Скоро к ним вышел и сам хозяин ювелирной лавки – белобрысый, полноватый, жидкобородый, немножко женственный. Он прищурился, поглядев на Варвару.

– Ты Толга?

– Ну, я, – ответила она и показала Глебу Завидовичу сюльгам.

– Добрая сустуга, – заключил он, вертя Варварино украшение. – Ни разу не видел таких, с утиными лапками. Сколько за неё хочешь?

– Десять рублей, – с ходу сказала Варвара.

– Эк хватила! – улыбнулся ей хозяин лавки. – За два возьму. Идёт?

– Покажи свои застёжки. Может, обменяю на какую-нибудь.

– Свои не продаю и не меняю, – ответил Глеб Завидович. – Но посмотреть дам.

Он принёс ларец, в котором лежали фибулы. Новгородские, скандинавские, венецианские… Бронзовые, железные, серебряные, золотые… Похожие на подкову, на гривну, на кольцо, на круглый щит…

Варварин взгляд зацепился за одного застёжку, похожую на подкову. Оба конца дуги, скрученной из проволоки, заканчивались отлитыми из серебра мордами отвратительного существа. В нём было что-то и от змеи, и от хищной птицы, и от оскалившегося волка или медведя…

– Кто это? – ахнула она.

– Ты ничего не слышала о Ящере Коркоделе? – удивился Глеб Завидович. – О князе Волхова, властелине подводного мира?

– Я не новгородка, – робко ответила Варвара.

– Ящер присносущ. Он вечен. Он был, когда Бог ещё не родился. И он пребудет, когда Бог заминет[3]! И тогда весь Новгород, как в старину, поклонится князю Волхова и вновь станет приносить ему дары.

– Ты веришь в этого Ящера?

– Верю, не верю… Я знаю, что он есть. Я видел его.

Купец встал, открыл шкаф и взял с полки коробочку. В ней лежала ещё одна фибула, похожая на предыдущую. Только на одном конце дуги была морда ящера, а на другом – голова женщины с правильными чертами лица и пышными волосами.

– Кто это? – заинтересовалась Варвара.

В голове у неё мелькнула догадка: лицо на сустуге показалось ей знакомым.

– Мокошь, – сказало купец. – Хлебородница и попечительница чадородия.

– А почему она на одной заколке с Ящером?

– Так и Коркодел владыка воды, и она тоже.

– Как же они делят подводное царство меж собой?

– Откуль мне знать? Мало древних преданий осталось в памяти людской, почти все забыты. Люди старых богов не помнят. Ну, окромя Ящера. Ему ещё поклоняются, да и попробуй не поклонись…

– Христиане поклоняются чудищу? – изумилась Варвара.

– Куда ж деваться? Бог-отец, седая борода, совсем состарился. Нет на него надежды. Заминуть он, похоже, собрался… а Ящер жив и могуч. У кого дождя просить в засуху? У Ящера! Кого молить, чтоб Волхов весной дома не подтопил? Ящера!

– А Ящер может излечить от бесплодия? – спросила Варвара.

– Не ведаю.

– Но ведь Мокошь – рожаница. Ты же сам сказал, – начала настаивать она.

– А причём тут Ящер? – удивился купец.

Варвара ещё раз повертела в руке фибулу.

– Здесь они вмистях. Ящер и Мокошь. Оба – властители воды. Может, и над деторождением они тоже вмистях попечительствуют?

– Может, и попечительствуют, – пожал плечами Глеб Завидович.

Варвара сняла свой сюльгам и протянула его купцу.

– Бесплатно отдам, только пособи. Вдруг Ящер мне поможет?

– Никак не понесёшь? – без обиняков спросил купец. – Может, в муже дело, а не в тебе?

– Нет, во мне, – уверенно ответила она. – После выкидыша. Теперь хочу Ящеру дар принести. Вдруг зачну?

Купец сочувственно улыбнулся собеседнице.

– Спасибо, что не задавилась! Помогу твоему горю. Возьму твой сюльгам, когда с Ящером встретишься. Раньше совесть не позволяет. Загляни сюда, когда Волхов ото льда очистится. Мы по нему на капище будем плавать. Жертвы Коркоделу станем приносить: коней, кур… А ты сначала крепко подумай. Тебя ждёт опасный путь. Коли решишься, отчаливай на ушкуе[4] к Славенскому морю, чтоб владыку вод задобрить. Ежели он тебя не съест, то, может, и подсобит. Тогда и зачнёшь ребёнка.

– Ящер меня не съест. А ежели и сожрёт… всё лучше, чем бездетной небо коптить.

