– Пошли.

– Куда?

– За мной иди.

Лидия Ивановна открывает дверь ключом и выпускает меня из кабинета. Под руку хватает и отводит в дальнюю часть коридора, в котором я упираюсь пятками, видя дверь изолятора.

– Я не пойду туда.

– Входи, Зайцева. И куртку давай сюда! Посиди и подумай над своим поведением!

Утка сдирает с меня эту мокрую куртку и больно толкает в лопатки. Так я оказываюсь в карцере или изоляторе, судя по табличке.

У меня карантин, пока я не “забуду” правду. Я здесь впервые, но старшие девочки иногда попадали, потом выходили, и у них действительно “стиралась” память.

За три дня без еды и воды на холодном полу все плохое просто улетучивается из юной головы, что и надо нашим воспитателям.

***

Владлен хотел разрядки и трахаться всю ночь. Удачно заключенный договор, бизнес в деле, заводы работают, люди-роботы-рабы работают. Все как его любимые швейцарские часы. Отлаженно, качественно и до тошноты скучно.

Деньги приедаются. Шмотки, люди, маски надоедают очень быстро. Когда живешь с пеленок с золотой ложкой во рту, все кажется пресным и невкусным. Он никогда не голодал. Он никогда не знал слова “нет” в своей жизни, и каким же было его удивление, когда вместо элитной суки в постель на день рождения он получил “это”.

Оно всхлипывало и что-то лепетало в темноте, тогда как Рахманов не понимал, какого черта эта шлюха еще ему не сосала, стоя на коленях. Она тянула. Слишком сильно даже для неопытной. Опытом там и не пахло, Владлен знал эту систему до дыр, и Виталина никогда не предлагала дерьма, и это обратило его внимание. На незваную гостью.

Наряжена, как капуста, в несколько слоев тряпок. Это что-то почему-то начало икать, и, включив свет, Рахманов просто охренел. Не шлюха, либо замаскированная так, что не прикопаешься. Какое-то животное, зверек бесхозный и ободранный.

Девчонка. Мелкая даже для дворовой шалавы. Она смотрела на него во все глаза и ревела. Подарок был испорчен, у Рахманова упал, даже не успев встать, но впечатление она произвела.

Семнадцать. Она не выглядела на семнадцать. На четырнадцать максимум. Слишком худощавая, губы еще детские, глаза большие, но взгляд овечки. Владлену стало противно. Уже работает. Шлюха молодая, но он таких не любил. Они ничего не умеют, а удивить его в постели было уже нечем.

Владлен пресытился легким сексом. Так же, как и красная икра при доступности по щелчку пальцев быстро перестает быть чем-то лакомым и желанным. Он наелся и хотел чего-то необычного. Он искал это что-то, но никак не находил. Виталина искала все тщательнее, ведь мало кто в стране платил столько, сколько платил Владлен.

Нечто мелкое и зареванное, с длинными русыми волосами и большими голубыми глазами – это чудо тряслось как заяц перед олигархом, но еще что-то возникало. Если это шутка, то не смешная, ошибка, накладка, напутали адрес или просто хотели подложить ему хилого подростка в постель.

Спустя час Жанна все же приехала, а значит, не Леший такой подарок ему устроил. К чертям, неважно. Желание трахаться пропало резко. Жанна старалась, сосала, аж слюни текли по большой груди, но у Владлена даже не встал.

Разболелась голова, он выпил две рюмки коньяка. Жанна танцевала голая до утра, пока олигарх пил. Отработала, пока Рахманов сидел и смотрел на нее, вспоминая голубые глазищи зверька.

Начало светать, Владлен машинально взглянул на часы, которых не оказалось на руке. На комоде их тоже не оказалось.

Кто посмел? Жанна? Нет. Выебет так, что мало не покажется. Больше никого в доме ночью не было.

В руке олигарха хрустнул бокал, коньяк пролился на пол, а в ладони застряло стекло дорогого французского хрусталя. Сука-оборванка из детдома.

На самом деле управлять детьми просто. Достаточно лишить их еды, воды, тепла и припугнуть на всякий случай, что оставят без крыши над головой, что выгонят. Те из нас, у кого совсем нет никого из родственников, как я, например, рисковать не станут, потому что знают, что иметь такой дом лучше, чем никакой, и на улице каждого из нас ждет голодная холодная смерть. Это если повезет. А нет, так и что хуже может случиться. Особенно с девочками, но об этом думать вообще не хочется.

