— Я снимаю запрет, — повторила она. — А говорить Гарри или нет — дело вашей совести.

— Здорово, — мрачно буркнула Трейси и, обменявшись парой слов с Андреа, отбыла на виллу. Послушала, как читают девочки, попыталась дать Джереми урок истории, но обнаружила, что не в силах сосредоточиться. Что ей делать с решением Изабел снять запрет на секс?

Она все еще сражалась с проблемой, когда вечером вместе с Гарри вернулась на ферму. Избалованная богатая женщина, она ненавидела моральные дилеммы, но ее браку придет конец, если она не наберется мужества встречать трудности лицом к лицу.

Когда они вошли в дом через кухонную дверь, она решила, что настало время использовать некоторые новые приемы, которым их обучила Изабел. Поэтому взяла мужа за руки и заглянула в глаза.

— Гарри, я должна сказать тебе кое-что, но не хочу. У меня на это достаточно веская причина, но я бы хотела, с твоего разрешения, пока придержать информацию.

Зная, что ему нужно время обдумать сказанное, она была более чем счастлива ждать и всматриваться в родное лицо.

— Речь идет о жизни и смерти? — осведомился он наконец.

Теперь задумалась она.

— Почти, но не совсем.

— И я хочу это знать?

— О да.

— Но ты не желаешь говорить.

— Это правда. Не сейчас. Скоро. Очень скоро. Он едва заметно поднял бровь.

— Потому что…

— Потому что безумно тебя люблю. И мне нравится беседовать с тобой. Это очень важно для меня, и я боюсь, что, как только ты узнаешь мой секрет, мы уже не будем разговаривать так много и мне снова будет казаться, что ты любишь меня за внешность. Глаза Гарри зажглись.

— Изабел сняла запрет на секс?

Трейси уронила его руки и отошла.

— Ненавижу откровенное общение.

Гарри, смеясь, догнал ее, подхватил на руки и поцеловал в лоб. Младенец, зажатый их телами, стал энергично брыкаться.

— Эй, ты не единственная, кто любит разговоры. И теперь знаешь, что я бы любил тебя, будь ты уродливее моего дядюшки Уолта. Давай заключим сделку: за каждую минуту, проведенную голыми, мы беседуем целых три. Если учесть мои чувства в данный момент, это означает бесконечные разговоры.

Трейси улыбнулась, не отнимая губ от его шеи. От запаха его кожи вскипала кровь. А вдруг они вернутся к прежней рутине? Им был преподан жестокий урок, заставивший понять, к какой пропасти они подошли. Может, настало время строить новые отношения?

— Сначала докажи свою любовь. Не раздеваться. И никаких рук ниже талии, — велела она.

— Заметано. И первый, кто не выдержит, массирует другого. Полный массаж. Спереди и сзади.

— Договорились.

Какая разница! Она обожает делать мужу массаж! Спереди и сзади!

Он уложил ее на диван перед камином, но она, уткнувшись в его плечо, простонала:

— Хочу писать. Я все время хочу писать. Если я еще раз упомяну о желании забеременеть, отнеси меня на гору и оставь умирать.

Он ухмыльнулся и помог ей подняться.

— Идем вместе.

Провожая жену наверх, он безуспешно задавался вопросом, что такого сделал в жизни, чтобы заслужить эту женщину. Она была огнем в противоположность его льду, ртутью по контрасту с его черным металлом.

Он пошел за ней в ванную. Она не протестовала, когда он присел на край ванны. До Изабел и ее списков Трейси понятия не имела, что он под любым предлогом старался быть рядом, когда она садилась на унитаз, просто потому, что любил интимность этих минут, их некий привычный уют. Трейси умирала от смеха, когда он пытался ей объяснить, но Гарри знал, что она понимает.

— Любимый овощ, — сказала Трейси. Она не забыла, как сильно муж хотел ее, и старалась увериться, что он понимает ее тревогу. — Не важно. Я знаю. Горошек.

— Зеленые бобы, — поправил он. — Сваренные до полуготовности. Чуть жестковатые.

Гарри нагнулся и сжал ее икру. Теперь он знал, что нужно высказывать свои чувства, а не предполагать, будто Трейси каким-то чудом понимает то, что для него столь очевидно.

— Я тоже люблю поговорить, — честно признался он, — но сейчас меня куда больше интересует секс. Господи, Трейси, столько времени прошло! Представляешь ли ты, что делаешь со мной? Даже просто стоять рядом и то…

— Представляю, потому что со мной то же самое.

Они улыбнулись друг другу и направились в спальню. Открыв дверь, она кокетливо взглянула на мужа.

— Что, если я забеременею?

— Тогда я женюсь на тебе. Столько раз, сколько пожелаешь, — пробормотал Гарри и стал ее целовать. Но Трейси отстранилась.

— Клянусь, это последний ребенок. Я перевяжу трубы.

— Если хочешь еще детей, я согласен. Мы можем прокормить еще несколько.

— Пятерых вполне хватит. Я всегда хотела именно столько, — заверила она, лизнув его в уголок губ. — О, Гарри. Я так рада, что ты не злишься из-за этого малыша!

— Дело вовсе не в малыше, и ты это знаешь. Просто ужасно сознавать свою беззащитность.

— А я думала, что оттолкнула тебя.

Он обвел пальцем ее подбородок. Ее губы распухли от поцелуев, и его тоже.

— Больше мы не станем рисковать, хорошо? Консультации по семейным вопросам каждые несколько месяцев, не важно, нуждаемся мы в них или нет. И думаю, пора бы сказать Изабел, что мы отказываемся работать с другими шринками, кроме нее.

— Она сама поймет, когда мы станем осаждать ее каждые полгода.

Они уселись на кровать, готовые приступить к серьезному делу примирения. Сначала губы их оставались сомкнутыми. Но продолжалось это недолго. Когда ее губы приоткрылись, он воспользовался моментом, чтобы погрузить язык в сладкую как мед пещерку ее рта. Но вскоре и этого стало недостаточно. Его руки жадно сомкнулись вокруг холмиков ее грудей.

— От талии и выше, — прошептал он.

— От талии и выше.

Он стащил с нее топ. Она не отрывала от него взгляда, пока он расстегивал ее лифчик, повторяя, что никогда не устает смотреть на него.

Ее груди выпали из чашечек, и Гарри с пересохшим горлом уставился на набухшие соски. Он знал, какие они чувствительные, и знал также, что, несмотря на это, она не может дождаться, пока он коснется их.

Гарри вспомнил ее потрясенное лицо, когда она увидела, что в списке возбуждающих его факторов ее налитые беременностью груди стоят едва ли не первыми. Ему и в голову не приходило это объяснять. Он полагал, что она все поймет без слов, только потому, что он просто не мог оторваться от них.

И когда он припал губами к соску, Трейси, гортанно застонав, опустила руку вниз и сжала его.

— Все. Я проиграла.

Куда только подевалось его самообладание! Одежда полетела в разные стороны. Она сильно толкнула его, и он упал на кровать. Волосы Трейси клубились вокруг головы чернильным облаком, придавая ей вид прекрасной беременной ведьмы. Усевшись на него верхом, она слегка приподнялась, чтобы облегчить ему доступ ко всему, чего он так жаждал.

Гарри долго гладил ее влажную, издающую мускусный запах ложбинку, прежде чем нырнуть внутрь.

Воспоминания о том, что они едва не потеряли, жгли огнем, не давали покоя. Теперь ему не было удержу. Он гладил, кусал, мял ее тело, и она отвечала тем же.

Они долго смотрели в глаза друг другу, радуясь тому, что видят.

— Я люблю тебя навек, — прошептал он.

— А я — еще больше.

Тут их тела нашли идеальный ритм, и слова стали не нужны. Вместе они рухнули в прекрасную тьму.

Сегодня столовая виллы преобразилась. Двухсотлетний обеденный стол ломился от яств. На расписных овальных блюдах лежали жареная баранья нога и цесарка, которую Рен начинил чесноком и шалфеем. Листья салата эскариоля, поджаренные до золотисто-коричневого цвета, несли на себе душистый груз кедровых орешков, оливок, анчоусов и изюма. А тонкие ломтики ветчины украшали блюдо с зелеными бобами. Караваи свежего хлеба выглядывали из корзинки, устланной древними льняными полотенцами с фамильным гербом.

Невзирая на величественные арки и фрески на религиозные темы, атмосфера была теплой и дружеской. Дети гоняли по тарелкам крошечные равиоли с мясом и набивали рты домашней пиццей. Рен потребовал добавку пасты с каштанами, а Изабел наслаждалась вторым кусочком поленты, поджаристой сверху и мягкой внутри. Кроме всего этого, были поданы ломтики пекорино, инжир в шоколаде и вино — густое красное, с виноградника Рена, а также фруктовое белое «Чинкве терре» («Пять земель»).