Он стоял на расстоянии вытянутой руки, вальяжно прислонившись к дверному косяку, выставив на обозрение рельефные плечи, подкаченную грудную клетку и кубики пресса. Я невольно втянула носом воздух, уловив некую горчинку, а вместе с ней и запах уверенности, твердости и внутренней силы.

– И как тебе? – нагло поинтересовался Вэл, видя моё замешательство, а затем одним, не терпящим возражений захватом притянул меня к себе, заставив уткнуться носом в свою шею. – Что чувствуешь?

– Чабрец, кажется, – прерывисто выдохнула я, совершенно обалдев от его напора. Стоя в дверном проеме, я продолжила говорить туда же, в шею альфы, – Чуть-чуть шалфея. И легкая горечь. Не пойму, что это.

– Может, полынь? А может слезы брошенных мною наивных малышек, вроде тебя.

Последняя фраза подействовала как удар хлыста, и я резко отпрянула. Оказывается, меня уже никто и не держал. Оттого я невероятно смутилась, а следом – разозлилась на него, на себя, на свою одорантскую суть.

– Мне нужен Алексис, – я вызывающе вздернула подбородок, стараясь смотреть альфе исключительно в глаза.

– Зачем?

– Об этом я скажу ему лично, – продолжала я гнуть свою линию.

– Слушаю, – ноздри Вэла красноречиво трепетали, и мне оставалось лишь надеяться на хорошо разрекламированные качества моего блокатора запаха.

Не хватало ещё, чтобы этот пижон растрепал на весь колледж о моём половом статусе. Считается, что обычный возраст для начала интимной жизни – около пятнадцати лет, когда подростки вступают в пубертатный период и пробуют свои новые возможности. Ведь именно в это время наше обоняние становится намного более чутким, начинаются непроизвольные выбросы ферромонов под влиянием сильных эмоций и… и происходят другие гормональные изменения. Точнее так считают все, кроме моего отца.

Что касается меня, то в пятнадцать я была погружена в совершенно иные переживания. Скорбь утраты любимой матери не давала засматриваться на мальчиков. А позже мой отец увлекся тотальным контролем. И вот результат. Для папы – гордость, для меня – позорище. Да, именно так, теперь это позорно. Те времена, когда девушки берегли себя для истинной пары, прошли вместе с молодостью Шинтера Шу. Теперь все иначе. Но как донести такое до отца? Да и как побороть саму себя ?

Я тряхнула головой, переваривая мысль о том, что кто-то крайне неудачно меня разыграл, отправив к Вэлу.

– Я ищу Алексиса, мне сегодня продиктовали этот адрес. Очевидно, произошло недоразумение, – я представила, как истинный Алексис ржет надо мной где-нибудь в кругу себе подобных ублюдков и не сдержала рвущееся наружу: – Блядь.

– О как! – надменная ухмылка сползла с лица Вэла, уступив некоему подобию удивления. – Значит, это ты меня сегодня в такую рань разбудила? Впредь на часы смотри, когда кому-то звонить собираешься.

– Так одиннадцать было… Я не совсем понимаю. Ты же – Вэл.

– Алексис Вэллингтон, очень приятно, – он снова схватил меня, рывком втянул в квартиру и захлопнул дверь, щелкнув замком. – Располагайся, сейчас покажу тебе свою маржу.

– Что?!

В тире пахло пороховым дымом, но мне этот запах всегда нравился. Я стоял за Гриром и смотрел, как этот широкоплечий здоровяк привычно одетый в чёрное, выбивает мишени. Одна, другая, третья… Осечка! Я ухмыльнулся, не сомневаясь, что приятель сейчас матерится, как сапожник. Конечно, слышно не было – из-за грохота пальбы в тире все были в звукопоглощающих наушниках. Но Грир всегда был азартным, так что наверняка его бесит, что мой результат выше по очкам.

Когда он закончил и сдал оружие, мы направились к выходу. Там сняли наушники, повесили на стойку и вышли. Грир от души шарахнул дверью, а я довольно осклабился:

– Просто признай, что я лучше тебя, детка.

– Да пошёл ты в жопу! – психанул друг. – Пошли в бар, мне надо выпить.

– Ты же на байке.

– Да насрать! Дам на лапу, если кто-то решит меня тормознуть. А ты так и не надумал обзавестись железным конём?.. – задал он мне свои любимый вопрос. И снисходительно добавил: – Ну ладно, хотя бы тачкой? Так и ездишь на такси, как старпёр.

