Соколов не смел сдвинуться с места и судорожно пытался по мимическим морщинам вокруг выцветших глаз Скорпиона распознать все самые неприятные смыслы этой фразы.

– Говорить что-нибудь будешь, или сразу к делу перейдем?

Игорь буравил блондина расширенными от страха глазами, силясь понять, чего тот хочет от него.

– На колени давай! – заорал вдруг Скорпион и направил пистолет на парня. – Быстро! Сюда ползи. Ползи, я сказал!

Соколов на коленях прополз в сторону Скорпиона и замер, глядя на него исподлобья, снизу вверх, и чувствуя, как щеки начинают пылать от жара камина и ощущения близкой смерти.

Скорпион схватил его за плечо, а второй рукой приставил к виску пистолет:

– Говори! Говори, зачем ты взломал базу! И, главное, как? Тебе отец слил доступы?! Кто за ним стоял?! Кто ему платил? Сколько тебе заплатили? Говори, говнюк!

Игорь зажмурился; тело и язык не слушались, они онемели.

– Ссыкло! – Скорпион вздернул его за шиворот, с отвращением наблюдая, как по щекам Соколова неконтролируемо катятся слезы. – Зачем ты это сделал?! Говори!

– Я х-хотел, чтобы… – голос Игоря был еле слышен из-за трясущихся губ.

– Что? Говори громче!

– Николай! – громыхнул с порога Михаил Витольдович. Крайнов улыбался и сиял порозовевшими щеками – было видно, что он долго ходил по улице во время важного разговора, и разговор закончился хорошо. – Это что за балаган?

Скорпион отшвырнул Игоря, и тот упал на пол и затрясся беззвучно, закрыв руками лицо.

– Виноват, – огрызнулся Николай.

– Иди, Коля. Мы тут дальше сами. Иди. – Крайнов хлопнул Скорпиона по плечу и кивнул на дверь.

Скорпион вышел, оглядываясь на Соколова с неприкрытой ненавистью.

Как только дверь за ним закрылась, Крайнов подошел к Игорю, приподнял его с пола и крепко, по-отечески обнял и похлопал по спине раскрытой теплой ладонью. Пахло от него чем-то достойным; немного старомодным, джентльменским таким парфюмом и еще сигаретами – ничего сложного, все понятно и просто. Ему хотелось довериться.

– Ну, ну, ты чего, Игорь Александрыч, раскис? Давай выпьем, что ли. Коньячку?

Михаил Витольдович был широким, плотным, в хорошей еще форме, с небольшим аккуратным животиком, который обезоруживал и придавал ему обаяния. Небольшого роста, но не рубленый и квадратный, а гибкий и ловкий; зрелый, со вкусом и умом, довольный жизнью бонвиван, который обволакивал и заполнял звучным баритоном все пространство вокруг себя. Он как будто постоянно находился в движении, в бурлящих под его высокими залысинами мыслях, в вовлекающем разговоре. Крайнов вызывал очень теплое ощущение, как старый друг, которого ты встречаешь внезапно на вокзале за десять минут до отправления поезда и вдруг понимаешь, что ехать никуда не хочешь, а хочешь остаться с ним и слушать его всю ночь за рюмкой водки в привокзальном ресторане.

Игорь окончательно очнулся от шока только тогда, когда Крайнов почти насильно опрокинул в него грамм двести коньяку и усадил в кресло у камина. Сам он сел в соседнее. Огонь за старинными витыми решетками убаюкивающе потрескивал, а Михаил Витольдович внимательно смотрел теплыми карими глазами на своего подопечного. Игорь наконец перестал держать свою балетную осанку и, откинувшись вглубь кресла, начал успокаиваться и дышать ровнее.

Крайнов задумчиво потер мясистый круглый нос и вдруг спросил:

– Что ж ты, дорогой, с родителями-то в таких неладах? Что с отцом был на ножах, что с матерью. Вроде дельный парень.

Михаил Витольдович слегка склонил голову набок и замолчал, давая Игорю слово – уважительно, без снисходительности, приглашая к диалогу.

Игорь сглотнул подступающие слезы и пожал плечами:

– Я не знаю. А что, мама звонила, да?

– Да она под дверями СИЗО несколько раз дежурила, потом поняла, что тебя там нет, начала звонить всем подряд – в Управление, в питерский офис, всех на уши подняла. Но, правда, потом поутихла – когда ей сообщили, по какой статье ты проходишь. – Крайнов крякнул и потянулся за сигаретами.

