– Вот до чего дожил! Тридцать семь лет не сходил с поля ратного – служил верой и правдой!..
Когда кареты тронулись с места, князь Василий вынул из рукава записку. Князь Борис писал ему. «Не медли ни часа в посаде. Съезжай со двора тотчас. Жди беды, если не уедешь. Встречу тебя на Ярославской дороге – в селе Присыпкове. Там побеседуем на прощанье. Но помни – чтобы ночь тебя здесь не застала».
Князь Василий понял смысл этого предупреждения… По возвращении в дом отца Варсонофия он велел немедленно сбираться в дорогу, а затем позвал к себе Куземку Крылова, заперся с ним в своем покое и с полчаса отдавал ему какие-то тайные приказания. Два часа спустя толпа народа, собравшаяся на улице посада, с любопытством смотрела на блестящий поезд опальных бояр, отъезжавших в дальнюю ссылку. Никто и не заметил, как в то же время, среди общих сборов и суматохи, Куземка Крылов съехал с попова двора задними воротами в поле, а по нему пробрался к перелеску и, оглянувшись на посад, вдруг пустил коня вскачь и во весь дух помчался к Москве.
XXXIV
Ясный сентябрьский день сменился сырым и холодным вечером, и совсем уже стемнело, когда около дворца в Троицком монастыре собралась порядочная толпа дворян и детей боярских и стала требовать, чтобы государю было доложено их челобитье.
– Да в чем же ваше челобитье? – спросил их князь Троекуров, приняв от них бумагу.
– А в том, – отвечали выборные из толпы, – чтобы государь приказал строже розыскать воровство и измену Федьки Шакловитого и всех его соумышленников! Мы государю верные слуги и злых умыслов на государское здоровье терпеть не хотим…
– Злодеи и так все переиманы и пытаны, и в воровствах своих повинились, – отвечал им Троекуров. – Чего же еще вам надобно?
– Мы слышали, что государь по неизреченному своему милосердию приказал избавить Федьку Шакловитого от вторичной пытки; а мы знаем, что в первой пытке он во всех своих воровствах заперся… Да вот и князей-то Голицыных, что с злодеем дружили, надо бы также не выпускать из рук, а допросить да с Федькою на очную ставку поставить!
– Не в свое вы дело путаетесь… Государь над этим делом поставил судей строгих и опытных, и те судьи сумеют и без вас все разыскать и рассудить по закону…
– Великий государь млад возрастом и к злодеям милостив, а вы, бояре, ему на своего брата не советуете, – закричало несколько голосов из толпы.
– Да между судей есть и такие, что злодеев покрыть норовят, – подхватили другие.
Толпа загудела; раздались возгласы:
– Беспременно Федьку пытать вторично надобно… Надо до всех добраться, кто на великих государей умышлял!
Троекуров сказал, что передаст государю челобитную, и ушел во дворец.
Толпа продолжала шуметь и волноваться.
– Где же это видано и когда же это было, чтобы без сыску ссылать изменников!
– Каких же изменников? Изменники в железах сидят посажены…
– А Голицыных-то? Ведь, чай, сам слышал, что в указе о них читали, «как они, великих государей оставя, сестре их доброхотствовали и помимо государей о всяких делах докладывали». Это разве не измена?
– А кто Федьке поблажал? Все они же!
– Они все знали, да не доносили – ясное дело, что и сами Федьке норовили! Изменники!
– Надо их в тюрьму! К допросу!
– Держи карман! Их уж и на посаде-то нет!
– Как нет?! Где же они?
– Сам видел! Съехали неведомо куда!..
– Бежали? Слышите ли, братцы? Бежали изменники! Каковы?
– Бежали! – загалдела толпа. – Кто же их выпустил? Кто позволил? Чьим попущением? Слышь, бежали изменники!
В это время Троекуров вышел опять на крыльцо и сказал, обращаясь к толпе:
– Великий государь, царь и великий Петр Алексеевич, всея Великие и Малые и Белые России самодержец, приказал благодарить вас за усердие и велел вам сказать, чтобы вы не мешались не в свое дело, – он-де и сам знает, кого казнить, кого миловать.
Толпа выслушала эту проповедь молча, но не расходилась. В передних рядах слышался глухой ропот, а в задних кто-то вдруг закричал:
– А ведомо ли государю, что изменники его самовольно с посаду сбежали?
– Какие изменники? – спросил с удивлением Троекуров.
– Вестимо, какие! Князья Голицыны! Сбежали неведомо куда! Кто им это дозволил? – раздались голоса в толпе.
– Когда же сбежали? Кто это сказал? – спросил Троекуров, смутившись.
– Чего там – кто сказал! Все знают! Это вы только, бояре, не знаете! Это сделалось вашим несмотрением! Вашей поноровкой! – загудела толпа.
– Коли бежали, так пошлют за ними погоню! – с досадою сказал Троекуров. – А вы все же ступайте по домам и не в свое дело не суйтесь!
Толпа разошлась с ропотом недовольства; но сообщенная Троекурову весть о мнимом побеге Голицыных все же смутила его и других бояр. Послали узнать в дом к отцу Варсонофию, и тот мог сообщить только, что по возвращении из монастыря князь Василий тотчас приказал холопям собираться и укладываться в дорогу и выехал со всем своим обозом по Ярославской дороге.
– Как выехал? Да он должен был подождать пристава! К нему пристав и стрельцы назначены… А он и без пристава, и без стрельцов укатил!.. Неужели точно бежал?
Тревога распространилась по всему боярству у Троицы. «Бежали, бежали князья Голицыны!» – повторяли все с беспокойством, даже не соображая того, что бежать и скрыться с княжьим обозом было невозможно. Как и всегда бывает в подобных случаях, тревога мешала здравому обсуждению дела и сбивала с толку. Весть о побеге опальных князей не решились даже и сообщить государю Петру Алексеевичу; но зато, посоветовавшись между собою, бояре, по настоянию Нарышкиных, решили немедленно принять свои меры – послать погоню за бежавшими князьями Голицыными, нагнать, возвратить их к Троице и отправить отсюда в ссылку не иначе, как с приставом и стрельцами в провожатых.
Задумано – сделано. Так как ни стрельцов, ни рейтар нельзя было послать в погоню без указа государева, то решили возложить это поручение на охочих боярских детей и дворян и придать им в помощь с полсотни боярских слуг. Побежали приятели Нарышкиных, Долгоруких и Шереметевых на посад, и пошла суматоха.
Всполошился весь посад. Везде во всех дворах замелькали фонари, забегали и засуетились темные фигуры людей, которые поспешно седлали и взнуздывали коней, поспешно закидывали ружья за спину или подтягивали пояс с висевшею на нем саблею. Звяканье уздечек и оружия, топот и фырканье коней на улице, суетливая беготня и крики, бестолковое скакание каких-то всадников взад и вперед по посаду перетревожили все население Троицы.
– Куда это? За кем погоня? – спрашивали в толпе, собравшейся на улице.
– За беглыми князьями! – пояснял кто-нибудь.
– За которыми же князьями? Не слыхал было беглых-то?
– А вот за теми, что у попа в доме стояли. Чай, и попу достанется за то, что упустил.
– Да что вы, братцы? Какие же они беглые? Они собрались, как добрые, да шагом по Ярославской дороге поехали! С ними обоз-то никак лошадей в пятьдесят идет? Где же им бежать?
– Я же тебе говорю: бежали! Их завтра было на площадь выводить – приговор над ними ссылочный читать, – а они взяли да не спросясь уехали.
– Полно врать-то! Видно, хлебнул под вечер лишнюю!..
Поднялся спор, смех и ругань. Но в это время весь разношерстный сборный отряд, назначенный в погоню за Голицыным, собравшись на улице, сбился в кучу около дома отца Варсонофия. Вот и предводитель его, дворянин Хвостов, сел в седло, перекрестился на обитель, крикнул: «Гайда, за изменниками!» – и пустил коня вскачь по улице. За ним, теснясь и перегоняя друг друга, поскакали остальные дворяне и слуги боярские, бренча оружием и неуклюже подпрыгивая на сытых конях.
Князья Голицыны между тем добрались до Присыпкова. Здесь, у самой околицы, встретил их князь Борис со своими псарями и ловчими, отпросившийся у Петра на этот день в отъезжее поле, чтобы не присутствовать при чтении указа об опале князей Голицыных.