Так Далли Бодин и есть та таинственная личность, о которой упоминал Кенни! Очевидно, отношения Кенни с мужем Франчески были куда более сложными, чем предполагала Эмма.

— Да, но что было, то прошло, — справедливо заметила Эмма. — С тех пор Кенни стал, можно сказать, образцовым гражданином, и вообще, кто старое помянет, тому глаз вон!

— Кенни ничего не имеет против подначек. К тому же он так и не исправил основные свои недостатки, а их у него — что блох у собаки. Вы, конечно, уже поняли, насколько он ленив.

— Да, поняла, — сухо кивнула Эмма, — но лень — не такое уж большое преступление.

— У Кенни — это все равно что неизлечимая болезнь. Он… просто не знаю… трудно объяснить… но ему на все наплевать, кроме гольфа. Именно поэтому паразит менеджер пустил на ветер чуть не половину его состояния. Кенни даже не потрудился проверить, что он делает с его деньгами.

Эмма вспомнила его скупое, точное, почти графическое описание того развращенного материнской любовью мальчишки, каким он был когда-то. Ни капли снисхождения к тем обстоятельствам, которые едва не привели его к краху. И хотя Эмма не считала, что взрослые имеют право оправдывать свои неблаговидные поступки тяжелым детством, все же за время своей работы не раз видела, какое разрушительное воздействие может оказывать на детей эгоистичная любовь или, наоборот, полное равнодушие родителей. Но всю жизнь нести за это наказание? Стоит ли? Однако Кенни до сих пор чувствовал себя виноватым и старался любым способом загладить прошлые ошибки.

— Он словно отстраняется от всего, кроме гольфа, — продолжала Тори. — Особенно от женщин. Обращается с каждой подружкой, как с королевой: покупает дорогие подарки, посылает цветы, но стоит ей воспылать надеждой на нечто более постоянное, — он тут же исчезает.

Эмма сообразила, что Тори старается ненавязчиво предупредить ее, но ничего не ответила.

— Все на свете набиваются Кенни в друзья, но я — единственная, кого он подпускает к себе, да и то не слишком близко. Никогда еще не видела, чтобы человек так чуждался окружающих. По-моему, он просто-напросто боится, что, если откроет кому-нибудь сердце, им снова начнут манипулировать, как это умела проделывать мамаша. Ему стоило большого труда стать настоящим мужчиной, и он во всяком постороннем видит угрозу своей независимости.

— Какая грустная ирония в том, что человек с такими неисчерпаемыми запасами природного обаяния сознательно превратил себя в волка-одиночку.

— Кенни — само воплощение дружелюбия, но только до тех пор, пока его не пытаются надуть или вкрасться в доверие. Тогда он использует свой шарм, чтобы уйти в глухую оборону, или прикидывается идиотом. Я просто с ума схожу, когда он валяет дурака, потому что умнее и проницательнее человека я не встречала. Для моего братца прочитать книгу за день — не сложнее, чем иному слопать пачку чипсов, — грустно добавила Тори.

Эмма уже хотела уверить ее, что не имеет ни малейшего желания заводить роман с ее братом, но побоялась, показаться самонадеянной дурочкой.

— Странно, как бывает в жизни, — чуть удивленно протянула Тори. — В отличие от Кенни детство моего второго мужа можно назвать благополучным, а превратился он в аморального слизняка. В чем тут причина?

— Давно вы в разводе?

— Официально год, но не живем гораздо дольше. Томми оказался настоящим юбочником. Трахал все, что шевелится. Папа предостерегал меня насчет него. Но я не пожелала слушать. — Тори болезненно поморщилась. — Может, если бы я смогла родить, Томми остепенился бы, но ничего не получилось.

— Сомневаюсь, что ребенок может стать залогом верности.

— Наверное, вы правы. Все же неприятно проигрывать во второй раз. Первый муж — школьная любовь, которая довольно быстро испарилась. Он пил, а когда напивался, затевал ссоры и громил все, что было в квартире. Я не продержалась и года. — Она потянулась к кнопке радио. — Папа утверждает, будто мне нельзя доверять во всем, что касается мужчин, поэтому и требует, чтобы я вышла за Декстера. Но я не… — Тори снова посмотрела в зеркальце заднего обзора, и забыв о радио, нахмурилась. — Этот сукин сын преследует меня с той минуты, как мы покинули ранчо. Клянусь, он сидел где-то в засаде, дожидаясь, пока мы выедем.