Игорь смотрел в камин застывшими глазами.

– Сказала, что съезжает с вашей квартиры на Циолковского. Ну, как отца твоего нашли – так и сказала. Продается теперь квартирка. Неплохая, кстати. Может, кому-то из наших приглянется.

– Она новый адрес оставила? – тихо спросил Игорь, боясь услышать ответ.

Крайнов долго смотрел в огонь, затягиваясь сигаретой. Выдохнув облако едкого пахучего дыма, он протянул вторую сигарету Соколову и дал прикурить.

– Да нет, не оставила. Но ты ж хакер. Узнаешь потом сам. Да и тебе к ней сейчас, думаю, лучше не соваться. Ты ж ее любимого убил, можно сказать. Ну, так все говорят. Я так не считаю, конечно.

Игорь закрыл глаза и ухнул в темную пропасть – быстро, как на американских горках, и все его внутренности подпрыгнули. Он вывалился на пол в темноте и застонал. Там, внизу, в глубокой оркестровой яме, сидели виолончелисты и флейтисты, гудел контрабас, настраивались и повизгивали скрипки. Он приподнялся на полу, оглянулся – оркестранты не замечали его, перелистывали ноты. Тогда Игорь медленно поднял голову к слепящему свету софитов и услышал голоса. «Арина, стоп, выше, еще раз, еще раз!» А потом: «Арина, быстрее, ап, ап, ап!»

Игорь знал, что где-то в этой яме есть лесенка, и пошел наугад, огибая музыкантов, и наткнулся наконец на нее в полумраке. Щупая беспокойно воздух в поисках невидимых перил, он почти побежал наверх, перебирая суматошно ногами, как маленький.

«Мама».

Арина кружилась на сцене в старинных декорациях, среди огромных цветов из папье-маше, – быстро-быстро, как белоснежное веретено, набирая скорость и отщелкивая такты взмахами тонкой, на пределе вытянутой ножки.

«Па-ра-ра-ра-ра… „Вальс Цветов“. „Щелкунчик“».

– Арина, стоп, выше, еще раз, еще раз!

Игорь схватился руками за край сцены, собираясь выбежать на нее.

– Посторонние, вон!

Недовольный окрик и громкие хлопки режиссера заставили его вздрогнуть и отпустить металлический кант.

Он так и не смог словить взгляд матери: она все время кружилась, потом прыгнула высоко-высоко, потом еще и еще. Пустили дым, сцена начала двигаться в глубину, в пульсирующее и урчащее жерло кулис, загудели декорации, и фигурка Арины стала растворяться в дыму, пока не осталось даже ее очертаний.

Игорь рванулся вперед, но сцена уже погасла, и все заменил собой глубокий фиолетовый свет, переходящий в черноту справа и слева, внутри таинственных, бесконечных, едва заметно вздымающихся занавесей.

– Игорь Александрыч, ну как тебе? Забористо?

Соколов моментально вернулся в кресло и ошалело уставился на Крайнова:

– Вы… вы мне что-то добавили?..

– Есть немного, – хулигански улыбнулся Михаил Витольдович. – Это тебе для расслабления. А то Коля тебя слегка поломал. Я с ним еще беседу проведу, особо. Не переживай, Игорь Александрыч. Все хорошо с тобой будет. Обещаю.

Игорь кивнул машинально, пытаясь понять, где реальность, а где галлюцинации. Он плохо осознавал, что именно говорит Крайнов, но ощущал, как он это говорит. В его словах было много покоя. Была надежность, было обещание какого-то нового, незнакомого будущего. Крайнов говорил, что это место – хаб, один из многих, который занимают хакеры и инженеры, работающие на государство. И его личная резиденция – по совместительству. Михаил Витольдович не мыслил себя вне работы – это была вся его жизнь. Это сквозило в том, как он живо и с удовольствием ходил по комнате, то и дело вытаскивал проекции с кодом из воздуха, какие-то 3D-чертежи; доставал книги и безделушки и совал их Игорю; потом отключил лазеры и осторожно подвел Соколова к столу и с удовольствием показал ему роборуку.

– Новая разработка! – хвастался Крайнов, сжимая и разжимая свою руку, на которой были только часы, – а металлический кулак робота в точности все повторял за ним. – Сам сижу, паяю тут вечерами, просто чтобы порадовать себя. Ребята потом в промышленную версию возьмут.