Почерневший шлем с широкими полями глухо звякнул, сдвинувшись с места, открывая часть тёмно-серого черепа с редкими прядями мокрых волос. Достаточно было увидеть его, чтобы ближайшая кочка тут же приняла очертания проломленной грудной клетки, наполовину вросшей в землю. Рядом проявились, словно перестав притворяться камнями, изъеденные ржавчиной наплечники, а гнилое полено вдруг оказалось наручами, скрывающими несколько светлеющих костяшек пальцев. Эйден снова посмотрел вверх, гадая - была ли сойка подарком, предостережением или галлюцинацией.
Мутноватая вода медленно закипала в почерневшей чаше шлема. Широкие поля надежно опирались на три крупных, с два кулака, камня, разложенных по бокам. Развести огонь оказалось очень непросто. Стальной фрагмент старой латной перчатки был мягковат и плохо выбивал искру из сколотого кремня. Найти сам кремень тоже получилось не сразу, пришлось чуть не час идти вдоль русла ручья, благо он всё равно уводил в нужную сторону. Эйден сидел, заворожено глядя, как маленькие проворные языки пламени лижут кованый металл, дивясь тому, сколько сил и удачи потребовало создание простого костерка. Кое-как вымытые руки медленными, механическими движениями измельчали пучок листьев крапивы. Чуть заметное жжение и покалывание не мешало, не отвлекало от старательного подсчёта.
- Сто пятьдесят три… сто пятьдесят четыре… сто пятьдесят пять…
Он всегда неплохо считал. Перетаскиваемые мешки на мельнице, обороты большого жернова, количество стоптанных ступеней высокого крыльца… Выждав точное время, Эйден добавил в свой особый котёл измочаленные ростки скумпии и очищенный от грязи корень змеевика. Теперь оставалось кипятить смесь триста три счёта, потом снять с огня и остудить отвар. После – принимать горький, вяжущий напиток раз в час, до того, как болезнь отступит. Хорошо чистит кровь, кишки и голову – так говорил об этом средстве тот самый Коновал, что лечил его перебитые ребра. Эйден усмехнулся. Сейчас ему многое казалось забавным. И то, как ополченцы вроде него, вчерашние крестьяне, коверкали имя смуглого лекаря из Дахаба. Маленького улыбчивого человека звали Оннавал, самое обычное имя в его краях. Смешным выглядело и то, что также пренебрежительно именовали собрата по ремеслу и местные, бирнийские медики. А когда полуживого юношу, растоптанного лошадьми, нашли среди павших после погрома под Элрином – именно этот Коновал сумел извлечь обломки рёбер из пробитых внутренностей. Эйден смотрел в огонь и думал. Он давно не хотел верить в какие бы то ни было высшие силы, и тем не менее собирал, смешивал и отсчитывал всё именно так, как учил глубоко верующий лекарь из Дахаба. Мысль о том, что само зелье и ритуал, связанный с его приготовлением, вполне практичны и не имеют никакого отношения к вере или магии - только зарождалась в его голове.
Солнце постепенно розовело и склонялось всё ниже. Яркие осенние цвета смешанного леса немного поблекли, в то же время, подсвеченные с запада, стали казаться ещё глубже и многообразнее. Тёмные пятна елей, встречающихся там и тут, напоминали затенённые провалы в пёстрой стене лиственных деревьев. Эйден пару мгновений поводил пальцем над горсткой наколотых орехов, собранных ещё по утру, отправил в рот самый маленький из оставшихся, хотя отличить один от другого было практически невозможно. Хотелось ещё немного потянуть время, но делать этого было нельзя. С каждой минутой света становилось всё меньше, а сидя на толстом бревне без штанов он чувствовал себя особенно беззащитным и неуклюжим. Окровавленная повязка, пропитанная тем же отваром, что он принимал внутрь, легко отстала от раны. Образовавшаяся корочка могла бы радовать, если бы не красноватый отёк. Эйден прислонился вплотную, рассматривая рваные края раны и предвкушая неприятную процедуру. Для начала – надо было удалить старые швы, кое-где разорвавшие кожу, когда он бежал из лагеря. Прокалённая изогнутая игла подцепила первую нить, вытягивая ее из буро-коричневой массы, размягченной теплым отваром. Не хватало ножниц или ножа, не хватало чистой воды, не хватало перевязочного материала. Но четкое понимание важности момента было на месте. Эйден закончил промывать рану и принялся накладывать швы. Со стороны он выглядел спокойным, собранным, сосредоточенным. И не только выглядел. Размеренные точные движения успокаивали. Вспышки боли, словно позвякивания туго натянутой короткой струны, вспыхивали и затихали где-то на периферии сознания, оставляя после себя неприятное, но не способное помешать работе эхо. Прямая, рубленая рана теперь разрослась разветвленной сетью мелких разрывов, плотно перехваченных аккуратными стежками. Вид худого бледного бедра, перепачканного засыхающими потеками размазанной крови, со свежим шрамом длиной в полторы ладони, мог вызвать приступ тошноты у неподготовленного человека. Но Эйден смотрел на результат своих трудов с нескрываемой гордостью. За последние дни он неплохо набил руку на сослуживцах и хорошо понимал, что справился не хуже настоящего медика. Вздохнув, он укоротил свою куртку еще на пару дюймов, оторвав снизу длинную полосу ткани. Перевязывая ногу, невольно сравнил шрамы на бедре и левом предплечье. Удовлетворенно хмыкнул, уверенный, что теперь-то не пропадёт, и смахнул упавшую на лоб прохладную каплю.