Конечно, так было не всегда. Этот черный “бизнес” со свиданиями появился вместе с изменением персонала. До Лидии Ивановны и Риммы здесь работали Надежда Львовна и Паулина Алексеевна. Они ушли на пенсию семь лет назад.

Они были нашей семьей или чем-то очень похожим на нее. Добрые, чуткие, вежливые, заботливые. Надежда Львовна даже приносила нам теплые домашние пирожки с яблоком и корицей. Я обожала эти пирожки не потому, что они были дико вкусными, а потому, что они пахли настоящим домом. Чем-то священным и особенным, чего никогда не было в моей жизни.

Я сильно плакала, когда они уходили. Я так не ревела даже тогда, когда удочеряли моих подруг еще в детстве, а меня нет. Не знаю почему, я просто всегда была частью детдома и обычно пряталась, когда приходили тети и дяди “выбирать” себе ребенка. Мне это казалось унизительным, и я их боялась. Я не высовывалась особо, не лезла к ним в руки, не просила забрать с собой. Они были чужими людьми, и играть для них роль хорошего послушного щенка меня как-то не радовало. Наверное, я действительно как чучело выгляжу, потому меня и не взяли в семью.

Не очень высокая, худая, с выпирающими ключицами и большими глазами. Последние два года только чуть форму приобрела, до того вообще доска доской была. Теперь же есть у меня маленькая стоячая грудь и попа. Плоский живот и ноги худые, по-моему, слишком даже худые.

Волосы непослушные длинные я не обстригаю. Мне нравится, и я не чучело никакое. В зеркале я себе нравлюсь. Мальчишкам с детдома тоже, хоть мне и не до отношений. Я хочу быстрее доучиться и свалить отсюда. Я хочу пожить своей жизнью вне стен детдома, хоть и слабо представляю, чем буду заниматься после выпуска.

Хотела стать ветеринаром, потому что люблю животных. Правда, у меня никогда не было ни щенка, ни кошки, даже хомяка или рыбки, но я видела их на картинках и у домашних детей. Они радовались, таща с собой щенка на поводке, держа маму за руку и грызя мороженое. У меня не было ни первого, ни второго, ни третьего.

Я жадно смотрела на них через забор, а потом отворачивалась и скрывалась в стенах детдома. Завидовала ли я домашним детям, у которых есть все? Да. Безумно. Мы все завидовали тепличным деткам, ведь им не надо было выпрашивать лишнюю порцию ужина у поварихи, которая всегда забирала остатки домой, чтобы детдомовские случайно не объелись.

– Лидия Ивановна, пожалуйста, выпустите! – скребусь в дверь, я знаю, что она там. Не слышала ее шуршащих шагов. Ей нравится. Утка ждет, когда я буду умолять, когда я сломаюсь и начну плакать. В изоляторе темно и жутко, свет не включается специально. Такой себе дополнительный прием от воспитательницы, чтобы дети лучше поняли свою вину.

– Через три дня попробуем еще раз, и смотри мне, на этот раз без выкрутасов! А пока посиди и подумай над своим поведением, Зайцева. Думаю, Таисия будет поумнее. Вот не хотела ее брать, а придется! Из-за тебя!

– Нет, нет, не надо!

На мои мольбы никто не отвечает, утка уходит, а я опускаюсь на пол под дверью, вытирая слезы. Мне не столько обидно за себя, сколько за Таську, потому что она еще совсем наивный ребенок и верит в чудеса. Молитву читает перед сном, она точно не готова.

Ломать такую Лидии Ивановне доставит особое удовольствие, и мне становится страшно за Таську, потому что она очень красивая. Как куколка фарфоровая, с густыми кудрями и большими глазами, и мне жутко подумать о том, что ее может выкупить на ночь какой-то извращенец с полными денег карманами.

***

Я просыпаюсь на том же холодном полу. Мои вещи еще влажные, но сухих никто не принес. В изоляторе холодно, и, когда я выдыхаю, идет пар изо рта. На улице резко похолодало, и теперь предательский кашель то и дело вырывается из горла.