– Спасибо, спасибо!.. спасибо, дорогие друзья! Спасибо, Иветта… бас-гитара Андрей Пробкин… ударные Александр Дятлов… ритм Геннадий Бобров…

– Автор песни, руководитель группы «Гномы», композитор и певец Сергей Жуков! – подала маэстро крупным планом в нужный момент Иветта. Затем она спела еще несколько песен, и по команде маэстро музыканты освободились от инструментов.

– Антракт, всеобщий перекур под звездами! – весело сообщил в свой микрофон басовитый Грива. И сразу живая, танцевальная масса разбилась на множество групп, пар, одиночек. Кое-кто потянулся к выходу. Грива с Дятлом, доставая пачки сигарет, тоже отправились «под звезды» покурить.

С видом полководца, выигрывающего сражение, Жуков стоял посреди эстрады. Танцующей походкой к нему подплыла Иветта.

– Курить не идешь?

Маэстро отрицательно качнул головой и бросил солистке:

– Отлично выдала, Ветка. А как принимали!.. В Японии, крошка, ты стала бы классной гейшей. Миллионеры записывались бы к тебе в длинную очередь.

– Ну тебя, Серенький, скажешь тоже.

– Верняк. Нежный голос, томный взгляд, гибкое тело… Все, что надо, чтобы завлекать, развлекать, всем все обещать и почти ничего не исполнять.

– Тебе-то грех жаловаться, Сереженька, – выдохнула солистка прямо в ухо жокея. – Но, если маэстро против… Встану пряменько и все!

– Маэстро не против. Крути всем, что крутится. У тебя есть чем…

Ошеломленный происходящим, Генка стоял на своем месте, совершенно не зная, чем заняться.

– Бобер, по-моему, вообще погиб. Доконала ты его своими вращениями. Кстати, ты знаешь, он парень с квартирой.

– Да-а, – живо отреагировала «гейша». – А мама-папа?

– Отца давно нет. Мать – медсестра. Дежурит днем и ночью. Летом мы пару раз заглядывали. Сейчас Бобер почему-то сопротивляется. Но если ты ласково попросишь…

– Момент!..

Школьная звезда двинулась кошачьей походкой в сторону дебютанта. Увидев ее приближение, Генка, как лунатик, шагнул навстречу.

Иветта подошла вплотную, закинула гибкие руки на шею гитариста, коснулась губами виска ошалевшего мальчишки.

– Ты что… смотрят же все, – с трудом просипел Генка. Его лицо стало одного цвета с ярко-красной рубашкой. К счастью, большого света в зале не было. Уже два года Генка был влюблен в солистку «Гномов», о чем не знала ни любимая мама, не подозревали два близких друга, ни сама Иветта. Два года Генка учился играть на гитаре, мечтая попасть в «Гномы», когда Жуков будет проводить кастинг. И вот бывший ритмач окончил школу в прошлом году, Генка участвовал в конкурсе на его замену и Жуков выбрал именно его!

– Пусть смотрят, – пропела Иветта на ухо. – Это просто моя благодарность тебе.

– За что? – искренне не понял дебютант.

– С тобой петь легко и приятно, – входила солистка в роль гейши.

– Сочиняй! – из последних сил пытался твердо стоять на слабеющих ногах Генка.

– Клянусь, Геночка. Ты замечательный партнер. Грива стоит фонарным столбом, глаза стеклянные. Дятел сидит каменным сфинксом, весь в себе. Маэстро недоступен для простых смертных, витает в небесах искусства. Так что ты, Бобрик, моя главная опора теперь. Гляжу на тебя, вспоминаю, как первый раз на публику вышла, года три назад. Коленки подгибаются, сама себя не слышу. Как ты-то, дебютант?

– Нормально, – едва выговорил девятиклассник. Больше всего ему хотелось сейчас очутиться с Иветтой на необитаемом острове и прожить с ней вдвоем всю оставшуюся жизнь. Певица, однако, вернула парня в действительность.

– Ты следишь за группами? Записи «Парашютистов» знаешь?

– Нет, не слышал даже, – честно мотнул головой Генка.

– Их еще мало кто знает. Хочешь, вместе послушаем? У меня есть кассета. Только вот где? На улице уже не климат… Там у них что-то такое…

Иветта напевает, крутится перед Генкой, качая бедрами.

– Нравится?

Генка вдруг притянул солистку за руку, прошептал ей на ухо: «Завтра вечером… ты можешь завтра?.. Мать на дежурство уйдет…».

Довольная гейша поймала мячик на лету, быстро чмокнула его горячую щеку.