– Значит, поедешь, во что Бог ни поставит?[5]

– Во что Ящер ни поставит, – с усмешкой ответила она. – Не его боюсь. Другого опасаюсь. Меня же долго дома не будет. Не заподозрит ли супруг в измене?

– Смотри сама, как его уболтать.

– Придумаю что-нибудь…

Варвара вновь скрепила сюльгамом вырез на платье, поклонилась Глебу Завидовичу и вышла из лавки.

Как раз в это время Михаил дождался своей очереди на приём к чиновнику Поместного стола.

– Не нашлись записи, родимый мой, – дьяк вздохнул и жалостно посмотрел на Михаила.

– Как же так? – не сумев скрыть раздражение, ответил тот.

– Не нашлись, – повторил чиновник. – Сгорели, видать. Пожар в городе был два года назад. Полгорода он взял, и многие писцовые книги тож. Вот записей и не стало…

– Что теперь делать?

– Ехать в Деревскую пятину, заново деревни записывать. Только сегошни мы туда не проедем. Снег уже тает, паводок начинается. Подождём, когда вода схлынет и земля подсохнет.

– Долго ли ждать? – опасливо спросил Михаил.

– Недельки через три дороги, глядишь, и просохнут… но токмо не в Деревской пятине. Вотчина Боборыкина располагается меж Чудинском болотом и озером Боровно. Туда как ни ехать – хоть прямо от Новгорода, хоть от Валдая – всяко в затоп попадёшь. Там ведь сплошь жирница, болото на болоте: Сиверское, Курганное, Моштовое, Гладкий мох, Большой мох, Лыченский мох… Ох, все не упомнишь! Я даже половину не назвал… Ждать тебе придётся неделек пять. Это ежели по-хорошему.

– Значит, ныне уеду назад в Тонбов, а летом вернусь. Так?

– Сегошни ты уже не уедешь. Дорога раскисла. Три недели так и так тут переждёшь. А где три, там и пять. Велика ли различка? Как попрогреется да провянет путь в Деревской пятине, так и отправлю туда подьячего. С тобой, на твоей повозке. Казённая здесь надобнее.

----

[1]Воскресение Христово в 1637 году – 9 апреля по старому стилю (19 апреля по новому).

[2] Кирпичная пятикупольная церковь в Тамбове появилась только во второй половине XVIII века.

[3]Заминет – умрёт.

[4]Ушкуй – большая ладья с парусами и вёслами.

[5]Во что Бог ни поставит – несмотря ни на что.

Глава 45. Прекрасное чудище Словенского моря

Весна выдалась сырой: то морось, то ливень… Жаркие и солнечные дни установились лишь перед Троицей[1], и, подождав две недели, Михаил сказал:

– У меня уже деньги кончаются, что Боборыкин дал. Пора нам в Деревскую пятину!

Наутро он доехал до Поместного стола, и дьяк, скрепя сердце, отправил с ним подьячего. Места в кибитке для Варвары не хватило, а ей только того и было надо. Как только повозка отошла от съезжего дома, она поскакала к Нежке.

– Не раздумала к Ящеру плыть? – спросила её та.

– Ты же знаешь о моей беде, – ответила Варвара. – В середине мая опять краски шли. Значит, не понесла я… Так можно и всю жизнь зачатия прождать.

– Иные бабы годами его ждут, – усмехнулась Нежка.

– С первым супругом я тоже два года ждала. Со вторым удалось понести, да выкидыш приключился. Чего-то не то со мной. Отвези к Ящеру.

– Подстатилась ты, Толга! Вовремя заглянула. И погода разломалась, и солнцестояние[2] на носу. Река, опять же, течёт к Словенскому морю[3]. Повель[4] поплывём. Послезавтра с утрия на капище. Ящеру поклоняться будем, коня в жертву приносить. Приходи пораньше, на брыздочек. Курочку с собой возьми в дар князю Волхова. Оденься попроще: вокруг святилища жирницы сплошные. Можешь примарать и сапожки, и подол платья.

Варвара, послушав её советы, даже перестаралась: через день поутру надела мокшанский чепец, лапти и онучи. Натянула авань панар, скрепила вырез золотым сюльгамом, намотала вокруг талии плетёный пояс. Так и пришла в лавку.

– Не видала ещё таких нарядов, – изумилась Нежка. – Платье какое-то повное[5], удивное. И не холодно ли тебе будет в нём, красна девица? В ушкуе-то, посреди Словенского моря? Погода сегошни испортилась, утро вон какое бахмурное. Того гляди дождик припрыснет, а ты в платьице льняном на голое тело.