Изабел зябко обхватила себя руками.

— Прости. Я действительно лезу не в свое дело.

— Ты просто слишком многого ожидаешь, вот и все. Я не святой, как ты, и никогда им не притворялся, так что давай закончим, ладно?

— Конечно.

Она пошла к двери, но не успела взяться за ручку, как услышала его голос:

— Изабел…

Святая наверняка повернула бы назад и попыталась бы помириться, но она святой не была и поэтому не остановилась.

Рен стоял в дверях, глядя на мраморные статуи в саду, слабо освещенные лунным светом. Все было тихо, если не считать разрывающего сердце пения саксофона Джекстера Гордона, тихо игравшего за спиной. Гарри и Трейси решили провести ночь на вилле, чтобы дать покой Изабел, но они легли спать несколько часов назад.

Рен потер глаза. Доктор Изабел Фейвор, свято верившая в выяснение отношений, повернулась к нему спиной и ушла. Не то чтобы он ее осуждал. Потому что вел себя как последний мерзавец.

У его амазонки оказалось слишком много уязвимых мест, и он ухитрился попасть в каждое. Но так уж создан мир — либо бить самому, либо оказаться битым. А он не мог позволить ей снова копаться в его душе. Лазать во все уголки, сочившиеся отвращением к себе, которое он копил с тех пор, как вышел из пеленок. И она сама твердила, что между ними только секс. Недолгая, чисто физическая связь.

Рен зажег сигарету. Почему она так чертовски напориста? Сама ведь сойдет с катушек, поняв, что ему предстоит играть маньяка-детоубийцу! И не только это. Она знает, сколько времени он проводил с девочками! В два счета сообразит, что к чему, и поймет, что он делал это, чтобы получше вжиться в образ. И тогда разразится настоящий ад, и он потеряет даже те крохи ее уважения, которых смог добиться. История его жизни…

Он глубоко затянулся. Вот его наказание за связь с праведницей. Все эта чокнутая добродетель, которая засосала его, и теперь он за это поплатится. Еда не казалась такой вкусной, когда ее не было рядом. Музыка не была такой сладостной. Ей давно следовало ему надоесть. А он тосковал без нее.

Он мог добиться ее расположения простым извинением: «Прости, я скрыл от тебя…»

Ей бы в голову не пришло таить обиду, и в отличие от него она не умела дуться. И заслуживает извинений, но что потом? Господи, помоги ей, она в него влюбилась. Он не хотел признаваться в этом даже себе, но ее так же легко читать, как раскрытую книгу. Он видел это в ее глазах. Слышал в голосе. Самая умная из всех его знакомых женщин и влюбилась в человека, оставляющего невидимые отметины на ее коже каждым своим прикосновением. И хуже всего то, за что он не мог простить себя: невыразимое удовольствие, которое он испытывал, принимая любовь праведницы.

Он вдруг разозлился на нее, сознавая при этом, что сам виноват во всем. Она успела узнать его лучше, чем кто бы то ни было, так почему не смогла уберечь себя? Эта женщина заслуживает мужчину с безупречным прошлым. Бойскаута, президента студенческого совета, из тех, кто проводит студенческие каникулы строя дома для бедных, не растрачивает жизнь впустую.

Он затянулся в последний раз, бросил окурок на лоджию. Желудок горел, словно обожженный кислотой. Любой подлец, достойный такого титула, воспользовался бы ситуацией. Срывай цветы удовольствия и спокойно уходи.

Подлецов легче понять.

Но что сделал бы герой?

Герой постарался бы удалиться, прежде чем сердце героини будет бесповоротно ранено. Герой нашел бы способ расстаться с ней так, что героиня вздохнет от облегчения при мысли о том, как легко избежала несчастья.

— Я услышала музыку.

Развернувшись, он увидел Стеффи, шлепавшую по мраморному полу к выходу в сад. Это была ее последняя ночь здесь. Когда детишки уберутся наконец, можно будет жить спокойно… да вот беда: он уже разрешил им каждый день плавать в бассейне.

На ней была выцветшая желтая ночнушка с узором из каких-то мультяшных персонажей, которых Рен так и не смог распознать. Темные стриженые волосы были старательно зализаны, а на щеке была складочка от подушки. Когда она подошла ближе, он отчетливо осознал, что, играя Стрита, будет полагаться исключительно на те актерские приемы, которые успел усвоить, потому что, хоть он и старался войти в образ, так и не смог понять, как кто-то, пусть и маньяк, способен причинить боль ребенку.

