– Ну, тогда добро. Подписывай челобитную. Она, как и в прошлый раз, составлена уже.

Денис подписал бумагу, поклонился до земли Боборыкину и вышел из съезжей избы.

Пока Денис дошёл до дома, вся его радость улетела далеко-далеко призрачной птицей. Сбылась его давняя мечта: и он сам, и пока не рождённые дети его станут теперь служилыми по отечеству. С поместьем, с работниками. Однако чем больше он думал об этом, тем тяжелее становилось у него на душе.

В караульную избу Денис вернулся в полной растерянности.

– Испоместили нас с тобой, голубка моя, – сказал он жене с порога. – Вирь-атя наша теперь.

– Лучше б серебра дали, – тяжело вздохнула Варвара.

– Верно вздыхаешь, Толганя! Наказов целый воз. И деревню защищай, и тягло с крестьян тряси, и церковь построй, и доспехи с оружием справь – себе и двум ратникам. Ещё окстить всех надо… С людьми тебе гутарить придётся. Ты ж мокшанка, не я… Справимся?

– Разве что Ведь-ава поможет…

----

[1] Примерно через полчаса: скорость зимородка в полёте – примерно 80 километров в час.

[2]Переймы схватывают – старое тамбовское выражение. То же, что «шарики за ролики зашли».

[3]«Кона шкайсь начфты, ся шкайсь косьфты» (мокш.) – Какой бог намочит, тот и высушит.

[4]Сорока – женский головной убор. На Тамбовщине его носили и русские, и мокшане.

[5] Напомню, что городовые сыны боярские – это низшая ступень феодальной иерархии. Наделы у них были меньше, чем у дворян, а доспехи и оружие хуже. В дальние походы их брали реже.

[6]200 четей – 110 га. Средний поместный оклад недавно повёрстанных сынов боярских.

Глава 50. Храм на крови (эпилог)

Варвара ловко спешилась возле дома Офтая. На ней была дорожная одежда – короткий холщовый панар, скреплённый золотым сюльгамом, шушпан из отделанной красной шерстью поскони, маленькая панга в виде чепца и штаны-понкст.

По русской крепости она, конечно, никогда так не ходила, предпочитая голубой с серебристой вышивкой сарафан либо распашной бирюзовый летник, мягкие жёлтые сапожки из хоза и убрус, сороку или кокошник, отделанный речным жемчугом. А вот в поместье она всегда одевалась по-мокшански, старалась держаться скромно и не возносилась над крестьянами, избегала без надобности навязывать им свою волю, обычно говоря: «Это как пуромкс решит…» Так жить было спокойнее и безопаснее, ведь поместьем управляла именно она: Денису было не до того, он жил на службе, старался стать своим в «служилом городе»[1] и покидал крепость, лишь отправляясь в поход.

Вот и сейчас он ускакал в погоню за татарским отрядом, а жену отправил в Вирь-атю. За её жизнь он не боялся – знал, что при необходимости Варвара сможет, обернувшись зимородком, упорхнуть и от лихих людей, и от хищных зверей. Двухмесячный плод, конечно, потеряет, но это дело наживное.

Варвара помнила, как бывшие односельчане сожгли её избу. Они, конечно, поставили новый дом, намного просторнее и выше прежнего. И она их простила, однако не забыла того пожара, потому и была почтительной с ними.

Прискакав в деревню и немного отдохнув в господском доме, Варвара направилась к избе деревенского старосты. Там её ждали девушки с хлебом-солью.

– Азорава [2] наша прибыла! – подобострастно закричали они. – Кормилица наша! Толганя!

Варвара благосклонно улыбнулась бывшим односельчанкам и отломила кусочек каравая. Пока она жевала хлеб, народу у входа в дом прибавилось. Некоторые крестьяне даже пришли с детьми.

– У нас всё ещё нет оз-авы… – прощебетала маленькая девочка. – Спой Оз-мору на керемети! Ты же так красиво поёшь.

Варвара изумлённо посмотрела на неё. «Наверняка папа с мамой научили, – решила она. – Взрослые постеснялись придти к помещице с такой просьбой, вот и надоумили дочку».

