Ветер стихает, и вместе с ним исчезает грозная фигура величественного старца, небесное проведение выполнило свою задачу, и теперь вступают в силу земные законы, сплетающиеся из неограниченного числа отдельных и пересекающихся случайностей.
Смешение
Природа одинакова для всех существ.
Пиррон
Отрезок терры от Киркинитиды на юге и до побережья Каркинитского залива на севере в пределах складчатого поднятия плато расположен напротив увалов, обращенных крутым краем к морю. Поверхность земли и увалы разделены между собой синклиналями*, расчленены глубокими сухоречьями, балками и оврагами, лучеобразно сходящимися к корытообразным котловинам, вмещает степи с фрагментами леса, и обитаемых поселений. Узкая часть бухты с южной стороны Калос Лимена служила прекрасной гаванью, что и отразилось в названии города. В сторону на расстоянии нескольких футов от берегового клифа – западного края Калос Лимена, скальный пласт, ставший краем известняковой террасы, до которого распространялась городская застройка Керкинитиды.
Остатки прошлого – развалины греческой башни, здания, где когда-то заседал городской капитул, нелепо и пафосно врезаются здесь во все построенное позже – к полуразрушенным стенам прилажены новые дома, обломки и выщербленные камни выступают, всему мешая. Точно так, в сознании некоторых обывателей греческого в прошлом Калос Лимена прочно обосновываются отжившие понятия и неуемные замашки. Они придают своеобразие скифскому городу, где квадраты простых карарес* из нескольких небольших комнат, устроенных для проживания двух семей, замыкаются правильной формы двориками и соседствуют с многоярусными жилыми и торговыми постройками, украшенных лепниной бывшего дорийского полиса. Только светло-серые плиты каменной мостовой, ведущей к порту, постоянны и прочны, как-бы убеждая всех в неизменной связи жителей города с морем. Старожилы Прекрасной Гавани, потомки выходцев из Ионии, знают, где можно легко добыть верхне-меловые отложения породы, чтобы применить их для побелки, замазки, изготовления известково-цемянковых растворов и для производства керамики. Вследствие этого все дома прекрасного города отбелены и свежи и множатся гончарные мастерские, отправляющие излишки керамической посуды в Херсонес.
Когда огромная черная тень от башни сжалась до небольшого квадрата, открыв площадку перед гончарными мастерскими заботливым лучам весеннего солнца, двое детей – мальчик лет тринадцати – четырнадцати и девочка, по виду чуть помладше, соревновались в прыжках между кучами отработанной глины. Устав от беготни, они стали озорно толкать испорченный глиняный кувшин желтого цвета, пока тот не раскололся на несколько частей к вящей радости полноватого мальчика с всклоченными темно каштановыми волосами, красиво вырисованным лбом, смешно оттопыренными ушами, напоминающими розовые морские ракушки, слушающие в основном только самих себя. В этот момент из раскрытой двери средней мастерской показалась массивная фигура мужчины, опоясанная черным фартуком из грубой материи и желтом пилосе* воздух на площадке стали сотрясать ругательства и воспитательные тирады, относящиеся к детям:
– Опять бездельничаете, негодники! Великовозрастные лодыри, нет, чтобы заняться чем-то полезным! Марш домой, Лидия, а ты, Эрасмус, недотепа, направляйся ко мне. Будешь помогать месить глину, но сначала наноси воды в жбан. Видишь, пустой стоит!
Дети замолкли и подчинились требованиям старшего, который был отцом мальчика, звали его Барнабас, и происходил он из древнего дорийского рода гончаров, производивших чернолаковую посуду. С того самого времени, когда под натиском скифов, греки разрушили и разобрали Калос Лимен на камни, а поставщики прекратили привозить дорогостоящие материалы, Барнабас не стал делать эксклюзивную утварь. Он перестроил сложное чернолаковое производство под гончарную мастерскую, где использовались местные сорта красной и желтой глины. Своего сына предприимчивый грек всеми силами пытался привлечь к гончарному ремеслу, но тот был слишком непослушным, плохо приспособленным к усидчивому, сосредоточенному труду, и кроме замеса глины был ни к чему не приспособленным. Правда, Эрасмус, побаивался ослушаться Барнабаса, иначе отец мог пустить в ход лозину, не раз прогуливавшуюся по широкой спине и заду ребенка. Навылет ошарашенный резким отцовским окриком, он в последний раз с ожесточением пнул осколок кувшина, с сожалением попрощался с девочкой, и принялся с показным послушанием выполнять приказание отца. Прежде, чем разойтись в разных направлениях, дети договорились встретиться на следующий день на пустыре, расположенном за никрополем, простиравшимся вдоль дороги от городской стены до зарослей колючего можжевельника, невесть кем тут посаженного, и дальше до извилины ручья, поросшей густым ивняком. Не