Ковров, пока они ехали обратно в «Пассаж», сказал, что бандиты решились выследить вора и ценности экспроприировать, а значит, всё закончится в ближайшие десять-двенадцать дней. Этот срок Сергея вполне устраивал, на время увольняться из гаража ради спецоперации ОГПУ он не хотел.

– Отличное представление получилось, – похвалил Травина Николай, когда они остановились на улице Белинского, – ты, братец, просто мастер подраться. Где так навострился?

– Было дело, – не стал уточнять Сергей. – Ну что думаешь, возьмёт меня Радкевич к себе?

– С одной стороны, вдруг подумают, что я тебя подослал, чтобы камушки к рукам прибрать. А с другой – нет у них выбора, разве только на два-три месяца всё растянуть. Но это до нашего сегодняшнего разговора было, а теперь Радкевич спит и видит, как миллион себе захапает. Шпуля, тот поосторожнее, но тоже обмануть хочет, эти двое между собой только с виду друзья. Попробуют тебя подкупить, на свою сторону переманить. Ты только по кривой дорожке не пойди, в бандиты всегда успеешь попасть.

– Может, мне понравится, – Травин высадил Коврова и уехал, освещая дорогу фарами.

Ночная Москва отличалась от дневной, людей становилось меньше, а извозчиков гораздо больше. Появлялись гужевые повозки, они спешили доставить товар со складов в магазины, в глубокой ночи их ещё прибавится, в лавки повезут свежие продукты, а на склады – груз с товарных станций. Заблестели вывески, зазывая людей с деньгами отведать блюда с красивыми названиями, посмотреть на артистов и фокусников. Возле Госцирка на Цветном бульваре выставили клетку с медведем, подсвеченным фонарями, он рычал и высовывал лапу, пытаясь схватить очередного неосторожного зеваку. Но чем дальше от центра, тем вывесок становилось меньше, равно как и зажжённых фонарей. Здесь прохожие чувствовали себя не так уверенно, они держались светлых мест, стараясь не заходить в тень, и уж точно не гуляли по скверам и паркам, там, в зарослях, можно было сгинуть почём зря.

Травин сделал круг по 4-й Мещанской, Старой Божедомке, Самотёчной и Сухаревской площади, только на Садовом кольце возле здания Московского губернского Совета стоял милиционер и горели фонари, да в здании бывшего Института благородных девиц велись строительные работы. Сергей остановился возле сквера, примерно там, откуда вели следы к дереву, обнаруженному днём, вылез из машины, закурил, прогулялся до дома Олейник и обратно, вдыхая полной грудью свежий воздух. Фонарь стоял в десяти метрах от машины и не горел, зато огонёк папиросы отлично был виден со всех сторон, но никто не торопился бить Сергея по голове и тащить в кусты. Дворник соврал, никаких хулиганов здесь не было, только птицы щебетали. Травин было взялся за ручку двери, чтобы залезть обратно в машину, как вдруг услышал шаркающие звуки. Кто-то елозил метлой по мостовой.

Дворник, подметающий ночную Москву, ростом и телосложением почти не отличался от Сергея, мощные плечи и здоровые ручищи майка оставляла открытыми. Кроме майки, на дворнике был фартук, трусы до колен и сапоги. Травин подождал, пока фигура с метлой приблизится к «форду», кашлянул, включил фонарик, освещая незнакомца.

Здоровенный, под два метра ростом, детина вздрогнул, остановился, опершись на древко и загораживая лицо ладонью размером с лопату. Ему на вид было лет пятьдесят, простоватое лицо с носом картошкой и пухлыми губами, на глазах – очки в проволочной оправе.

– Не балуй, – сказал он, – чего надо?

Сергей выключил фонарь. Луна то появлялась, то скрывалась за облаками, разглядеть человека удавалось, лишь подойдя к нему близко, что он и сделал.

– Ты Пурищев? – спросил он наугад.

– Ну я, – пробасил дворник, на инвалида войны он похож не был. – А ты что за крендель?

– Из Москоммунхоза, подотдел благоустройства. Жалуются на тебя, Пурищев, говорят, пьёшь и фонари не зажигаешь.

– Тьху, – Пурищев сплюнул, – да пусть. Хочешь, тебе метлу дам, мети на здоровье. Только в толк не возьму, неужели из-за этого на самоходном экипаже приехал второй раз?

– Как второй? – не понял Сергей.