– Ой, да заткнись ты уже…

Грир то и дело меня подначивал на эту тему, а я только и мог, что скрипеть зубами, вспоминая древний отстойный пикап, которым облагодетельствовал меня отец.

«Старый хрен! Чтоб ты провалился, со своими причудами воспитания и дерьмовой философией: машина для езды, а не для понтов… кто это придумал вообще? Да лучше уж такси, чем это позорище».

Когда мы сели за стол и опрокинули в себя первые шоты, Грира немного отпустило.

– Ну чего там за цыпочку ты взялся учить, рассказывай давай.

– Да так, – я неопределенно помахал рукой в воздухе. – Блондинка, кстати, как ты любишь.

– Ну-ка, с этого места поподробнее.

– Да ничего особенного Стройная, большеглазая. Но таких полно вокруг. Зовут Одри. Пугливая до одури, дёргается каждый раз, когда я подхожу. Но вроде не тупая, и на том спасибо. У неё много пробелов по теме, но схватывает на лету. Ну, когда перестаёт на меня пялиться, как будто я сказочный единорог с розовой гривой.

Грир заржал, а отсмеявшись, мы опрокинули ещё по шоту.

– Одним словом, терпимо, – подвёл я итог и скользнул взглядом по двум девчонкам, вышедшим из дамской комнаты. Автоматически навесил на них ярлык: «так себе» и вновь повернулся к Гриру: – Если бы всё было совсем плохо, я бы послал отца нахер.

– Ну да, конечно, – Грир недоверчиво хмыкнул, зная в каком я положении, но не стал давить на больной мозоль. – А она с кем-то, эта Одри?

– Без понятия, – я пожал плечами. – Каждый раз приходит, опрокинув на себя флакон блокатора. Другие цыпы наоборот скупают усилители феромонов, а эта…

– То есть ты до сих пор не проверил лично, есть ли у неё метка? Ха! Стареешь, Алексис…

Он специально назвал меня полным именем, хотя прекрасно знал, что я терпеть этого не могу. Еще и выделил голосом. Вот ублюдок!

– Не нарывайся, Грир.

На Одри у меня, конечно, имелись планы, как без этого. Но я решил не торопиться, а поиграть, как следует. Было в ней что-то… невинное что ли. Смешно, конечно. В колледжах девственницы не учились, это точно. Но опыта у этой Одри было явно маловато, и при этом чувствовался некий внутренний стержень.

Вторую неделю я неторопливо сокращал расстояние, словно двигаясь по спирали к центру. В этом мне не было равных. Сначала отстраненное, надменное и грубое поведение, чтобы выбить объект из зоны комфорта, а потом медленное сближение: мягкие ноты в голосе, случайные касания, контролируемые выбросы феромонов. Шах и мат.

Я мог завалить в кровать практически любую девчонку «нахрапом» и те, как правило, без раздумий плавились в моих руках. Но это было слишком просто и скучно. Да, я осознавал, что был избалован вниманием прекрасного пола, а потому предпочитал играть. Надкусывать, медленно смаковать, растягивая удовольствие.

Сначала я, конечно, адски бесился и планировал под любым предлогом сорвать своё неожиданное репетиторство. Отец пригрозил неоплатой моих увесистых счетов, если я не возьмусь за обучение какой-то провинциальной курочки. Возможно, я мог бы сделать это и по доброй воле, если б эта Одри сама ко мне обратилась, напрямую. А возможно и нет. Нахрен оно мне сдалось? Но когда вешают ярмо на шею, я не переносил.

Тем утром отец позвонил мне и сходу, не церемонясь, заявил:

– Сегодня с тобой свяжется девушка, дочь человека, которому я задолжал услугу и очень хочу рассчитаться. Вы учитесь в одном колледже, её нужно подтянуть по нескольким предметам перед сессией. Займись!

Я плохо соображал спросонья. Всю ночь зажигал в клубе, и звонок отца застал меня не дома, а в квартире у какой-то девицы, которую я снял на танцполе. Она лениво пошевелилась в кровати, проснувшись от звука моего голоса, и я жестом приказал ей молчать. Малышка оказалась понятливая, и пока я пытался въехать, о чём толкует отец, она уже пристроилась у меня между ног и вовсю наяривала там своими губками.