П-119, как и все остальные лодки проекта П-4 — кораблик совсем небольшой. Строго говоря, бронекатер, пусть и закрытого грунта. Ходит недалеко, воюет не очень больно, зато маневренности просто роскошной.

Если проводить аналогию между загадочным военно-подземным флотом и куда лучше знакомым населению флотом военно-морским, ближайшим родственником П-119 можно было бы назвать детище капиталиста Люрссена, мелкий, шустрый и очень опасный эс-бот. Однако, как учат нас классики, всякая аналогия ложна, да и не годится сравнивать замечательное изделие рабочих и инженеров Советской Германии с гнусным орудием режима столь чудовищного, что его даже упоминать вслух нельзя без специальной оговорки — «Запрещено на территории СССР».

Сейчас, сразу по выходу из базы, небольшие недостатки проекта казались несерьезными, а достоинства — очевидными и приумножающимися. Экономический ход отбирал у реактора намного меньшую мощность, чем крейсерский, или, тем более, форсаж, поэтому отсеки были ярко освещены. На сколько-нибудь разумной дистанции не ожидалось опасного противника, поэтому режим молчания не соблюдался, и в отсеках было шумно. Наконец, лодка только что вышла из базы, устать не успел вообще никто, поэтому в отсеках было людно.

Капитан-лейтенант Гюнтер Корсак пребывал одновременно на мостике и в прекраснейшем расположении духа. Дежурство начиналось отменно, впереди был самый интересный район и важное задание — лодка шла под Лимбург.

Еще на мостике находился стармех, мелкий и слегка зеленоватый полугоблин, и еще один его соплеменник, упакованный, в свою очередь, в расшитую звездами и планетами робу интеррогатора. Кроме них на мостике не находился никто: у рычагов стоял сам командир, а больше в пузырь мостика никто бы и не влез.

- Никак не возьму в толк, - и по выражению лица, и по удивительно занудному тону, было хорошо заметно, что конкретно этот вопрос конкретно этим полугоблином поднимается далеко не в первый раз, - отчего каждый молодой командир, получив под личное командование хоть что-нибудь крупнее подзбура, так рвется на самую границу? Ходил бы себе дозором где-нибудь под Померанией, горя не знал, проблем не имел. Стаж капает, довольствие копится, опять же, медальки всякие за выслугу, за беспорочную службу.

- И отставишься седым подагрическим кап-три, - отозвался единственный из каждых молодых командиров, оказавшихся на мостике. - А так... Мы кого-нибудь ловим, нас кто-нибудь ловит, тем временем, граница медленно продвигается к северу, вон, и Лимбург уже наш, советский. И, опять же, медалька какая-нибудь будет очень кстати. - Мысли о возможной медали совершенно очевидным образом каплея грели, и он планировал продолжить беседу в том же ключе.

- Ык! - подал вдруг сигнал точного времени интеррогатор, сидевший до того неслышно и почти невидно, - Двадцать семь сто три!

Каплей замолк и приналег на рычаги: за неспешной и довольно приятной беседой с товарищами лодка миновала контрольный интерробуй, и требовалось повернуть на север, одновременно обозначив дифферент на корму: юг земель, когда-то называвшихся Королевством Нидерландов, отличался от уже покинутой Вестфалии совершенно идиотской интеррографией. Наставление требовало выйти повыше, чуть ли не на границу почв, и это был именно тот случай, в котором писанной инструкции стоило следовать неукоснительно.

Невидимый и несуществующий гигант, до того мягко качавший подзсредство на каменной ладони, внезапно на кого-то осерчал, и лодку принялось немилосердно трясти. Мелкие камушки и крупные валуны, участки мокрого и сухого лёсса, пара подземных водоносных слоев (П-119 клюнула носом, проходя водяную яму, и динамическую позицию пришлось выправлять) — всего этого было чуть больше, чем мог компенсировать довольно слабый маятниковый демпфер, сейчас не успевающий заряжать от реактора кристаллические конденсаторы. Лодку трясло.

Стармех уже успел предусмотрительно упасть за резервный пульт (по традиции, он занимал еще и должность старшего командира орудийных систем) и сейчас замолчал, обидно прикусив язык.

