Он допил очередную кружку компота и резко поднялся:

– Чур, я первый! Мальчики быстрее писают.

И усвистал. Девушки переглянулись: им тоже резко захотелось. Сорвались. Ира, как худенькая, проскользнула и даже почти успела раньше мужа.

***

Пока переминались у туалета, ожидая друг друга – молчали. Уже вернувшись, Михаил подвёл итог:

– Разбередили вы меня. Ещё в Перестройку мне казались неправильными все эти цифры. Но более-менее адекватные факты я нашёл недавно. Да и анализировать смог только в зрелые годы.

Он повернулся к девушке и взял за руку, пытаясь передать нежность.

– Ирочка, мне искренне жаль, что твоей семье пришлось такое пережить. Веришь?

Та неуверенно кивнула.

– Ты стала близким мне человеком. Твои переживания становятся моими. Но и дурацкая тяга к логике и правде... От неё ведь не избавишься. Простишь?

Теперь Ирина задумалась надолго:

– Давай, я позже скажу. Ты сейчас всё перевернул у меня в голове. Особенно про количество репрессированных. И почему я раньше не задумывалась про такой косяк. А сколько было реально? Ты помнишь цифры?

– Вроде, около четырёх миллионов.

– Ну, да. Тоже многовато. Но не сорок и не сто пятьдесят. Короче. Мне подумать надо. Я с краю лягу.

Она замолчала, понимая, что сморозила – она и так с краю лежит.

– То есть, пусть Оля посередине ляжет. Ты с одного края, а я с другого.

– О'кей. Хотя, после такого серьёзного разговора, я бы приставать не стал.

– Да ты одним присутствием сбиваешь меня с мыслей. Оля, ты согласна?

– Что с мыслей сбивает?

– И это тоже. Согласна, чтобы ты легла между нами?

– Согласна. Куда ж вас, таких политиков, деть?

Встала, прибирая на столе.

– Сейчас бы развеяться. А то какое-то настроение муторное. Но и веселиться не тянет.

Михаил не понял:

– Так ведь противоположность грусти – веселье.

– Да не грустное настроение, а муторное. Будто блевать тянет.

– Это понятно, беременная же.

– Сапегин, не нервируй меня!

Она снова присела, сложила голову на кулаки. Подкинулась:

– Вот, поняла – погрустить надо... Спой, что ли.

– О чём?

– О грустном, конечно.

Мужчина задумался.

– Есть одна. Грустная, но боевая, призывающая к борьбе. И в тему нашей экспедиции.

Он подпёр голову и тихо, почти неслышно, начал:

Споёмте, друзья, ведь завтра в поход

Уйдём в предрассветный туман

Споёмте, друзья, пусть нам подпоёт,

Седой боевой капитан.

И уже громче:

Прощай, любимый город!

Уходим завтра в море.

И ранней порой мелькнет за кормой

Знакомый платок голубой.

Вся эта нервотрёпка с политическими разговорами, странное состояние после отповеди – всё рвалось наружу со словами песни. Он незаметно вытер набежавшую слезу.

Во второй раз припев исполняли все.

– Извините, – Ирина вытерла покрасневшие к концу песни глаза. – Ностальгия. Я вспомнила, как по пирсам бегала, на ржавые катера заглядывала.

– Не за что извиняться. – Ольга лёгким жестов встопорщила ей волосы. – Меня, ни разу не морячку, и то пробрало. А Мишка, вон, смотри, совсем раскис. Он же считай, со школы дома не был.

– Давайте ложиться, завтра много дел. – Михаил старался говорить ровно, чтобы не выдать дрожание в голосе.

Уже лёжа в постели, он подумал, что зря так раздухарился. Иришку обидел. Где он, и где та Россия, где тот СССР? Нет ничего. И будет ли – неизвестно. Просто обида за сгубленные мечты детства. А у неё – обида за предков. Правда, и у него – тоже за предков. Все у него служили и воевали не за «хруст французской булки», а за победу коммунизма. А что получилось? Тьфу! Раньше-то он продолжал отмечать праздник год за годом, несмотря на официальную отмену. Отмечал забытый праздник забытой страны. И наоборот – бесился от притянутого за уши «дня согласия и примирения». Но в дальнейшем придётся отмечать одному и по-тихому. Не хватало им здесь ещё и религиозно-политических войн. Главней всего погода в доме. Однозначно.

