Но ведь это было очень правильно, естественно. Красивые, свободные, недосягаемые создания, они не принадлежали никому, только самим себе. Не знали ни печалей, ни радостей – лишь безмятежность ледяной воды.

А мы? Что оставалось нам?

То же самое, если посудить.

Потом мы долго сидели на траве, глядя в пронзительно-синее небо, и солнце казалось ярким, как гигантский прожектор. Вообще‐то я его терпеть не мог: оно всегда жарило голову, раскалённым лезвием резало мысли. Оставались только обрывки, не связанные друг с другом образы – дикая дичь. Но сейчас лучи скользили по коже нежно, почти неощутимо, и это было даже приятно – подставлять им лицо.

Я сказал:

– Так красиво.

– Это же просто декорации, – безучастно отозвалась Принцесса. Она качала кошку на руках, как грудного младенца-переростка, и та всё норовила извернуться, высвободиться. Но её царственную задницу крепко держали в тисках – что за несправедливость!

– Декорации? – не понял я.

Ответа не последовало. Было видно, что девчуле не хотелось вести разговор. Её занимали какие‐то свои мысли, которыми она не спешила делиться. Похоже, ждала, когда я по привычке отвлекусь и забуду о вопросе, заткнусь и позволю ей и дальше наслаждаться молчанием.

Но не тут‐то было. Мне стало интересно, что она имела в виду, я не мог думать ни о чём другом. Вы, ребята, меня знаете: уж если что‐то засядет в башке, не успокоюсь, пока не докопаюсь до сути.

Я снова с нажимом уточнил:

– Декорации?

Принцесса с неудовольствием вздохнула.

– Ну да. Их расставляет Майя.

– А ты‐то откуда знаешь? – не унимался я.

Не то чтобы это было такое уж неожиданное, шокирующее суждение. Наоборот, оно казалось очень логичным: если есть всякие камеры и прослушки, значит, должны быть и декорации – обязательный элемент любого шоу. Но мне хотелось узнать, как Принцессе удалось докопаться до правды, что стало причиной открытия – ну, вы понимаете, все мы приходим к одним и тем же выводам разными путями. Не имеет значения, что у тебя получилось в результате, важно, как ты вообще до этого додумался. Что было в голове: причины, там, промежуточные итоги и так далее. Хотите узнать человека – проследите за ходом его рассуждений, выясните, что он чувствовал, пока искал истину. Короче говоря, расспросите о прошлом.

Ну вот, пожалуйста. Чтобы сформулировать эту простую мысль, пришлось опять засрать эфир словоблудием, ха-ха. Интересно, научусь ли я когда‐нибудь сразу высказываться кратко и по существу?

Даже не надейтесь, ребятки.

– Проводились определённые наблюдения, – голосом убеждённого эксперта сказала Принцесса, – в процессе которых выяснилось, что солнце, например, никогда не заходит. – Она прищурилась и ткнула пальцем в небо. Отчего обрадованная кошка, воспользовавшись удобным моментом, наконец‐то освободилась и спрыгнула в траву, уселась возле Принцессы, чтобы отмыться от невежливых прикосновений грязных человеческих лапищ. Но та, кажется, этого не заметила, её неожиданно увлекла речь: – Если на него смотреть целый день, можно узнать, что оно не движется по траектории, стоит на месте. А когда наступает ночь, его просто выключают, и всё. Не бывает ни восходов, ни закатов, вероятнее всего, это картинки из набора, которые…

Я не утерпел и перебил:

– Ты что, сидела и тупо на него пялилась?

– Да нет, не я, – с простодушной детской искренностью призналась Принцесса. – Я не такая умная, как ты думаешь. И мне бывает сложно сосредоточиться.

– Тогда откуда это?

– Брат рассказал. У него была теория, что мы живём в компьютерной симуляции.

– Раньше мне тоже так казалось, – хмыкнул я. – Носишь одни и те же шмотки, не выходишь за пределы локации, а при попытке задуматься о смысле жизни зависаешь, как энписи. Квесты одинаковые, диалоги всратые… Короче, реальность – это не про нас. Не удивлюсь, если наши реплики сочиняет вообще другой человек. Сидит и строчит от нехуй делать.