обращая внимания на суровость Барнабаса, юная гречанка гордо вскинула голову с немного растрепавшейся замысловатой прической и не спеша проследовала в направлении моря. Дом Лидии находился недалеко от гавани, его белый фронтон предварял портик, опиравшийся на круглые колонны. Ее отец – Пимфилос, имел несколько парусно-весельных лодок, которые сдавал рыбакам в аренду в сезон ловли рыбы, а в другое время занимался перевозом мелких и крупных партий товара в Керкинитиду и Херсонес. Единственная дочь Памфилоса росла в неге и достатке, ее нежные руки не знали никакой черной работы по дому. У матери была служанка, которая выполняла все ее поручения: ходила на рынок, убирала дом, начищала до блеска медную посуду, носила воду, мыла, стирала с раннего утра до позднего вечера. Только приготовлением еды занималась Калисто – жена Памфилоса, которая не доверял варварке стряпню, считая ее нечистой. Бог знает, как удавалось Лидие сохранять бархатную белизну лица, шеи и рук даже под палящими лучами весеннего и летнего солнца, когда она с другими детьми бегала на пристань понаблюдать за работой рыбаков или посмотреть на разгрузку заморских товаров. Серьезные не по-детски глаза, большие, холодноватые, прозрачно-голубые, они смотрели надменно и уверенно. Когда ей что-то не нравилось в подругах по детским играм, она умела смотреть на них свысока из-под прелестных тяжелых век, редко мигавших, как будто она старалась сразить соперниц своим взглядом. Этому взгляду не поддается только одна из ее знакомых – Тамина, темных глаз которой опасается и юная гречанка. Мать юной скифянки слывет ведуньей, в степи, там, где она проходит, выпасая своих коз, засыхает трава по обочинам тропинки под стопами ее ног. Тамину никто не обижает, ее даже побаиваются из-за брата Макента – силача и смельчака, который не раз побеждал в соревнованиях по борьбе не только сверстников, но и тех, кто был старше его по возрасту. Эти двое – брат и сестра иногда присоединяются к Лидии и Эрасмусу, когда те любуются на заморские корабли в порту или дразнят детей рыбаков за их просоленную морской водой и загрязненную рыбьей чешуей одежду. Юный грек пытается подражать Макенту, и однажды он приподнял Лидию на руках, чтобы помочь ей перебраться через полноводный после осенних дождей ручей. Руки у него слабые, и он чуть не уронил свою дорогую ношу в воду, но молодой гречанке понравился такой порыв друга.
Год или два, сколько лет, длилась дружба Эрасмуса и Лидии, история умалчивает. Они выросли и уже не могли удовлетвориться детскими играми, все чаще назначали друг другу встречи за оградой некрополя, где статуя Аида и Персефоны с одной стороны и начинающийся невысокими туями дикий пролесок, состояли в трогательном сговоре с подрастающими детьми, невинными поцелуями начинающими свой опыт взрослой любви.
Эфеб*
У людей зло вырастает из добра, когда не умеют управлять
и надлежащим образом пользоваться добром. Неправильно
было бы подобные относить к числу зол, но считать их благами.
Добром можно пользоваться, если кто захочет во зло.
Демокрит
Размеренно течет жизнь Прекрасной гавани, но своенравное время не останавливается, внося, порой, необычайно трагические линии в сложившийся красивый оригинал. Так случилось, что через пару лет, когда заинтересованные друг другом Эрасмуса и Лидии, ищут уединения на пустыре за городом, знатный купец Наркиссос снимает комнаты в поместье крупного рабовладельца Атанаса, которому принадлежат все виноградники в округе. Его роскошная усадьба расположена в нескольких стадиях от оконечностей Калос Лимена. Товар Наркиссоса хранится в той части города, которая вплотную примыкает к порту. Амфоры различных размеров, керамические терракоты, чернолаковая посуда, надежно упакованные сгрудились на заднем плане большого двора Памфилоса, за хорошую плату предоставившего в аренду свою территорию старинному другу брата его отца. На правах доброго знакомого Наркиссос иногда обедает в доме Памфилоса, где и случается его знакомство с Эрасмусом и Лидией. Вначале Памфилос был даже польщен дружбой с богатым купцом, но ему достаточно нескольких встреч с ним, чтобы у наблюдательного грека сложилось предельно верное впечатление относительно их гостя – ему не стоит особо доверять. Хотя тот и обаял всех своей грамотностью, знанием философии, особенностей жизни их предков. В его пространных рассказах воскресали древние герои Спарты и Афин. Ликург*, Клеомен* и Леонид*, Тесей* и Солон* – герои разных эпох, кажутся близкими, перенесшимися через века в настоящее время. Внимательно слушает Эрасмус Наркиссоса, который с неистовым вдохновением повествует про Тесея и нить Ариадны, поход Аргонавтов за золотым руном к берегам Колхиды или, когда тот, стоя на низкой скамье и протянув вперед правую руку с киликом, цитирует слова Ксеркса:
