– Не порти пейзаж, Гриб, – чуть жестче посоветовал Якушкин. – Двигай к нам по-рыхлому или шуруй отсюда.

Вот такой предлагался выбор. Жил, не тужил все свои тринадцать лет Виталий Грибов. Все у него получалось легко и красиво. Дома любили, в школе ценили. Одна за другой ложились в папку почетные грамоты за отличную учебу, примерное поведение, спортивные достижения, активное участие… Все катилось само собой. Шестой класс заканчивался на круглые пятерки, впереди – три счастливых летних месяца, в кармане – семь слов ошарашивающего счастья… И тут предлагается веселенький выбор: подлость или трусость. Принять участие – подлость, уйти – трусость. Третьего не дано…

«К нам или шуруй отсюда». Камарилья ждала ответа. Виталька посмотрел вокруг. В этот знойный, послеобеденный час на аллеях ни души. «Уйти и никто не узнает», – мелькнула удобная мыслишка, Виталька тут же придавил ее, как таракана.

Опустив портфель на газон около Аллеи, он шагнул к враждебной стенке, выстроившейся перед Феоктистовым и Комаровым. Озадаченные его долгим молчанием подмастерья Яка и Брода смотрели на знакомого «ботаника» – выжидающе и напряженно. Слишком долго почему-то Гриб не двигался с места. И плывет в их сторону с какой-то застывшей мордой. Смывался бы, дурак, пока Як разрешал…

Тройка «рядовых» и «лейтенант» Брод переводили взгляды с приближающейся тощей фигуры на «полковника», ожидая команды. Однако главарь не спешил. Растягивая в ухмылке длинные, тонкие губы, Якушкин глядел на гостя неподвижным, немигающим взглядом и почему-то молчал. Виталька поравнялся со стенкой, прошел сквозь нее между Бородиным и рыжим писарем со стеклышком в руках, остановился, почти упершись в портрет Феоктистова, погладил рукой свежие царапины, повернулся на негнущихся ногах.

Ослепительно сияло из глубины бездонного неба горячее, забайкальское солнце. Густой, пьянящий аромат цветущей черемухи и зеленеющих акаций вдруг ударил в голову, затуманил сознание, придал происходящему призрачный, ирреальный характер. Виталька почувствовал, что в следующее мгновенье мир вполне может исчезнуть. Он терял сознание и раньше. Пару лет назад на катке какой-то верзила на длинных, беговых коньках сбил его – совсем тогда мелкого четвероклассника – и полетел дальше. А Виталька вдруг перестал слышать музыку, смех, скрежет разрезаемого льда… Очнулся уже в раздевалке, куда верзила, остановившись через круг, принес его на руках… Как противно и сейчас закружилась голова… Только бы не упасть. Стоять!.. Ноги чуть шире… вот так.

– Чо скажешь, Гриб? – нарушил молчание Бородин. Но ответил Виталька не ему.

– Ты знаешь … кого … царапал? – обратился незваный гость к рыжему Валерке. Слова давались с трудом, но, делая вдох и выдох после каждого, он справился.

– Кто царапал?.. чо знаешь-то… тебе-то чо… пошел ты! – сначала растерянно, потом зло застрочил «рядовой», бегая глазками с Витальки на Яка. «Полковник» не реагировал.

– Это же Феоктистов! Константин Феоктистов, космонавт и ученый! – натянутой струной зазвенел Виталька. – Он пацаном на войну убежал, таким, как ты, Валет, воевал с фашистами. Немцы его схватили вместе со взрослыми бойцами, заставили копать траншею, поставили всех на краю и расстреляли. Только Костя живым остался, раньше выстрела в яму прыгнул. Или кто-то из наших его успел столкнуть за секунду до пули. Ночью Костя выбрался из братской могилы и к партизанам добрался. После войны выучился, ученым стал, в конструкторском бюро самого Королева работал, и Сергей Павлович направил его в космонавты. Главный конструктор и врачей посылал, и ученых, чтобы лучше полеты готовить.

Рыжему Валерке стало явно не по себе, и он растерянно хлопал густыми ресницами. Живинка интереса смягчила выражение Якушкина. У Витальки малость отлегло внутри, но тут опять встрял Бородин.

– Ты нам мозги не пудри, Гриб. Настоящие космонавты в Москве живут, их никто не трогает. А это просто мазня Васьки Сидора.

Он подошел и что-то зашептал на ухо Яку. Главарь чуть помедлил, потом веско произнес:

– Годится, Брод. Сейчас поглядим, Гриб, какой ты защитничек. Проверим на вшивость. Валет, дай ему стекло.

Рыжий писаришка с послушностью робота шагнул к Витальке, протянул острый осколок, но его кулачок повис в воздухе.

– Картину гонишь, гнида!

Подскочивший Бородин ударил Витальку по лицу, но не сильно, больше для острастки. Затем Брод забрал у Валета осколок и со злым шипением: «Держи лучше, ботаник!» – насильно вложи острое стеклышко в ладонь ненавистного одноклассника и крепко сжал её в кулак двумя своими жилистыми, сильными лапами. Алая капелька выкатилась из сцепленных рук и упала на желтый песок Аллеи. Одна, другая… Виталька не чувствовал боли. Бородин цепко взял «ботаника» за локоть, повел вдоль портретов.

– Выбирай любого, если Феоктиста жалко.

С жадностью акул, почуявших кровь, кодла двигалась сзади полукольцом.

– Этот годится? – остановился Брод перед Быковским. – Пиши быстро: «Гриб». Даю минуту, время пошло. Не успеешь – красными соплями умоешься.

Затея «лейтенанта» пришлась «рядовым» по душе. Сейчас этот отличничек забудет все свои принципы. Сникший Валет приободрился, одобрительно загалдели и другие.

– Давай по-рыхлому!.

– Царапай, Гриб!

– Видали мы таких!

– Отпусти его, Брод, – вдруг негромко скомандовал Якушкин.

Услышав главаря, компания застыла в ожидании следующего приказа.

– Не тяни, пианист, – миролюбиво продолжил атаман. – Четыре буквы и свободен.

Виталька поднял голову. Увидел родное, бездонное сине-голубое небо. Услышал, как шелестит молодыми листочками слабый ветерок. Совсем близко у его ног на свежую травку уселся и весело застрекотал беззаботный кузнечик. Виталька втянул воздух и уловил медовый запах разнотравья, который накрыл его с головой всего час назад в классе. И опять застучали в висках семь слов девичьего признанья. Первого в его жизни. Конечно, эта кодла может его избить, даже убить, но ни Якушкин, ни Бородин, ни примитивный Валет никогда не дождутся таких слов от девочки, подобной его Тине.

Бородин зорко сторожил каждый жест Гриба. Виталька посмотрел врагу прямо в глаза, потом перевел взгляд на Якушкина и, резко размахнувшись, метнул осколок стекла в голубое небо.

– Ты это брось, Гриб! – рявкнул «лейтенант». – Еще в морду хочешь? Валет, найди стекло.

Рыжий писарь с готовностью рванул на газон.

– Не надо! – остановил его жесткий окрик «полковника».

Кодла недоумевающе воззрилась на главаря.

– Он все равно не будет писать, – продолжил Якушкин задумчиво. – Не будешь, ведь, Гриб?

– Не буду, – покачал головой Виталька.

– Куда он денется! – встрял, было, Брод и осекся, взглянув на лицо главаря.

– Так выбрался, говоришь, Костя Феоктистов из братской могилы. Нормальный пацан! – вдруг вполне по-человечески улыбнулся рослый допризывник и дружелюбно хлопнул Витальку по плечу. И непонятно было, к кому относились его слова. То ли к боевому мальчишке, избежавшему расстрела и ставшему героем-космонавтом из первой десятки. То ли к Витальке Грибову, рассказавшему о геройском ровеснике на Аллее космонавтов непутевым пацанам забайкальского городка Борщевска.

– Пошли, – скомандовал Як и зашагал в сторону ворот из сада. Компания гуськом потянулась следом. Бородин помедлил, показал Витальке внушительный кулак: «Еще встретимся!» и поспешил за своими.

Никого не осталось в цветущем, весеннем саду в послеобеденный час последнего в том году майского четверга. Только длинноногий мальчишка в школьной форме стоял на Аллее космонавтов, смотрел на знакомые с детства лица. Потом достал из кармана брюк чистый носовой платок и, помогая зубами, перевязал левой рукой, правую ладонь, из которой сочилась кровь. Кажется, серьезный Феоктистов в этот момент ему ласково улыбнулся, а озорной Леонов весело подмигнул. Или просто показалось?

Ах, какая девушка! Какая ладная, грациозная фигурка четко виднелась под светло-розовым, прозрачным сарафанчиком, совсем не скрывающим узкую талию, переходящую плавными изгибами в русалочьи бедра. От подводной дивы она выгодно отличалась стройными, бодро шагающими по земле ножками – левой-правой, левой-правой! Тогда как безнадежно-цельный, русалочий хвост способен управлять движением хозяйки лишь в водной стихии. Словом, девушка была потрясающе сложена. Или даже – безупречно! Но такие высокие, абстрактные и малочувственные эпитеты вряд ли приходили в головы трем четырнадцатилетним мушкетерам, шагавшим за стройной прелестницей, как раз в сторону водной стихии.