Говорят, что однажды пришел к нему некий человек похваляться силой. Сел верхом на тигра и стал погонять его змеей. А Джнянешвар сел на стену, и стена повезла его, как конь, чем и был посрамлен бахвал.

Говорят также, что в возрасте 21 года Джнянешвар живым ушел под землю.

В Махараштре многие считают его святым.

В Аланди — городке с коленчатыми узкими уличками, которые беспланово карабкаются на холм и сбегают с него к реке, — немало храмов, посвященных Джнянешвару.

В Центральном большом храме, построенном над его «самадхи» — могилой, хранится переведенная им «Гита», которая называется «Джнянешвари». Ее читают вслух в течение 24 часов в сутки уже на протяжении ряда веков. Читают в главном помещении храма. Любой мужчина может, одевшись во все белое, прийти и принять участие в массовом распеве стихов этой книги. Люди съезжаются сюда со всех концов Махараштры.

На стене храма висит большой застекленный портрет Джнянешвара, написанный недавно маслом во вполне светской манере. На столе, увешанном гирляндами, лежит «Джнянешвари», возле стола сидит чтец-певец. Около него музыканты с барабанами и другими инструментами. Перед столом в два ряда, лицами друг к другу, на полу сидят молящиеся старики, а все остальное помещение храма заполнено хором. Он также разделен на две группы — левую и правую.

Все в белом, у всех на шеях на широкой матерчатой тесьме висят крохотные звонкие литавры. Все поют, ударяя в эти литавры, и ритмически раскачиваются, переступая с ноги на ногу. Каждые 3–4 минуты они делают два шага вперед, два — назад, наклоняются, подпрыгивают и поворачиваются кругом, не прерывая пения. Раскачивания, повороты и прыжки массы людей, одетых в белое, сопровождаемые громким пением и звоном литавр, производят какое-то завораживающее впечатление.

Молящиеся женщины, сидящие на полу вокруг центрального помещения храма и отделенные от него решетчатыми стенами и дверями, бьют в ладоши в такт распеву.

Снаружи, в маленьком садике — читальня. И женщины, и мужчины берут в храме «Джнянешвари», устраиваются под деревьями и читают, читают ее на своем родном языке.

Память о Джнянешваре по-прежнему жива в народе. Многие считают, что брахманы сами его убили, как великого певца и поэта Тукарама, которого якобы бросили в реку за то, что он был против каст и любил учить простой народ, народ маратхов. Сейчас словом «маратхи» называют и язык Махараштры и всех, говорящих на этом языке. Но сохраняется и другое, исконное значение слова, понятное здесь каждому — «люди-деши», т. е. люди данной страны, в отличие от любых пришельцев и прежде всего в отличие от брахманов, известных под названием «читпаван» — «чистосердые», которые будто бы усвоили язык маратхи на конкаиском побережье, а затем расселились по всей Махараштре (поэтому их называют также конкани-брахманы).

Судя по всему, вражда между этой высокой кастой и другими кастами никогда здесь не утихает. Говорят, что брахманы сами пишут историю, и потому все неверно: надо слушать людей-деши, а не читпаван-брахманов, из касты которых были пешвы — министры Шиваджи, правителя Махараштры в XVII в. из касты маратха. Люди-деши знают истину, знают, как пешвы, стремясь захватить власть, поссорили обеих жен Шиваджи-махараджа, заставив мать младшего его сына, Раджьярама, возмутиться тем, что отец оказывает милости старшему Самбуджи, рожденному от другой жены, и убить самого Шиваджи. Говорят, Самбуджи обо всем узнал и казнил за интриги восемь министров-брахманов. Но пешвы все же пришли к власти и правили с начала XVIII в.

Почти 300 лет тому назад не стало Шиваджи, но и сейчас одни обвиняют других в его смерти. Власть пешв кончилась в начале XIX в., но после убийства Ганди в 1948 г. страшные погромы брахманов прокатились волной по всей Махараштре.

— Он был за народ, за простой народ, — объясняли мне. — Он хотел, чтобы не только брахманы, но даже неприкасаемые умели читать. И вот читпаваны убили его.

В Пуне, столице пешв, до сих пор значительная часть населения — это брахманы. Все они имеют образование. В их руках почти все интеллигентные профессии и… многие их них заняты торгово-предпринимательской деятельностью.