– Шука говорил, что реальности как таковой не существует в принципе, – снисходительно продолжила Принцесса. – Потому что мы не способны отделить её от своих представлений о ней. Бытие полностью зависит от нашего восприятия, а значит, его нет.

Ах вот в кого ты, детка, такая мозговитая, подумал я, ну теперь всё ясно. У вас там, походу, семейка пизданутых учёных, которые не высовывают носов из лаборатории.

А вслух сказал:

– Но мы же все знаем Майю. – И, глянув на беспечно разгуливающих по парку людей, поспешил добавить: – Ну ладно, не все. Но она же есть. Неважно, знаешь ты о ней или нет. Типа… – Я озадаченно почесал затылок, подбирая сравнение получше. – Какая разница, ты можешь думать, что живёшь где‐нибудь на Нью-Генезисе[30]. Но ты ж не станешь одним из Новых Богов – ну, объективно, имею в виду.

– Да, – кивнула Принцесса, хотя по её лицу было ясно: она ни хрена не поняла. Её, замороченную, вечно хмурую девчулю, интересовали серьёзные философские вопросы, Гегель какой‐нибудь или, вон, Спиноза, а не комиксы.

Я раскрыл было рот, чтобы пояснить, что имел в виду. Но она, не вдаваясь в смысл услышанного, сказала:

– Когда приехали люди Майи, Шука расстроился. Понял, что его солипсизм не очень‐то солипсический.

– Зубы, что ли, выбили? – хохотнул я.

– Ну нет, до этого не дошло. Но было кое-что похуже. – Принцесса замолчала и помрачнела. Солнечный свет, отражавшийся в её глазах, угас, сменился темнотой – непроглядной, как вода в пруду. – Они сожгли все его книги, дневники и наброски для диссертации, – с осмысленной холодной злобой сказала она. – А я тогда читала Чорана, «Силлогизмы горечи». Даже помню, на чём остановилась, последнюю фразу.

Мне очень ярко представился огонь, пожирающий буквы, уничтожающий человеческую мысль, – хорошо знакомое страшное зрелище. Когда у тебя сгорают вещи, ты теряешь не только их, но и самого себя. Какую‐то часть души, которая в них жила, отпечатки личности, оставленные во времени, не знаю, как ещё объяснить.

– Что за фраза? – спросил я, чтобы воскресить её воспоминания.

– «Если мы хотим реже испытывать разочарование и реже впадать в ярость, следует в любых обстоятельствах помнить, что мы явились в этот мир лишь для того, чтобы сделать друг друга несчастными», – отчеканила Принцесса. И, помолчав, добавила: – Я не знаю, что было дальше. Никогда больше не видела эту книгу. Хотела найти её в интернете, но каждый раз забывала.

Она поднялась, сцапала кошку и смерила меня требовательным взглядом.

– Всё, пошли уже.

– Куда? – страдальчески простонал я.

Мне хотелось сидеть тут целый день, болтать – обо всём на свете и одновременно ни о чём. На душе становилось легко, и прошедшая ночь, утренние тревоги казались далёкими и нереальными. Они растворялись, не оставляя после себя следов, – совсем как плывущие облака.

Или картинки из набора «летнее небо».

Или свет солнца-прожектора.

Или сны.

Но выбора не было, так что пришлось нехотя подчиниться и последовать за Принцессой.

– А неважно, – на ходу отозвалась она. – Куда‐нибудь мы обязательно попадём. Если, конечно, не остановимся на полпути.

– Это тоже Чоран сказал? – проницательно уточнил я, догадавшись, что девчуля швырнула мне в лицо очередной афоризм, который вычитала в одной из домашних книжек. Она так хотела сохранить память о них, что превратила голову в библиотеку.

– Нет, Чеширский Кот, – в её голосе послышалось снисхождение, с каким обычно говорят со слабоумными.

Я стиснул зубы, но промолчал – чисто из уважения к подростковому апломбу. Она любила говорить свысока, в такие моменты ей становилось смешно. А мне нравилось наблюдать за этими вспышками спесивого веселья, они делали Принцессу очень забавной и милой, похожей на маленькую гордую королевишну, уверенную в собственном великолепии. Короны вот только не хватало. И какого‐нибудь звучного пафосного имени.