С этими сумбурными мыслями и уснул.

***

Пока в предыдущие дни мужчина возился с транспортом, женщины подготовили тару для соли: перебрали все полотняные мешочки, в которых когда-то бабушка хранила сухари и муку. Добавили к ним наперники – что-то вроде нижней наволочки из плотной ткани. Прострочили разъехавшиеся швы, пришили тесёмки. Для чего Михаилу пришлось перебирать забытую уже швейную машинку и менять электропривод обратно на ручку. Хорошо хоть, что не выкинул когда-то.

Потом внутрь полотняных мешков положили подходящие по размерам пакеты и мешки для мусора. Опустошили оба пакета для пакетов, но хватило. К такому сложному способу пришли после первого же обсуждения – ну, не выдерживает полиэтилен нагрузок, а ткань будет пропускать влагу. Вот пусть и работают на пару.

Начиная столярные работы, Михаил распорядился собрать всё для похода.

– Правило одно, – предупредил вождь. – Собираете вещи и продукты, пока можете поднять всё это на руках. Да, тянуть можно гораздо больше, но нам наверняка придётся перетаскивать через препятствия. А на обратном пути ещё и соль прибавится. Надеюсь, по крайней мере.

И всё-таки от правила пришлось отступать. Слишком много получалось: палатка со всеми причиндалами, шкуры и одеяла, запас одежды (вдруг промокнут), продукты. Печурка, опять же, сколько-то весит. Скрипнув зубами, глава семейства согласился.

– В крайнем случае, мы можем разгрузиться прямо на землю и перенести частями.

– Значит, у нас предел – это сколько утянем? Тогда давай ещё...

– Стоп! У меня ещё инструмент для ремонта саней и оружия. ЗИП обязателен! И само оружие с запасом стрел не всегда в руках будет.

Последними провели небольшие переделки в самой палатке. Для этого требовалось её собрать. А чтобы собранная палатка не мешала постройке саней, то сначала пришлось закончить с транспортом, и только потом подступились к палатке.

И вот началось. В комнате, при отсутствии мебели, вполне хватало места. Двое саней встали бок о бок, соединённые тремя поперечными жердями. Хватило бы и двух, но скаты палатки надо на что-то натягивать. Выставляющиеся наружу концы жердей вполне подходят. Второй этап – крепление дна. В раме по периметру палатки высверлили отверстия, куда можно с натягом запихнуть колышки. Далее – разборные трубчатые стойки. Здесь ничего сложного. Но, чтобы не мучиться с продольной растяжкой конька, Михаил придумал простые крепления, куда в тугую вставляется ещё одна жердь. Осталось ровно натянуть скаты. Теперь, уже зная нужные точки, Михаил вкрутил там анкерные крюки. Натягиваешь, завязываешь – и готово.

Собранная палатка странно смотрелась в помещении.

– Я историю одну вспомнил. Анекдот – в изначальном, истинном смысле этого слова. Короче, советская власть пришла на крайний север. Молодёжь, которая всегда требует перемен, ломанулась в города. Там совсем цивилизованными стали. Можно даже сказать – обрусели. Да-а-а...

– А дальше то что? – Не выдержала Ира.

– А дальше один такой молодой коряк пригласил мать пожить к себе. Приводит в квартиру: тепло, светло, вода есть, холодильник с продуктами, красота! И выделяет комнату: для тебя, мать.

– А-а-а! Я вспомнила! – Ирина заулыбалась.

– Тогда рассказывай сама.

– Да ладно! Извини, перебила.

– Не. Я серьёзно. Расскажи. Вдруг что-то поменялось.

– Например, ты про телевизор не сказал.

– А тогда с телевизорами туго было.

– Ну, ладно. – Ира села ровно, как прилежная ученица. – Приходит как-то сын домой, а квартира выстужена. Заходит в комнату матери, а там разгром. Полы разобраны и костёр из паркета сложен. А чтобы дым выходил – стёкла выбиты. А самое большое, что его поразило – яранга посреди комнаты.

– Яранга? – Не поняла Оля.