— Неужели?!

Оглянувшись. Эмма заметила темно-зеленый «таурус».

— Думаете, он следит за нами?

— Вполне возможно.

Значит, ищейки Беддингтона опять идут по следу.

Во рту Эммы мгновенно пересохло.

Уайнет оказался очаровательным старым городишкой, с тенистой площадью в центре и оживленными торговыми рядами, вытеснить которые не смогли даже современные супермаркеты. Поскольку Кенни, спеша попасть на ранчо, объехал Уайнет стороной, Эмма только сейчас получила возможность ознакомиться с городом, и Тори устроила для нее настоящую экскурсию, которая закончилась в кабачке с непритязательным названием «Раустэбаут»[12]. Зеленый «таурус» держался сзади, как приклеенный.

Войдя в зал, Эмма немедленно осмотрелась, чтобы проверить, кто войдет следом.

— Здесь по вечерам торчит едва ли не все население, — пояснила Тори. — Эта забегаловка стоит с незапамятных времен.

В отличие от уютных пабов Лоуэр-Тилби, зал в «Раустэбаут» был большим, просторным, с длинной деревянной стойкой бара в самой глубине. Эмма увидела два стола для пула[13], ряд автоматов с видеоиграми и небольшую танцплощадку с музыкальным автоматом, откуда неслось разухабистое кантри. Несмотря на будний день, почти все столики были заняты, как, впрочем, и кабинеты, тянувшиеся вдоль стены.

Эмма снова украдкой огляделась, и на этот раз узрела здоровенного мужика в рубашке с цветочками, как раз входившего в дверь. У Эммы душа ушла в пятки, а по спине пробежал озноб, особенно когда незнакомец бесцеремонно уставился на нее. Кто это? Шпион Хью? Владелец зеленого «тауруса»?

Тори прошла к бару, сунула два пальца в рот и пронзительно свистнула.

— Эй, вы, все! Слушайте, что скажу! Хотя музыка продолжала играть, все разговоры мгновенно стихли.

— Это леди Эмма, — объявила Тори. — Кенни взял ее под крылышко и пообещал показать здешние места. Она из Англии и, хотите верьте, хотите нет, настоящая живая аристократка, несмотря на уродскую татуировку. Леди Эмма, скажите несколько слов этим неотесанным простофилям, пусть поймут, что почем.

— Счастлива познакомиться со всеми, — смущенно пробормотала Эмма, безуспешно пытаясь выпрямить плечи, чтобы рукав спустился пониже. Но у нее ничего не получилось, и несколько взглядов так и вонзились в ее наколку. Однако ее британский акцент, похоже, произвел на них впечатление.

Тори взяла Эмму за руку и подвела к стойке.

— Джой, дай мне бокал шардонне. Леди Эмма, что будете пить?..

— Джин с тоником, пожалуйста, — попросила она. Эмма любила «Маргариту» гораздо больше джина с тоником, но хотела, чтобы все видели, как она пьет. В то же время проклятое клеймо на руке служило постоянным напоминанием о преимуществах трезвости, так что она решила потихоньку выплеснуть спиртное, заменив его водой. Так, пожалуй, будет лучше.

Бармен подал заказ, и тут же к стойке потянулась цепочка завсегдатаев, желавших представиться лично. И каждый не преминул дать совет. Кто-то предложил Эмме запереть в сейфе драгоценности и деньги, пека Кенни их не стянул; какая-то женщина предупредила, чтобы Эмма не позволяла ему крутить скакалку, иначе он непременно подсечет ее. Оба замечания были встречены понимающими смешками окружающих.

Наконец Тори потащила ее к угловому столику, где в одиночестве пил пиво молодой человек лет двадцати. Разглядев его, Эмма невольно задалась вопросом, нет ли в воде Уайнета каких-то особых добавок, способствующих появлению на свет таких гармонично развитых людей. Сначала Кенни, потом Тори, а теперь и этот, с густыми рыжеватыми волосами, квадратным подбородком и лепными чертами мужественного лица. Да и фигура у него просто идеальная — широкие плечи и перекатывающиеся под футболкой мускулы.