Не в этом ли ключ? Не это ли питает и поддерживает ненависть к ним со стороны тех, кого обошли или оттерли при поступлении в учебное заведение или кто в сфере торговли не выдержал конкуренции с этой сплоченной и зажиточной кастой?

Тогда легко понять новые обострения древних разногласий. Тех разногласий, которые нашли свое выражение в строках «Артхашастры» — древнейшего свода индийского права, — определившего в формирующемся классово-кастовом обществе место труженика-шудры: «Закон для шудры — послушание и ведение хозяйства в повиновении у дваждырожденных…» И еще: «У шудры должна быть отрублена та часть тела, которой он ударил брахмана». И еще: «Если шудра позволит себе иметь недозволенные сношения с брахманкой, то он должен быть сожжен, будучи окутан соломой»; «Если шудра выдает себя за брахмана, то он должен быть ослеплен посредством ядовитой мази…»^[19] И многое другое в этом же роде.

Теоретики брахманизма представляли дело так, что простой народ был всегда готов подчиняться и поклоняться брахманам, на деле же массовость антикастовых и антибрахманских движений в средневековье, многие кастовые бунты и столкновения с брахманами свидетельствуют совсем о другом.

Каждый день в Индии давал мне свои уроки — уроки истории, литературы, культуры.

Забрела я как-то в Пуне в индуистский храм Панчалешвар, т. е. «Храм владыки Панчала». Или Панчали? Так звали Драупади, героиню «Махабхараты», общую жену всех пяти братьев Пандавов. Народ упорно называет его храмом Пандавов. Почему? Ответить никто не мог. Здесь не анализируют традиций и воспоминаний. Просто хранят их.

Он весь ниже уровня земли, в небольшом котловане, высеченном в скальном массиве. Уже когда подходишь к ступеням, ведущим вниз, видишь, что перед тобой что-то массивное, грубо тесанное, тяжелое. На постаменте перед входом в храм лежит каменный бык Нанди, неизменный спутник Шивы. Над ним толстый круглый навес, подпираемый толстыми же квадратными колоннами. Все вытесано из одного куска скалы. Сам храм — ансамбль таких же тяжелых низких квадратных колонн, которые поддерживают плоскую крышу. Он глубок, темен и прохладен.

В центральной его части вырублены в скале три гарбагрихи — помещения для богов. Там и находятся Шива, его жена Парвати и их слоноголовый сын Ганеша.

Мрак казался в этих пещерных комнатах особенно густым. Только в глубине той гарбагрихи, где находилось изображение самого Шивы — шивалингам, дрожало крохотное пламя светильничка. Оно слабо освещало полуобнаженную фигуру жреца, сидевшего склонив голову у подножия божества и бормотавшего мантры (молитвы).

На высоком пороге комнаты было высечено изображение человеческого лица, выкрашенное в ярко-красный цвет, — единственное красочное пятно в царстве серого камня.

Я спросила у жреца, кто это. Он перестал молиться, вышел из святилища и объяснил, что это отец богини Парвати. Потом ушел куда-то, а я стала разглядывать странное каменное лицо: глаза выкачены шарами, нос широкий и приплюснутый, губы бесформенные и толстые. Отец Парвати — значит сама идея гор, так как Парвати дочь не бога, не владыки гор, а просто воплощения гор. Нигде я его раньше не встречала в безбрежном море индийской культуры, и вдруг он предстал передо мной тут, когда я уже занесла ногу, чтобы перешагнуть высокий каменный порог. Я так и не перешагнула его. Я села на пол перед ним и стала думать о том, почему только в Махараштре я впервые с ним встретилась и почему он изваян на пороге.

Тут неразборчивый ход моих мыслей прервало неожиданно и неизвестно откуда возникшее пение. Голос был мужской, сильный, красиво модулированный. Он возник сразу, словно пламя вспыхнуло, и заполнил собой каждый темный угол храма.

До этого мне казалось, что я в храме совсем одна, но вот, однако же, кто-то еще есть, и к тому же поет, и поет красиво. Я встала, пошла в обход святилища и увидела певца. Он сидел один, за колонной у стены, закрыв глаза и забыв обо всем на свете. Он молился.