– Я думал, тут все по-другому, – сказал Макар, когда мы наконец остановились.

– Что именно?

– Твоя комната. Здесь так… пусто.

– Здесь есть все, что мне нужно.

– Да, наверно, – пробормотал он. Его взгляд был направлен на голую стену, покрытую обычной белой краской.

– Думал, тут все розовое и в плюшевых игрушках? – предположила я.

– Да нет, просто надеялся увидеть что-то такое, в чем можно увидеть тебя.

– Что это значит?

– Ну, знаешь, постер с музыкальной группой или полка с любимыми книгами.

– Уже не терпится увидеть твою комнату, умник, – фыркнула я.

– А ты правда придешь посмотреть?

– Конечно. Только как следует подготовься к моему приходу. Развесь все плакаты, что у тебя есть, чтобы я точно поняла, какой ты человек. Так же узнают людей? Не с помощью разговоров, а по картинкам на стенах?

– Ты что, обиделась? – встревожился он и приподнялся на локтях.

– Нет, но целоваться было куда веселее, чем разговаривать. Может, продолжим?

– Я не против. – Расплывшись в улыбке, он снова потянулся к моему лицу, но вдруг остановился. – Но сначала скажи, кто украл твой первый поцелуй?

– Ты реально не знаешь? – удивилась я.

– А должен?

– Думала, он тебе рассказал.

– Кто «он»?

– Боюсь, это человек, чью рвоту ты убирал с моего ковра.

– Сережа?! – ошарашенно воскликнул Макар. – Но… когда он успел?!

– Прошлым летом. Помнишь мы всем классом ходили в кино?

– Ну да.

– Он вызвался меня проводить, а по пути уломал на поцелуй.

– Уломал? – переспросил он. – Тебя?

– Ну а что? Мне тоже было интересно попробовать. Мы потом еще несколько раз практиковались, пока не начало нормально получаться.

– Я такого не ожидал. Странно, что Сережа мне ничего не сказал, учитывая, как он любит хвастаться.

– Ну, теперь ты знаешь, – сказала я.

– Но вы же… ничем больше не занимались? – шепотом уточнил Макар.

– Конечно нет.

– Хорошо, – заметно расслабился он.

– А что, ты на что-то претендуешь? – съехидничала я.

– Почему бы и нет?

– Почему бы и нет, – повторила я и потянулась к его лицу.

Проходит две недели, прежде чем я возвращаюсь в коктейль-бар с одолженной парой обуви в пакете. На подоконнике заведения стоит ряд небольших мигающих елок, напоминающих не только о скором завершении года, но и чемпионате страны по фигурному катанию, который почти всегда выпадает на последнюю неделю декабря. Я задумываюсь об исходе грядущего турнира, учитывая результаты Гран-при, но мои мысли прерывает резко открывшаяся дверь. Стоящий передо мной парень одет в поношенную кожаную куртку и джинсы с потертостями на коленях. Я узнаю его благодаря запоминающимся татуировкам, которые покрывают его лысую голову и шею.

– У меня ваша обувь, – говорю я, протягивая бармену пакет.

Проигнорировав мои слова, он достает из кармана пачку сигарет и зажигалку. Сделав несколько затяжек, он наконец подает голос:

– Долго же ты шел.

– Я был занят. Вот, возьмите. – Я предпринимаю вторую попытку всучить ему одолженные лоферы, но парень продолжает наслаждаться табаком и морозным воздухом, даже не думая меня замечать. – И долго мне так стоять?

– Пока я не закончу, – усмехается он.

– Ага, ясно, – киваю я, за минуту устав от его компании. – Оставлю пакет на пороге бара.

– Что, даже спасибо не скажешь? – уточняет бармен, когда я, вернув обувь, разворачиваюсь, чтобы уйти.

– Спасибо, – бормочу я, желая поскорее убраться прочь.

– Это все Полли – говорит он, вынуждая меня остановиться.

– Знаю, передай ей мою благодарность.

– Чего сам не зайдешь и не скажешь?

– Мне уже пора.

– Она мне так и не сказала, кто ты такой, – замечает бармен, докурив.

– Ну, ее право, – пожимаю я плечами.

– Я Феликс. – Он протягивает мне руку, покрытую тату.

– Лука, – отвечаю я на рукопожатие.

