- У нас? – Аспен направил лошадь дальше по улице, приглашая следовать за собой.
Эйден кивнул, с трудом отворачиваясь от виселицы и догоняя товарища.
- Впереди долгая дорога. Успеем.
До полудня почти не разговаривали. Однако дорога была и правда долгая. Ехали весь день, только раз перекусив в седле хлебом и варёными яйцами. Когда беседа всё же завязалась – они оба обходили острые, неприятные темы, не сговариваясь, старались держаться чего-то любопытно-нейтрального. Единственную деревушку, в которой можно было бы остановиться, миновали в шестом часу, ещё засветло. В итоге на ночлег было решено расположиться в редком березняке, более сухом и высоком, чем вся оттаивающая округа.
Эйден уверенно выбрал местечко на небольшом холме, легкий ветерок был лучше весенней сырости. Аспен не возражал, по отдельным повадкам и общему поведению товарища легко было понять, что путешественник он опытный. Быстро собранный хворост и разожжённый легко, без дыма, костёр – только подтверждали это. Эйден был рад ответить на все услуги спутника, оказанные ранее, и, что уж тут скрывать, ещё больше радовался возможности размять одеревеневшее тело, пока не привыкшее к седлу. Между трёх стволов был умело натянут парусиновый тент, на случай дождя, образующий скошенную крышу и одну стенку, отражающую часть света и тепла. Ужинали с аппетитом, а спали крепко и без сновидений. И на утро ни один из них уже не проверял, на месте ли ценности.
Аспен, как и накануне, проснулся первым. Он всегда вставал очень рано, почти независимо от того, когда ложился. Отойдя на пару десятков шагов, чтобы не будить Эйдена, он разложил на старом бревне аккуратный кожаный свёрток с множеством карманов и петелек. Радуя глаз, блеснула полированная сталь. Бритва, небольшой стаканчик, рукоять помазка, ножницы, флакон с бальзамом и оправа открывающегося зеркальца – всё отливало безукоризненно чистым, приятно тяжёлым металлом. Аспен сполоснул лицо из фляги, внутренне улыбаясь свежести, прохладе и предстоящему ритуалу. Коробочка с мятным мылом собственного изготовления открылась, туго щелкнув крошечными, будто деталь часового механизма, петлями. Где-то в ветвях запела зарянка. Лезвие бритвы точными, плавными движениями заскользило по намыленной коже.
Аккуратная, отливающая тусклой медью бородка, была очерчена просто и идеально, будто каждое утро над ней работал лучший цирюльник. В дорогом сардийском зеркале отражались глубоко посаженные серые глаза. Этот прямой, почти немигающий взгляд мог смутить и нередко смущал собеседника, сбивая с мысли и заставляя забыть даже заготовленные слова. Аспен смотрел так специально, отшелушивая то, что сам считал лишним, не интересным или наигранным. Однако при этом сам, хоть накануне и утверждал обратное, подстраивал манеру держать себя под конкретную ситуацию, текущие обстоятельства и определённых людей. Он делал это инстинктивно, неосознанно, и, вероятно поэтому, уместно и почти незаметно. Широкий, приметно крепкий лоб и густые брови могли выразить самые тонкие оттенки эмоций, при этом, не теряя той общей печати достоинства и самообладания, чётким оттиском видневшейся во всём его образе.
Во время бритья Аспен был собран и сосредоточен, в то же время, как это часто бывает, размышляя о другом совершенно без вреда для дела. Он вспоминал интересный вчерашний опыт, Эйден позволил опробовать свой артефакт, объяснив, как им пользоваться. Общий механизм действия был потрясающе прост и даже элегантен. Будучи мастером артефактики, Аспен по достоинству оценил уникальный предмет. Отдельное удовольствие ему доставила реакция товарища, когда он без подготовки, с ходу, добыл сразу двух куропаток. Поднятых из редкого кустарника простым заклинанием, брошенным также легко и ловко. Да, некоторое тщеславие было присуще Аспену, но, по его собственному убеждению - не являлось недостатком или даже простительной слабостью. Он не упивался собственным превосходством, даже когда оно было очевидно, а лишь отмечал его, не стараясь задеть других. Разумеется - за исключением случаев, когда требовалось уколоть нахала в ответ.
