На это дал ответ Хорэн: «И ваш порядок праведен и наш не лжив. Если нахарар провинится, ему надлежит быть покорным тому, от кого он получил почести, ведь кроме почета он еще и великие дары принял. И тот, кто поступает иначе, наталкивается на неблагоприятные последствия. Так вот, если бы наши наставники провинились перед Богом или согрешили в чем перед царем, мы поступили бы по отношению к ним подобным же образом: не подошли бы к ним в [нашей] стране и не последовали бы за ними сюда, в чужую страну. Но поскольку по отношению к обеим сторонам они жили в праведности, и вы зря и безвинно убиваете их, — мы еще более станем служить святым костям их!»

Говорит ему глава палачей: «Я уже раньше сказал, что ты совершенно неисправим. Вот и стало явно, что во всех их вредных деяниях и вы замешаны».

Абрахам спрашивает: «В каких вредных деяниях?»

Глава палачей говорит: «Во-первых, в смерти могов, а затем — во всех других».

Абрахам говорит: «Это [исходит] не только от нас, но соответствует и вашим законам. Когда цари дают вам повеление, и вы действуете через ваших служителей».

Глава палачей говорит: «Клянусь богом Михром, ты еще дерзостнее говоришь, чем твои наставники. Ясно, вы еще более зловредны, [чем они]. Итак, вам не спастись от смерти, кроме как если поклонитесь солнцу и исполните волю законов наших!»

Хорэн говорит: «Доселе ты злословил, как человек, а теперь лаешь, как негодная собака. Если бы у солнца были уши, ты бы велел и его бранить. Но оно по природе лишено чувств, и ты в своей злобе еще более бесчувствен, чем оно. В чем ты видел, что мы хуже наших отцов? Не хотите ли вы испытать нас словами? Открыто сравни твою злобу и нашу доброту, и окажется посрамленным отец твой сатана — не только нами, более совершенными, но и теми, что кажутся тебе незначительными: и тот нанесет ужасные раны твоей душе и телу!»

Когда глава палачей услышал это, он страшно разгневался на них. Повелел волочить еще более, чем прежних [жертв], и их так ужасно волочили, что многим показалось — они умерли.

А когда прошло три часа, снова начали говорить оба и сказали: «Незначительным нам кажется это поношение и за ничто считаем телесные боли по сравнению с великой любовью божьей, в которой скончались отцы наши духовные. Так не медли и не останавливайся, но то, что ты им содеял, то же соверши и с нами. Если их дела кажутся тебе злейшими, то сосчитайте наши вдвойне. Ибо они словами приказывали, а мы делом исполнили их повеление».

Тогда тот еще более разъярился против них и приказал до смерти бить их палками. И на каждом из них сменилось по шесть мужей из палачей. И когда уже они, упав на землю, лежали полумертвые, приказал, чтобы обоим коротко отрезали уши. И так срезали, как будто и не было их на месте. Очнулись, как от сна, от ужасных побоев, начали просить с мольбою и говорить: «Молим тебя, доблестный воин царский, или прикончи нас, как отцов наших, смертию, или твори свою кару по образцу последних. Ибо уши наши выздоровели [и приобрели] небесную неуязвимость, а обоняние при этих мучениях все еще на месте. Не делай нас одаренными небесной благодатью лишь наполовину. Очистил ты тела наши волочением и уши наши отрезанием, очисти и носы наши усекновением, ибо насколько ты безобразишь нас в земном [облике], настолько украшаешь в небесном!»

Дал ответ приниженно старший палач и говорит: «Боюсь, если, пребывая около вас, я еще помедлю, вы обратите меня в ученика вашего упорного заблуждения. Ибо теперь я выдам намерения царские в отношении вас. До сих пор было поведено о вашем наказании, и сверх этой кары — идти вам в Сирию и быть вам царскими мшаками, чтобы кто на вас ни взглянул, уже не упирался в этом заблуждении против веления царского».

Говорят ему блаженные: «Ты нашу землю оставил полувозделанной, мы на царской земле не сможем трудиться нашими полутелами»[138].

Когда глава палачей услыхал это, он начал умолять воинов, которые их уводили, и говорил: «Только бы отсюда вы их забрали и ушли, а достигнув Сирии, пусть бродят там, где пожелают».

Это и есть армянские исповедники, которые с радостью приняли на себя увечья и муки. И так как они избегли святой смерти, то в скорби и печали направились по долгому пути. Не оковы на ногах и руках казались им тяжелыми, а [дума]: «Почему не оказались мы достойными сравняться с доблестными мучениками?»

И когда доставили их в страну вавилонян, в область, которая называется Шапух[139], хотя они и были под царским наказанием, но и открыто, и тайно, весьма торжественно были приняты жителями страны. Но блаженные и этим были крайне опечалены, мол, мы мало потрудились и много отдыхаем. И всегда оставались в той же скорби.

[Придя на место], они там старались видеть священные оковы нахараров, быть служителями их телесных нужд. Сообщили об этом вельможам той страны, которые принадлежали тому же святому обету христианства. И с одобрения всех великих и малых оповестили всю страну, чтобы, [поднося им] необходимое, принять участие в судьбе святых узников на далекой чужбине.

И так из года в год собирали, по возможностям каждого, кто — немного, а кто — много, у кого что было в запасе, драмы либо дахеканы[140], собирали, укладывали и давали блаженным, чтобы доставили тем [нахарарам]. И так они пробыли служителями, пока не исполнилось десять лет этого служения.

И так как они весьма строго содержались в жаркой стране и непрерывно странствовали через тот же Шапух, Мешов и через Кашкар и всю Сирию и Хужастан, сражаемые ужасным зноем, [то] от солнечного удара умер святой Хорэн и был погребен жителями той страны вместе со святыми мучениками.

А блаженный Абрахам пребывал непрерывно в той же добродетели и, кружа [повсюду], собирал все подношения верующих и отвозил в отдаленные места, и сам доставлял по потребностям каждого. И так продолжалось до двенадцатого года осужденных, пока не умолили его все единодушно, чтобы он согласился отправиться в страну Армянскую. Ибо когда он придет [армянам], в нем увидят [одного] из доблестных мучеников, которые скончались от меча, в нем увидят и святые оковы мученичества.

А когда мученики, исповедники и узники через него станут видимы, — через него получит благословение вся страна, через него получат благословение и сыны их для взрастания, через него станут скромными старцы в собственной мудрости. Через него будут научаться князья их человеколюбию, через него западет жалость от Бога в сердце царя — устроять и устанавливать мирную жизнь для всей страны. Через него церкви прославятся, как доблестный и совершенный воин, через него мартирии украсятся, через него и мученики, радуясь, возликуют. Через него и поле Аварайра, заблистав, наполнится цветами — не от дожденосных туч, но от [останков] святых, проливших кровь мучеников, рассеявших и рассыпавших болезни [своих] святых костей. Когда исповедник своими многострадальными стопами пройдет по обширным бранным полям, которые по природе не что иное, как земля, когда живой мученик будет странствовать по ним, живой, пришедший к живым, — вся страна оживет вдвойне.

«Мы знаем, — говорят, — когда увидят его все монахи страны Армянской, через него вспомнят духовные полки воителей, которые за нас, говорят, отдали себя на смерть и пролили кровь свою, принеся ее в жертву Богу. Благодаря ей будут помянуты святые иереи, которые замучены на чужбине и утишили распаленный гнев царя. Этим, быть может, вспомнят наши оковы и, творя молитвы, испросят у Бога, чтобы нам, пленным, вновь вернуться в родную страну нашу.

Ибо очень истомились мы, не только телесно, но еще более стремясь увидеть святые наши церкви и святолюбивых священнослужителей наших, которых мы в них утвердили. И если в другой раз поможет нам Бог пойти и утешить оставшихся, знаем, что и для нас откроет Бог врата милосердия своего, чтобы пойти по той же дороге, по которой [следуют] стопы сего святого».