– Потом спою. Обязательно спою, – пообещала она не только девочке, но и всем собравшимся. – Но сейчас никак не могу, иначе моего супруга лишат поместного оклада. Ведь я прибыла по случаю царёва приказа. Мне велено проверить, как вы возводите храм Благовещения Пресвятой Богородицы.

– Уже ставим, – доложил, выйдя из избы, Офтай. – У мельничного омута. Как ты и хотела.

– Я? – удивилась Варвара.

– Ты же сказала «ставьте, где пуромкс решит». Вот мы и обсудили, и выбрали место.

– Идите туда! – распорядилась новоявленная помещица.

Варвара вскочила на коня и поскакала к мельнице, скрип колеса которой слышался издали. Он был настолько громким, что почти заглушал звуки летнего луга: чириканье жаворонков, дневное поскрипывание кузнечиков, тревожные вскрики чибисов…

Подъезжая к омуту, она увидела выходящего из воды высокого старика, тощего и сутуловатого, с мертвенно бледной кожей. В его белых волосах запуталась ряска, и они казались зеленоватыми.

Он немного обсушился под солнцем, натянул на голое тело подризник, надел тёмно-лиловую скуфью, такого же цвета кафтан-однорядку и серебряный пяденный крест.

– Поп! – ахнула Варвара.

Она подождала, пока её догонят пешие крестьяне, и спросила у Офтая, как жителям Вирь-ати удалось заманить в деревню священника.

– Сам явился, – ответил инь-атя. – Узнал, что мы собрались церковь строить, вот и пришёл.

– Странно! – хмыкнула Варвара. – Очень странно! Иные приходы годами ждут, когда епархия пришлёт попов, или переманивают их из других сёл, или выбирают среди мирян… А этот сам объявился!

– Сжалились над нами боги, – ответил Офтай. – Пожалели нас. Оно и правда, как же нам без попа-то прожить? Он и место под церковь освещал, и служить там будет, и на керемети петь… пока оз-аву не найдём.

– На керемети петь? – удивилась Варвара. – А где ж Нуянза?

Офтай указал на участок, где будет строиться церковь.

– Там же и она!

– Кто из них Оз-мору будет петь?

– Он. Ты же никому не скажешь, Толганя?

Священник взял огниво и начал разжигать костёр. В его движениях проглядывало что-то неестественное, он словно не был живым.

– Мы сюда вовремя пришли, – сказал Офтай. – Сейчас он будет освящать место под церковь.

Варвара подошла поближе к попу и взглянула на его лицо. Оно было таким же бледным, как и тело. Под глазами темнели огромные круги. Лиловатые, почти бескровные губы дрожали, а из прогалины раздвоенной бороды выпирал кадычище.

Черты лица святого отца показались Варваре знакомыми. «Где ж я его видела?» – попыталась вспомнить она.

Священник положил уголёк в кадило, и оттуда разнёсся приятный запах… но вовсе не ладана.

Необъяснимый страх охватил Варвару. Она оглянулась назад, однако не увидела там ничего пугающего. Бывшие её односельчане спокойно шли по луговой дороге к мельничному омуту, вот и всё.

Она ещё раз принюхалась к идущему из кадила дыму. «Ну, конечно же! – с облегчением вспомнила она. – Так пахнут водяные лилии. Не на поверхности ли золотого сюльгама я видела этого святого отца? Да-да, именно там!»

– Как зовут попа? – спросила она Офтая.

– Отец Афанасий, – ответил тот.

Варвара приложилась губами к костлявой руке священника, ледяной после купания в омуте.

– Спой, Толганя! – закричали в один голос жители Вирь-ати. – Спой вместе со святым отцом. Никто об этом не узнает. Все будут молчать как рыбы. Кто проболтается, того Ведь-ава покарает.

– Поп будет петь озксы? – усмехнулась Варвара.

– Будет. И ты вместе с ним. Спой, а то боги нас забудут, без урожая оставят. Нас без еды, а тебя без оброка.

Угрожающе жужжа, крестьяне обступили помещицу.

– Спой, азорава наша! Спой, Толганя!

– А где ж Нуянза? – спросила она.

– Да вот же! – ответил Офтай, указал на одну из дубовых колод, на которые предстояло положить нижний венец храма.