– Ты ее чем-то расстроил, Лука? – спрашивает Феликс, крепко сжимая мою ладонь.

– Я?

– Да, ты, – процеживает он, резко дернув меня за руку, – мелкий засранец, думаешь можешь приходить сюда и портить ей настроение?

– Я пришел, чтобы вернуть твою обувь, идиот, – отвечаю я, оттолкнув его от себя.

– А в прошлый раз?

– Не твое дело.

– Вот тут ты ошибаешься. – Положив ладонь мне на плечо, Феликс заглядывает мне в глаза и говорит: – Это дело стало моим, как только ты довел ее до слез.

– Я ничего ей не сделал, – произношу я, грубо смахнув с себя его руку. – И перестань меня трогать.

– Ага, как же, – кивает он, сощурив серые глаза, – от тебя за версту воняет дерьмом и проблемами.

Я не успеваю ответить, потому что открывается дверь бара, и оттуда молнией вылетает Полли, похожая на светловолосую фурию.

– Что ты здесь устроил? – гневно вопрошает она. – Ты должен был забрать обувь и вернуться!

– Да все нормально, мы просто общались, – объясняет Феликс, уже доставший вторую сигарету.

– Ты делаешь только хуже, – обвиняет его Полли, старательно избегая моего взгляда.

Произошедшая только что сцена напоминает мне, как однажды она ввязалась из-за меня в драку. Но дружить с ней я захотел чуть позже, когда мы стояли в кабинете директора: она назвала своего отца оленем, а я, с трудом сдерживая улыбку, подумал, что никого лучше, чем Полли, в этой школе точно нет.

– Ладно, идем внутрь, – говорит Феликс, и я не сразу понимаю, что он обращается ко мне. – Сделаю тебе коктейль, а то ты совсем хмурый.

– Ты прикалываешься? – шипит Полли, дернув его за рукав.

– Нет, спасибо, – отказываюсь я, хоть мне и хочется еще немного побыть с Полли.

– Как знаешь. – Пожав плечами, бармен открывает дверь и скрывается в баре.

– Он всегда такой? – возмущаюсь я вслух, не ожидая ответа.

– Прости его, пожалуйста, – неожиданно извиняется Полли. – Я видела, как он себя вел.

– Видела?

Она поднимает голову, и я, заметив установленную над входом в бар камеру, киваю.

– Понятно.

– Поздравляю, кстати, – тихо говорит Полли.

– С чем? – Я думаю, что ее слова связаны с победой моих подопечных на двух последних этапах Гран-при, но сомневаюсь, ведь она никогда не следила за фигурным катанием.

– Мне звонили твои родители, – объясняет она, – пригласили на свадьбу.

– В смысле звонили? Откуда у них твой номер?

– Твоя мама сохранила его.

– Сохранила? – не понимаю я. – А когда ты успела его ей дать? И зачем?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – останавливает она меня, изменившись в лице. – Я не помню таких подробностей, ясно?

– Ясно, – киваю я, – снова уходишь от ответа. Скажи, а мы когда-нибудь поговорим нормально или так и будем ходить вокруг да около?

Когда она ничего не отвечает, я продолжаю свой монолог:

– Может, я и повел себя некрасиво, оборвав нашу связь, но и ты ничем не лучше. Ты знала, что я один в чужом городе и что меня окружают одни сплошные незнакомцы. Я так нервничал, что почти не спал целую неделю. На тренировках тоже ничего не получалось, я не мог исполнить даже элементарных прыжков. И, знаешь, если бы не мой тренер, который разглядел за этим недоразумением на льду, какой-то талант, я бы вернулся домой уже в конце июня. Он помог мне избавиться от лишних мыслей и адаптироваться к новому месту, и тогда у меня появились первые успехи. Я не мог думать ни о ком из вас, потому что это выбивало меня из колеи. Мне нужно было сосредоточиться на тренировках, только так я мог чего-то добиться. Разве ты не этого мне желала? Побед и медалей, зрительской любви и денежных выигрышей?

– Желала, – подтверждает она, – и рада, что у тебя все получилось.

– Получилось, – повторяю я за ней, испытывая уже привычную на себя досаду. – Я все потерял, Полли. Лишился всего, за что так долго и упорно сражался.

– Не неси чушь, Лука. У тебя была отличная карьера, и ты не потерял свои титулы, перестав соревноваться.