— Что поделываешь?

Она задрала рубашку до бедер, и он увидел на ее икре тонкую царапину.

— Бритни лягнула меня во сне и поцарапала ногтем ногу.

Ему нужно выпить.

Он не желал, чтобы темноволосые малышки приходили утешать его среди ночи. Днем все по-другому. Он мог отрешиться от всего и остаться в роли наблюдателя. Но не по ночам, когда он уже чувствовал себя тысячелетним стариком.

— Ничего, выживешь. Иди спать.

— Ты злой.

— Иди к маме и папе. Темные брови сошлись на лбу.

— Они заперли дверь!

— Да, жизнь штука сложная, — невольно улыбнулся Рен.

— А если я увижу паука? — вознегодовала Стеффи. — Кто его убьет?

— Ты, дружище.

— Не-а!

— Знаешь, что я делал, когда был маленьким и видел паука?

— Придавливал ногой?

— Нет, брал в ладошку и выпускал.

Ее глаза стали круглыми и испуганными.

— Зачем еще?!

— Я люблю пауков. Однажды у меня даже был ручной тарантул.

Тарантул умер, конечно, несмотря на все заботы Рена, но этого он ей не скажет.

— Большинство пауков — очень милые создания.

— Ты смешной.

Она присела, рассматривая облупившийся голубой лак на большом пальце ноги. Ее беззащитность тревожила его. Ей, как и Изабел, не мешало стать немного тверже.

— Перестань нести чушь, Стеф. Весь этот бред с пауками уже устарел. Ты умна и достаточно сильна, чтобы самой справиться с проблемой, а не бегать каждый раз к маме с папой, как маленькая!

Она окатила его высокомерным, перенятым у матери взглядом.

— Доктор Изабел считает, что мы должны откровенно говорить о своих чувствах.

— Да, точно, все мы знаем, что ты испытываешь к паукам, и уже устали это слушать. То, что ты делаешь, — это определенный вид эмоционального переноса.

— Вот и она так говорит. Потому что я волнуюсь за папу и маму.

— Ну, сейчас о них нечего волноваться.

— Считаешь, что больше я не должна бояться пауков? — скептически осведомилась Стеффи, но он различил крохотный оттенок надежды.

— Можешь их не любить, но зачем придавать такое большое значение? Лучше смело встречаться лицом к лицу с тем, что тебя пугает, чем бежать, как последний трус.

«Лицемер!»

Когда это он посмел встретить лицом к лицу ту столетнюю пустоту, которая так нагло утвердилась в душе?

Стеффи почесала бедро.

— Знаешь, мы будем ходить в здешнюю школу!

— Слышал.

Очевидно, Джереми возглавил восстание детей против попыток Трейси учить их дома. Бунт кончился тем, что Гарри выписал чек местным чиновникам, чтобы дети могли посещать школу в Касалеоне до самого отъезда в конце ноября. Когда Гарри спросил его мнение, Рен ответил, что они уже достаточно знают итальянский и вполне смогут объясняться с учителями, а кроме того, для детей это будет неплохим опытом общения.

— А ты собираешься жениться на докторе Изабел?

— Нет!

— Почему? Она ведь тебе нравится.

— Потому что доктор Изабел слишком для меня хороша, вот почему.

— Но ты тоже хороший. Я так думаю.

— Просто ты ничего не понимаешь. Девочка зевнула и взяла его за руку.

— Уложи меня в постель, хорошо?

Рен взглянул на темную макушку и быстро прижал Стеффи к своему боку.

— Ладно, но только потому, что мне делать нечего.

Наутро все собрались перед виллой проводить Бриггсов, хотя они уезжали совсем недалеко. Рен сунул Джереми пару компакт-дисков, которые тот любил, вытерпел слюнявый поцелуй Коннора, восхитился колесом Бриттани и прочитал Стеффи наставление о недопустимости быть занудой. Изабел разговаривала с кем угодно, только не с ним. Неудивительно, что она до сих пор злится. В ее мире тот факт, что он не желал упоминать о присланном сценарии, считался чем-то вроде государственной измены.