Откуда пришли предки кетов, чей язык не имеет близких параллелей с языками соседних народов, чей быт кажется нам не приспособленным к суровым условиям Севера?

На самом деле, представьте себе кета-охотника, который уходит на промысел туруханской белки с начала зимы и до начала декабря, повязывая голову ситцевым платком (на вопрос: «Почему без зимней шапки?» — обычный ответ: «В шапке беличий шорох не услышу»), в распашной верхней оленьей парке (распашную одежду обычно носят на юге Азии, на севере традиционной является глухая одежда типа кухлянки или малицы). Иными словами, кет-охотник выглядит в приполярной тайге экстравагантно, как южанин. Когда нам однажды пришлось вскрыть древние кетские могилы, чтобы собрать первую в мире коллекцию кетских черепов, мы обнаружили неожиданно глубокие захоронения. Обычно в условиях вечной мерзлоты народы Сибири хоронят либо на поверхности на оленьих санках, либо на специальных помостах, либо в землю, но копают не глубже чем на полметра. Древние могилы кетов были на глубине до двух метров от поверхности земли. Все собственно кетские жилища сооружаются на поверхности, тогда как многие северные народы предпочитают выкапывать землянки и полуземлянки.

Сказанное свидетельствует о том, что кеты, несомненно, пришлое население на нашем Туруханском Севере, причем материальная культура дает основание искать их древнюю прародину значительно южнее современного района обитания. В то же время топонимика современных мест их обитания, да и само название Енисея — кетские. Следовательно, хотя кеты и пришли на Туруханский Север и расселились на огромных просторах (северная группа кетов от южной обитает на расстоянии до двух тысяч километров), они были первопроходцами в этих местах.

Еще в XIX в. Кастрен считал, что предки кетов обитали в Минусинской котловине, откуда их вытеснили кочевые тюркские народы Саяно-Алтая. Кочевникам в связи с ростом населения и ростом поголовья скота нужны были новые пастбища. Тюркские народы Сибири выходили на степные просторы Алтая, Средней Азии и вступали в соприкосновение с таежными охотниками и оленеводами. По-разному кончались такие встречи — то войной, то миром. Привыкшие к просторам южных степей, отдельные тюркские племена, которые дали современным якутам язык и навыки коневодства, проникали до берегов Ледовитого океана. В своем движении они восприняли культуру таежных оленеводов, охотников и рыболовов.

Справедливо говорят антропологи, что, за очень редким исключением, вызванным особыми обстоятельствами жесткой естественной изоляции, нет сегодня на Земле народа, который представлял бы чистую расовую однородность. Антропологи любят приводить пример из этнической истории Саяно-Алтая, где столетиями длились процессы расово-этнических смешений различных антропологических типов европеоидов и монголоидов.

Для истории формирования наших сибирских народов — бурят и якутов выдающееся значение имела состоявшаяся где-то тысячелетие назад встреча курыкан и тюрков в таежных просторах Прибайкалья. Об этой встрече первопроходцев с пришельцами поведала уникальная находка в антропологической байкальской серии, петроглифы — рисунки на скалах, археологические памятники и письменные источники…

…Дует несильный восточный ветер. Степенно раскачиваются верхушки прямоствольных кедров. На жесткие листья осин выпадает роса. Прозрачны летние вечера в Прибайкалье. Каким бы ни был жарким день, как бы ни источала зной терпкая и влажная в таежных зарослях земля, ветер за много километров доносит холодное сумеречное дыхание Байкала. Разгоряченное тело чуть знобит, дышится легко и свободно.

Трещат сучья в разгорающемся костре. Отблески его освещают широкую поляну, вывороченную землю и очертания могильника. Тревожное зрелище — деревянные колоды, скелеты, оружие: пики, луки, стрелы, ножи. Тут же останки боевых коней. Кто эти всадники?

Во всех могилах ни одной безделушки, ни одной обыденной вещи, только оружие.

