Среди специфически африканских трикстерских мотивов отмечу два.

Первый — «перетягивание каната» (M62C, ATU 291). Слабый персонаж по очереди договаривается с двумя сильными (часто это слон и бегемот) соревноваться в перетягивании каната. Те не сразу понимают, что тянут канат друг у друга либо канат привязан к дереву. Мотив распространен от Сенегала до Замбии, а в Восточной и Южной Африке, по-видимому, не известен. После Колумба рабы-африканцы принесли его на юго-восток США, в Мексику и Южную Америку. В западно-африканских вариантах (фульбе, хауса, моси, сонинке, манджак) заяц, заставив слона и бегемота тянуть канат, притворяется другим животным, напялив на себя подгнившую шкуру и утверждая, что это заяц его заколдовал. Испуганные слон и бегемот решают, что лучше с зайцем не ссориться (мотив M62D).

«Уши вместо сандалий» (M132). Враг готов схватить персонажа (чаще всего это снова заяц). Тот просит, чтобы сначала выбросили его одежду или обувь, и подставляет уши. Враг хватает его за уши и выбрасывает, персонаж убегает. Этот мотив распространен в северной Нигерии, Камеруне, Нигере, ЦАР. Поскольку бантуязычным группам он, по-видимому, не известен, мотив мог появиться уже после отделения носителей языков банту от «бантоидов».

Наш перечень, конечно, неполон, однако маловероятно, что при добавлении материала он удлинится значительно.

Как было сказано в самом начале книги, наборы мотивов в африканских традициях сравнительно бедны и монотонны. Чтобы проверить, насколько объективно подобное впечатление, мы отобрали для статистической обработки по 30 африканских, североамериканских и сибирских традиций (рис. 94—97). Все три региона сопоставимы по величине и были заселены очень разнообразными в языковом и культурном отношении группами.

Рис. 94. Результаты статистической обработки мотивного состава 30 фольклорных традиций Африки южнее Сахары методом факторного анализа, первая и вторая главные компоненты. 1 ГК — 6,7 % информации, 2 ГК — 6,3 % информации.

На рис. 94 приведены результаты обработки данных по западно-, центрально- и южно-африканским группам, в основном включающим представителей макросемьи нигер-конго, а также койсанов и представителей чадской ветви афразийской семьи. Для почти всех отобранных групп число зарегистрированных в каталоге мотивов сопоставимо и сравнительно высоко (от 45 до 75), хуже других представлены только хадза (вместе с сандаве) — 28 мотивов из списка. Общее число мотивов, встречающихся как минимум в двух отобранных традициях — около 300. Нило-сахарские и кушитские традиции не включены, т.к. все они представлены в нашей базе данных относительно бедно: ни для одной из соответствующих групп нет даже 40 мотивов.

Статистическая обработка позволила выделить лишь одну заметную тенденцию — южно- и в меньшей степени центрально-африканские традиции (слева от оси ординат) противостоят западноафриканским (справа от оси ординат). Эту тенденцию отражает первая главная компонента факторного анализа. Остальные компоненты, начиная уже со второй, дают хаотическую картину. Языковая принадлежность носителей традиций с зарегистрированными наборами мотивов если и коррелирует, то лишь на локальном уровне, причем и здесь отличить языковые связи от территориальных вряд ли возможно. На рис. 94 южные банту (тсонга, суто, зулу) группируются в отдельный кластер, а банту Камеруна, Габона, Конго и Замбии (конго, луба, фанг, бемба) — в еще один. Однако банту Кении, Танзании и Зимбабве оказываются близки бушменам Намибии и занде ЦАР.

Рис. 95. Результаты статистической обработки мотивного состава 30 фольклорных традиций Африки южнее Сахары. Значения первой главной компоненты факторного анализа: большой квадрат — более +1,00, маленький квадрат — от +0,00 до +0,01, маленький кружок — от 0 до — 0,99, большой кружок: менее —1,00. 1. Бантуязычные группы. 2. Прочие представители макросемьи нигер-конго. 3. Афразийцы чадской ветви. 4. Койсаны.

То, что различия в сюжетно-мотивном составе африканских фольклорных традиций определяются их географической удаленностью друг от друга, видно на рис. 95. В наибольшей степени различаются наборы мотивов запада Западной Африки и Южной Африки. На величину различий указывают условные показателя, отражающие интенсивность сочетания различных мотивов. У фульбе и зулу общих мотивов меньше всего, что соответствует их локализации на разных концах африканского континента.

Североамериканские и сибирские материалы дают иную картину (рис. 96). Языковая принадлежность носителей традиций и здесь не играет существенной роли, что уже было отмечено нами ранее [Сенько и др. 2010]. Однако если африканские традиции в пространстве первых двух главных компонент факторного анализа равномерно распределяются вокруг центра координат, то североамериканские и сибирские образуют резко противопоставленные друг другу группы. Сами традиции значительно богаче африканских.

Общее число мотивов, встречающихся как минимум в двух разных традициях, для 30 североамериканских групп составило около 700, для 30 сибирских — около 600, что вдвое больше, чем в Африке. В большинстве отдельных традиций число зарегистрированных мотивов находится в пределах от 70 до 200.

Рис. 96. Результаты статистической обработки мотивного состава 20 фольклорных традиций Северной Америки методом факторного анализа, первая и вторая главные компоненты. 1 ГК — 8,9 %, 2 ГК — 8,1 % информации.

В Северной Америке традиции северо-запада континента противостоят остальным, а западные и южные — северо-восточным. Эти оппозиции не являются простой проекцией географического положения этнических групп. Географически сэлиши шусвап отделены от алгонкинов оджибва почти втрое большим расстоянием, чем атапаски чипевайян, однако 1 ГК отражает наличие у шусвап и оджибва общих мотивов, которых нет у атапасков (весьма вероятно, что прото-алгонкины пришли к Великим Озерам из ареала Плато). Индейцы Равнин были соседями юте и других шошоно-язычных народов Большого Бассейна, но предыстория этих ареалов, начиная с самых ранних этапов заселения Нового Света, была различной (и соответствующие различия в мифологии фиксирует 2 ГК). В совокупности первые две компоненты факторного анализа учитывают 17 % информации. Иными словами, 17% мотивов отражают тенденции, определяющие распределение мотивов в пределах всего североамериканского континента, а не в пределах отдельных ареалов.

Не менее яркие отличия от Африки демонстрирует и Сибирь (рис. 97).

Рис. 97. Результаты статистической обработки мотивного состава 30 фольклорных традиций Сибири и Центральной Азии методом факторного анализа, первая и вторая главные компоненты. 1 ГК — 12,6 %, 2 ГК — 8,3 % информации.

Здесь также не только первая, но и вторая главная компоненты, на которые вместе приходится 21 % информации, демонстрируют трансрегиональные тенденции в распространении мотивов. Юг (Монголия и Саяно-Алтай) ожидаемо отличен от севера, а Западная Сибирь — от Дальнего Востока, однако географическое положение не является единственным существенным обстоятельством. Якуты оказываются близки тюркам Южной Сибири: они переселились на север менее тысячи лет назад. Сходство западносибирских и дальневосточных мифологий (2 ГК) позволяет реконструировать транссибирскую общность, затем разорванную якутами и тунгусами [Березкин 2006а]. Буряты — соседи монголов и их близкие языковые родственники, но бурятский фольклор содержит отсутствующие у монголов (и, вероятно, заимствованные от более раннего байкальского субстрата) мотивы, поэтому 2 ГК сближает бурят с хакасами и эвенками.