Закончив, он насухо вытерся чистым полотенцем, протер все приборы и разложил по сшитым точно в размер кармашкам и петлям кожаного чехла. Критически осмотрел поблескивающую композицию. Что-то поправил, провёл по бородке рукой, задумавшись на мгновение. Каждый металлический элемент своего бритвенного набора он отлил или выковал сам. Как и свой короткий меч, подковы своим лошадям, пару ножей при седлах, части сбруи, накладки сундучка-мимика с артефактами и много чего ещё. У Аспена были талант и страсть. И даже, возможно, некоторое помешательство. Всё, за что он брался, любое ремесло, доводилось до идеального, иногда – недостижимого никем иным уровня. Что-то давалось легко, что-то сложнее. И тогда именно это сложное завораживало и притягивало к себе. Аспен хорошо различал и уважал чужое мастерство. Проезжая по изящному арочному мосту, останавливаясь возле особенно красивого дома, держа в руках небольшой глиняный чайник или тяжёлый двуручный топор – он видел время и силы, потраченные не только на создание конкретного предмета, но и на все предыдущие, возможно – менее удачные вещи. Потому он и занимался артефактикой, направлением, вобравшим в себя десятки, если не сотни, самых разных искусств и ремёсел. Уникальная стезя, в которой можно было совершенствоваться вечно, получать тончайшее наслаждение от побед и при этом не расслабляться ни на минуту, ведь идеал всегда оставался где-то впереди.
Сейчас путь Аспена лежал в Редакар, свободный город в границах Бирны, оплот торговой Лиги и один из богатейших полисов мира. Там он намеревался запастись необходимыми, редкими материалами для дальнейшей работы, а после отправиться к карсам. Карский полуостров был знаменит своими кузнецами-оружейниками и старейшими фамильными мастерскими. Аспен уже сейчас, в свои двадцать пять лет, слыл отличным кузнецом, но сам хорошо понимал, что до высших ступеней мастерства еще далеко. Он так же любил учиться и умел выбирать для себя лучших наставников. Карсы, определённо, были одними из лучших. В который раз размышляя об этом, Аспен азартно прищурился, вспоминая о своей неудаче. Лучше карских кузнецов, пожалуй, были только кузнецы Боргранда, у которых он так ничего и не добился. Гномы ревностно охраняли свои секреты, не желая делиться мастерством даже с достойнейшими, даже за огромную плату. Смелые идеи, что Аспен вынашивал уже несколько лет, не помогли ему заручиться поддержкой гномьих старейшин. Почти все, кто слышал от молодого мастера о возможности создания нового магического направления – скептически усмехались, вертели головой и смотрели, как на ребёнка. Почти все. Вчера вечером он поделился своей идеей с Эйденом и тот не выказал лишних сомнений. Слушал с интересом, задавал уместные вопросы, рассуждал живо и метко.
Эйден отвернулся от ближайших кустов, затягивая шнурки на вытертых штанах. Утро было холодным и солнечным, изо рта шёл пар. Он приветственно кивнул Аспену, возвращающемуся к стоянке, и присел поближе к почти уснувшему костерку. Кинул сверху немного ветвей и пару поленьев потолще, привычно сел на охапку хвороста, сложенного особым образом, скрестив под собой ноги. Протянул вперёд ладонь правой руки, придерживая запястье левой. Неслышно шепнул.
- А я делаю иначе, - Аспен тоже сел рядом, используя широкое седло как скамью. – Тоже выходит красиво.
Он достал из нагрудного кармана предмет, напоминающий крошечную чашу или большой напёрсток, со спиральными желобками внутри. Поставил его на седую золу, не боясь обжечься оживающим пламенем. Вокруг артефакта начал закручиваться маленький огненный вихрь, постепенно распаляясь и вырастая в высоту.
- Красиво, - согласно протянул Эйден.
- Использую для нагнетания жара. Помогает правильно накалить металл в отсутствие приличного горна. Правда, дрова быстро жрёт, но мы ведь в лесу.