Тёмный, враждебный лес шумел как морские волны, разбивающиеся о прибрежные скалы. Постоянный шелестящий гул бесконечного множества тяжёлых капель оглушал, дезориентируя и вводя в некое подобие транса. Узкая тропа, протянувшаяся на две дюжины шагов от небольшой ели до корявого, толстого пня, темнела на фоне серебристо-стальных отблесков промокшей насквозь ночи. Эйден дошел до конца короткой тропки, развернулся и похромал обратно. В который раз. Его зубы отбивали звонкую неровную дробь, а рука с посохом сильно дрожала. Костерок потух так давно, что воспоминания о его уютном тепле казались плодом воображения. Проходя мимо, юноша кинул на горстку углей тоскливый взгляд, словно видел остывший трупик маленького, дружелюбного существа. Шлем с остатками целебного отвара он попытался спрятать под широкими лапами ели, но ливень был такой, что кроме дождевой воды там уже ничего не осталось. Эйден дошёл до пня и развернулся. Двадцать три шага в одну сторону… Двадцать три в другую. Окоченевшая рука крепче сжала ореховую палку, по телу снова пробежала волна дрожи. Хотелось идти ещё быстрее, чтобы хоть немного согреться, но нельзя было тревожить и без того беспокоящую рану.
Серый встал на задние лапы, чуть вытянул шею, задумчиво нюхая воздух. Странное существо не сходило с узкой тропки, продолжая двигаться то в одну, то в другую сторону. Такое поведение было непонятно Серому. Неровная, напряженная походка могла означать, что существо больно, но чуткий влажный нос не улавливал искомого запаха. Передние лапы шевелились сами собой, нетерпеливо взъерошивая промокший мех на костистых предплечьях. Узкие, тёмные ладони были горячими, как всегда перед атакой. Лишённая шерсти вытянутая морда – выражала беспокойство. Инстинкт призывал тут же, не раздумывая, броситься на жертву, нагнать в два прыжка, подмять под себя, перегрызая хрупкие позвонки у основания черепа. Но опыт нашёптывал – тут что-то нечисто… Странное существо снова дошло до дерева, остановилось, вглядываясь под ноги, резко дёрнулось. Громко звякнул металл. Серый припал к земле скалясь, готовый нападать или отступать, чувствуя, как дыбится холка. В его сознании металл чётко ассоциировался с опасностью, с угрозой. Зачем существо прячет угрозу? Готовит засаду? Западню? Острое ухо дрогнуло, ловя звуки далёких шагов. Повернув безволосую морду в сторону источника звуков, Серый раздраженно запустил когти в мягкую почву, пропуская жирную грязь между сильными пальцами. Прислушавшись - различил шесть пар волчьих лап, рыщущих неподалеку голодным челноком. Взглянув в последний раз на странное существо, он кинулся в ночь широкими, мягкими скачками. Нагнать волков не составляло труда, порвать одного-двух – тоже. Нужно было напомнить стае - чья это территория. Прожорливых тварей становилось всё больше и ели они слишком часто.