– Да вчерась я тоже мёл, присел отдохнуть, и тут твоя машина-то и остановилась, а потом ты ещё за мной наблюдал. Разве не так?

– Точно моя? Посмотри.

Дворник подошёл поближе, пригляделся.

– Да они все одинаковые, то ли дело упряжью, или возок, или пролётка, ну там дрожки, сразу понятно. Значит, не ты?

– Нет, – Сергей покачал головой. – Может, номер помнишь?

– Не знаю я никаких номеров, – беседа начала дворника утомлять.

– А во сколько эта машина стояла?

– Да я не помню, может, часов в одиннадцать или пораньше. Пурищев мусор убирал, никого не трогал, а ты шмыг в неё и уехал. Чуть не задавил меня, гад.

Пурищев скосил глаза вверх, припоминая, как это было, потянулся к Травину рукой, пытаясь ухватить за грудки.

– Зачем меня задавить хотел, сволочь?

– Держи, – Травин протянул ему папиросу, – не я это был.

Рука, чуть не дотянувшаяся до пиджака, ухватила курево.

– Ну не ты так не ты, – дворник легко согласился, зажёг спичку, втянул дым и снова замахал метлой, полуобернулся, – да, ты тут долго не стой, детишки шалят, когда Пурищев здесь – побаиваются, а как уйду, могут и набезобразничать.

– Эй, погоди, а вчера ты до скольких тут подметал?

– Да вот как машина уехала, ещё с четверть часа.

– Так фонарь-то почему не горит?

– Сломан, – дворник отходил всё дальше и дальше, шваркая прутьями по мостовой, – а чинить кто будет? Пурищев не будет, у Пурищева своих дел по горло, Пурищев в чистоте место держать должен.

Сергей заехал в гараж, чтобы заправить машину бензином; вторая смена уже заканчивала работу, но ради товарища расстарались, и бак залили, и камеры подкачали, и смазки набили куда нужно. Всем было интересно, как там на нэпмана работается. Травин не подкачал, рассказал пару забавных случаев, правда, произошедших годом раньше, но публику это вполне устроило. Он расплатился с заспанным кассиром, получил квитанции и к полуночи добрался до дома. Тихо, чтобы не беспокоить хозяйку, которая вставала с первыми лучами солнца, затолкал машину во двор и прикрыл ворота. На хозяйской половине свет был выключен, заходить туда Сергей не стал, бывший денщик штабс-капитана Травина большую часть суток проводил в бессознательном состоянии. Врач из исправдома, приходивший последний раз в субботу, подбирал всё новые и новые лекарства, больному становилось то лучше, то хуже.

То, что с его комнатой тоже не всё в порядке, Сергей понял, когда открыл дверь и включил лампочку. Возле стола стоял раскрытый чемодан, а на стульях, спинке кровати и дверце шкафа были развешаны предметы женского гардероба. На кровати в одежде, прямо на одеяле спала Кольцова, она подложила ладони под щёку и тихо посапывала. Молодая женщина улеглась на середину матраца, так что Травину не оставалось места.

Пришлось взять подушку, покрывало и растянуться на полу. Молодой человек подложил руки под голову, уставился в потолок, погрузился в мысли о прошедшем дне и не заметил, как уснул. Проснулся он от того, что кто-то гладил его по щеке. Кольцова сидела на нём верхом, раскинув полы платья, и что-то напевала.

– Что на этот раз? – Сергей приподнялся на локтях.

– Милый, – Лена покачивала головой в такт неслышной музыки, – я выбрала тебя.

– Меня?

– Конечно. Зачем мне Кольцов и другие, если есть ты. И вообще, ты рад или не рад?

Травин сел, приподнял Лену за талию, снимая с себя, она тут же уселась рядом, обняла Сергея за плечи двумя руками, склонила голову ему на грудь.

– Я всё поняла, раньше я думала, что могу быть самостоятельной и независимой женщиной, но теперь решила, хватит. Так тёте вчера и сказала, что больше не собираюсь быть нахлебницей и синим чулком.

– Поругались? – догадался Травин.

– Это не важно, главное, что теперь мы всегда будем вместе. Смотри, здесь мы поставим перегородку, разделим комнату на две части, вот тут мы будем спать, а там готовить еду на керосинке. И надо обязательно купить вышитые салфетки, а ещё ложечки, я их захватила с собой, мы будем с ними пить чай из самовара. И слушать радиоприёмник, почему у тебя нет приёмника?