– Бобрик, ты просто клад! За мной настоящий поцелуй.

Танцующей походкой Иветта направилась к маэстро. Вскоре в зал вернулись Грива и Дятел, маэстро подал команду, и дискотека понеслась дальше.

Следующий, воскресный день показался Генке не короче премьерной субботы. Перед ним неотрывно стоял вчерашний облик Иветты. Он ощущал прикосновения ее упругой груди, ласковых губ, снова и снова в ушах звучали дивные слова: «За мной настоящий поцелуй». Сегодня она придет одна…

Буквально через пять минут после ухода матери на дежурство раздался звонок. Генка полетел открывать… Первой за дверью стояла Иветта. Но обрадоваться хозяин не успел. За девушкой стояли все остальные гномы.

– Бобрик, салют! – заметив, как застыла и сползла с лица хозяина улыбка, громко заторопилась солистка. – Шла к тебе, как договорились, одна-одинешенька. Вдруг своих встретила, увязались. Не возражаешь?

«Возражаю!» – громко крикнул где-то в мозжечке внутренний голос. Но внять ему Генка не смог. Он шире распахнул дверь, отступил:

– Проходите. Куртки на вешалку.

Гости с трудом уместились в крошечной прихожей. Жуков протянул руку: «Привет, Гена. Мама на дежурство ушла?» Генка машинально кивнул. Волшебный домик, наполненный музыкой, танцами… просуществовал в его воображении меньше суток.

– Мамочка у тебя еще в порядке, – сообщил Грива. И, схохотнув, добавил:

– Я бы не отказался.

Бас-гитарист весело заржал своей шутке, но его никто не поддержал. Дятел не проронил ни слова, а Жуков жестко посоветовал:

– Закрой пасть, Грива. И вытри хорошенько ноги.

Маэстро показывает пример. Иветта тоже старательно потопталась аккуратными сапожками по дерюжке в прихожей. Грива неуклюже шаркнул пару раз длинными ногами. Дятел обошелся без обувной процедуры. Он деловито прошел в комнату, вынул из сумки две длинных бутылки марочного вина, полбатона колбасы, кусок сыра, батон хлеба, развернул на столе газету. Из заднего кармана джинсов ударник извлек складной нож-лисичку, ловко нарезал крупными ломтями хлеб, колбасу и сыр. Лишь после этого обратился к Генке.

– С тебя стаканы, хозяин.

Музыканты вели себя раскрепощенно. Грива уселся на диван, включил миниатюрный магнитофон. Полилась протяжная мелодия. Жуков взял Иветту за руку, они танцуют, тесно прильнув друг к другу. Совсем, как представлялось бедному Бобрику. Впрочем, взглянув на него, Иветта что-то шепнула партнеру, и маэстро сразу ослабил хватку. Между танцующими возникло пространство, и Генке сразу стало легче дышать.

Убрав лезвие и оттянув перпендикулярно «лисичке» штопор, Дятел умело вскрыл обе бутылки, налил четыре стакана ровно по половинке в каждый. Булькал он не глядя, но уровень на глаз практически не отличался.

– Маэстро, нолито! – провозгласил Грива.

Убедившись, что внимание всех Гномов, включая Генку, приковано к мастерскому наполнению стаканов, Жуков на мгновенье опустил руки на ягодицы Иветты, крепко прижал ее к себе, тут же отпустил, и как ни в чем не бывало направился к столу.

– Раз, два, три, четыре… Нас же пятеро, Гена. Почему четыре стакана?

– Больше нет, – сухо отрубил хозяин. И решительно отойдя от стола, Генка уселся на диван, только что освобожденный Гривой.

– Обеднел, Бобер, – схохотнул жизнерадостный Пробкин. – Притащи хоть какую-нибудь чашку. Он привычным жестом сгреб стакан, почти целиком исчезнувший в крупной лапе. Второй стакан придвинул к себе умелый разливальщик. Жуков медлил, переводя вопросительный взгляд с Иветты на Генку.

– Без меня, Сережа, – сказала вдруг девушка. – Мне сегодня нельзя.

– Вчера было можно, сегодня нельзя. Темнишь, Козочка, – заржал длинный Гном. Жуков попытался закрыть тему:

– Если женщина говорит нельзя, значит, нельзя.

Однако дурашливый музыкант тут же продолжил:

– А если очень хочется?

– Можно. – Без малейшей улыбки мрачно подытожил Дятел.

«Фонарный столб» еще громче заржал. «Сфинкс» оскалился. Маэстро сокрушенно пожал плечами: «Что с них возьмешь» и доброжелательно пригласил.