Пятьдесят костяков обнаружили археологи в большом могильнике. Пятьдесят сердец перестало биться в прибайкальских просторах где-то на рубеже I и II тысячелетий н. э. Кто эти воины? Какая дорога войны привела их сюда?

И лишь один воин захоронен по-особому. Останки его лежат под небольшой конической юртой, сложенной из плит гнейса. Так хоронили древних обитателей Прибайкалья — предков якутов и бурят — курыканов.

Но этот воин покоится в общем могильнике, там, где остальные его спутники по военной дороге похоронены по обрядам древних тюрок. Кто этот воин?

Его лук и колчан отделаны серебряными пластинами с орнаментом, напоминающим облака. Рядом с доспехами — скелет коня. Еще сохранились остатки богатой сбруи с мелкими круглыми золотыми бляхами. Хозяин коня и оружия смотрит из могилы пустыми глазницами, а белые длинные фаланги пальцев еще продолжают сжимать древко стрелы.

Закончились археологические раскопки. Военные доспехи остались в местном музее, а останки воинов прибыли в Ленинград, в отдел антропологии Института этнографии АН СССР.

Исследуя останки воинов, антропологи пытаются дать ответ, к какому антропологическому типу могли они относиться, предками каких народов могли быть.

Тот, кому принадлежало оружие, отделанное серебром, имеет такой же облик, как и другие воины. Лишь одна деталь привлекает пристальное внимание: позвонок со стороны грудной клетки (почти у ключицы) поражен стрелой. Наконечник стрелы торчит в позвонке. Но странно и невероятно — не эта стрела принесла воину смерть!

Антропологи вновь исследуют поврежденные временем кости, советуются с анатомами. Вывод один: с наконечником стрелы, торчащим в позвонке, человек жил месяцы или годы, пока смерть вновь не настигла его — в грудной части скелета торчал наконечник копья.

Так кто же этот воин, дважды встретивший смерть?

Стрела летит к низко бегущим облакам, а тонкий пронзительный свист, сопровождающий ее полет, растекается над притихшей степью. Причудливо изрезанные ветром каменные утесы громоздятся на гребне горы. Она высится на западной стороне долины и делит ее на две части: чужую — горную, с высоченными кедрами, бурными речными потоками и свою — степную, ровную, покрытую густой травой. Зеленая по весне трава в засушливое лето быстро желтеет, но сохраняет питательные соки.

Черные войлочные кибитки на четырех колесах, большие круглые юрты разбросаны в излучине Великой реки. С раннего утра и кибитки и юрты покрывает серой пеленой пыль, поднятая стадами овец и верблюдов, табунами лошадей и мелькающими то здесь, то там группами всадников. Порывистый ветер подхватывает пыль с выбитых пастбищ и пригоршнями бросает в лицо. Пыль и яркое степное солнце заставляют прищуривать глаза.

Посвист сигнальной стрелы будит лагерь. Над видимым южным краем степи поднимается дым, и вскоре вспыхивает, соперничая с солнцем, яркое пламя. Сигнал предупреждения об опасности бежит по степи от одного костра к другому. Ближние караулы седлают коней. Раннее утро лагерь встречает поднятым по тревоге.

В лагере три сотни юрт, шесть сотен кибиток, две тысячи всадников, но еще больше детей и женщин, стариков и старух. Скот топчет траву, осушает мелкие водоемы. Люди снимаются с обжитого места и вслед за стадами переходят на новые земли.

Племя кочует. Впереди скачут его всадники. Какая сила преградит им путь? Слабые отступают, мужественные сопротивляются, сильные теснят слабых.

Три сотни юрт, шестьсот кибиток у племени, но уже много месяцев оно вынуждено, покинув родные просторы, уходить все дальше и дальше на север. С юга движутся полчища кыргызов.

Тревога гонит прочь беспокойный сон. Неужели опять в путь? За последние месяцы люди не успевают хоронить убитых. Тени их идут следом. Женщины льют слезы, а дети торопятся стать взрослыми, чтобы с натянутым луком верхом на низкорослых лохматых скакунах мчаться по степи навстречу врагам.