- Будет тебе, товарищ командир, медаль! - громко заявил интеррогатор, услышавший что-то в наушниках. - И всем нам. Или нет, смотря, как повезет. Внимание на индикаторы! - полугоблин взмахнул концентратором, имея в виду небольшое усиление яркости индикаторной панели. Панель, до того зеленая в желтизну, вдруг загорелась вся ярко-красным с небольшими черными вкраплениями.

Где-то впереди шел бой.

- Большие дяденьки толкаются, - заметил стармех. - Лезем в самое пекло?

Капитан-лейтенант Корсак был молод и горяч, но не глуп, и тем более — не был полным идиотом. Поэтому он посмотрел на старшего механика как Владимир Ильич на Юлия Мартова, и ответил: - Разумеется, нет. Вон оно какое красное, не нашего тоннажа боевая задача. Аккуратно, по краешку, кого-нибудь цапнем за толстый капиталистический зад.

Каплей замер, будто задумавшись на несколько секунд. На самом деле, конечно, боевой командир не стал бы тратить даром драгоценные мгновения: он проговаривал про себя ключ объявления боевой тревоги, и она, эта тревога, не замедлила объявиться.

Спустя несколько минут П-119 сбросил скорость до возможного минимума, и, крадучись, почти неслышно (спасибо рыхлому грунту) подкралась к редкому в этих краях гранитному языку, прямо за которым сейчас и разворачивался очередной акт военно-подземной драмы.

Скала надежно блокировала звуко-подземную связь, но тот, кто подавал сейчас сигнал, или уродился таланту неимоверного, или долго и хорошо учился, или все сразу, но сигнал бедствия пробивался даже сквозь гранит.

«Здесь спасбот А-440! Имею на борту раненого командира! Здесь спасбот А-440!»

Каплей Корсак, как и всегда в минуты сильнейшего душевного волнения, сделался собран и деловит: рубленые фразы, конкретные образы, предельно четкие вокабулярные ключи.

- Удаление? Вектор?

Интеррогатор выбросил три пальца и почти сразу же еще один. Пальцы красиво светились: изумрудно зеленым и нежно-розовым, что означало определенное направление и точную дистанцию.

- Контрсреда?

Пальцев стало пять, светились они ярко-алым. 90 баллов по шкале Кальченко. Насквозь не пройти никак. Зато...

- Пределы?

Командир на секунду задумался, кое-что вспоминая. «Пэ четвертый — это катер-смертник. Его всегда выбивают первым, если видят. Корсак скажет, почему» -преподаватель, тучный русал без одной руки, но в фуражке контр-адмирала, относился к Корсаку хорошо, но на вопрос стоило ответить, и желательно, верно.

Гюнтер и ответил — потому, что вовремя вспомнил ТТХ кораблика. Вспомнил он их и сейчас.

Проект П-4 когда-то вырос из совсем невооруженного, но очень толкового подземного судна, применявшегося, преимущественно, спасателями: мощная силовая установка и заложенная создателями суденышка возможность бурить в любую сторону, а не только вперед и назад по курсу, позволяла очень быстро пролезть куда угодно, и там, где угодно, принять на борт кого следует.

Например, шахтеров, заваленных в сверхглубокой шахте и ожидающих последнего, окончательного обвала, после которого спасать будет как бы уже и некого.

П-119, как достойный представитель проекта, оказался в нужное время в нужном месте, и теперь требовалось не ошибиться. Корсак не ошибся.

Резко взревел, выходя на предельную мощность, маховик реактора. По всей лодке погас свет: даже те мелкие крохи и ЭСов, и простого электричества, которые можно было так сэкономить, означали метры и секунды, которых могло не хватить.

Привычная вибрация бура сменила тональность и направление. Лодка уходила вертикально вниз. Экипаж бубнил мантры Ленину, вокабуляры Сталину и просто стихи Суслову: в отсутствие в советской парадигме мира бога люди все равно находили, кого попросить, иррационально и почти не всерьез, о защите и заступничестве в тяжелую минуту.

Потом было всякое.

Была потеря нижнего бура, когда лодка прорывалась сквозь пришедшийся кстати, но оказавшийся слишком узким, пролом в гранитной стене.