любой шахматной партии. Но и самая захватывающая.

Тем временем в поле зрения уже появился вход в еврейское гетто. Ворота открылись, чтобы пропустить немецкую машину, и я увидела другой мир, жители которого были вынуждены носить белую повязку с голубой звездой Давида. Трое темноволосых бородатых мужчин ехали на рикше, педали крутил четвёртый; горстка взлохмаченных детей пронеслась мимо тощей фигуры, распростёртой на тротуаре. Мёртв или слишком болен, чтобы двигаться, нельзя сказать наверняка. Рядом с неподвижным телом кто-то скорчился под кучей тряпья – судя по размеру руки, протянутой к прохожим, я предположила, что это была женщина. Солдаты держали человека, похожего на раввина, и стригли его длинную седую бороду, но он, сохранив достоинство, стоически переносил совершаемое над ним унижение.