Вариант такелма можно было бы проигнорировать, но это не единственная параллель, связывающая евразийский фольклор с Орегоном. У другой группы орегонских пенути, а именно у сахаптин, представлен еще один евразийский мотив, касающийся птицы и жажды (B72). Дети или другие родственники не дают женщине воды, она обижается и превращается в птицу, обычно в кукушку. Вот содержание некоторых текстов (рис. 89).
Рис. 89. «Кукушке не дали воды», мотив B72. Дети или другие родственники не дают женщине воды. Она обижается, превращается в птицу, обычно в кукушку.
Западные сахаптин: женщина просит детей дать ей воды, те не дают, она превращается в птицу и улетает.
Нэ персэ (восточные сахаптин). Девочка не хочет принести воды матери, та прикрепляет перья к рукам, улетает.
(В обоих случаях эпизод служит завязкой длинного повествования на другой сюжет, но он определенно похож на тот, который характерен для сибирских и европейских вариантов.)
Болгары. Филин и сова были братом и сестрой. Больная мать велела им принести воды, они не исполнили ее просьбы, она их прокляла. Поэтому сова днем слышит, но не видит, а филин ночью видит, но не слышит. Вариант: мать прокляла детей, «Пусть слышат, пусть кукуют, но не видятся». Брат стал филином, сестра — кукушкой.
Украинцы. У вдовы рыбака четверо детей, она заболела, просит детей принести ей попить, каждый отказывается. Дети играют на дворе, младший вбегает в дом, видит, что мать превратилась в кукушку. Дети схватили ведро и ковшик, побежали за матерью, но та кричит им, что поздно. Они бежали, окровавили ноги, с тех пор по лесам и полянам мох с красными крапинками.
Чеченцы. Кукушка последовательно просит каждого из своих трех детей принести ей воды, те отказываются. Она превращается в кукушку, улетает. Дети обещают заботиться о матери, но она не возвращается и теперь откладывает яйца в чужие гнезда.
Алтайцы. Девушка по имени Кук захотела пить, попросила воды у снохи, та рассердилась, отослала ее к шайтану. Кук превратилась в птицу, выпорхнула в отверстие юрты. Кто-то из семьи попытался ее поймать, схватил за ногу, в руке у него осталась только одна обутка, поэтому у кукушки одна нога красная (разутая), а другая черная (в обутке). Вить гнезда кукушка не умеет, так как этому ее не учили в девичестве.
Манси. Мать шьет, просит воды, дети не слушают. Она дощечку для кройки в хвост превратила, наперсток — в нос, метелки из утиных крылышек — в крылья, улетела кукушкой. Дети бегут за ней, исцарапали ноги, поэтому тальник красный. Кукушка села на нос лодки мужа, тот ударил веслом, сломал весло и лодку. Одна дочь скончалась под лиственницей, другая под елью.
Ханты. Женщина попросила детей дать попить, те не дали, она превратилась в кукушку. Сын и дочь гонялись за ней с кружкой по лесу, не догнали. Она села к мужу в лодку, тот ударил кукушку, лодка и весло раскололись. С тех пор кукушка кричит, «Полвесла, пол-лодки!».
Энцы. Мать заболела, просит воды, четверо детей не реагируют. Мать сделала крылья из веников, нос из наперстка, стала кукушкой. Дети бегут за ней, окровавили ноги. Где красная земля, кусты — там эта кровь.
Кеты. Дети только играли, мать работала, заболела, просила пить, дети продолжали играть. Мать сделала голову из коробки для иголок, спину из мялки, крылья из скребка, клюв из наперстка, стала кукушкой, полетела, кричит, «Один сын, одна дочь!». Дети плакали, бежали за матерью, поранились, устали, умерли.
Нанайцы. Лебедь была девкой, имевшей много сестер. Мать не дала ей воды, она ушла из дому, стала лебедем, улетела.
Подобные тексты записаны также у белорусов, различных групп ненцев, северных селькупов и югов (сымских кетов). Понятно, что болгары и украинцы в обозримое историческое время не контактировали с манси и энцами, но и независимое возникновение соответствующих вариантов совершенно невероятно. Многие из них, помимо прочего, объясняют, почему кусты, земля или мох имеют красноватый цвет. Не только у алтайцев, но и у кумыков, даргинцев, башкир, казахов, русских Томской области, телеутов, хакасов, японцев кукушка, вопреки реальности, считается имеющей ноги разной окраски — в рассказах о ее происхождении персонаж успел надеть обувь лишь на одну ногу (мотив B73).
Этот мотив тянет следом другой — персонаж, улетевший на луну и теперь видный там (либо сам ставший Месяцем), успевает надеть обувь или наголенник лишь на одну ногу (мотив A43, «Месяц в одном мокасине»). Данное истолкование лунных пятен связывает телеутов с северными атапасками и с эскимосами юпик (у инуит этого мотива нет). Трансъевразийские параллели указывают на устойчивость повествований, с древности сохранивших одинаковые этиологические мотивы, и американские аналогии на этом фоне не выглядят экстравагантными.
В отличие от евразийских и американских текстов, африканские сказки с мотивом «звери у колодца» отличаются редкостью этиологических мотивов и обилием мотивов трикстерских, переходящих из сюжета в сюжет. Таковы «смоляная кукла, к которой приклеивается бьющий ее персонаж» (ATU 175), «черепаху в наказание бросили в реку, а зайца в кусты», «схваченный за ногу или за хвост персонаж говорит преследователю, что тот схватился за корень дерева» (ATU 5).
Учитывая весь рассмотренный выше набор мотивов, хотя и представленных в Африке, но имеющих, по всей видимости, евразийское происхождение, историческая связь африканских и евразийских текстов выглядит возможной и в случае с мотивом «звери у колодца». И что сомнений не вызывает, так это почти полное отсутствие в Африке этиологических концовок, столь обычных в Евразии и Америке.
В качестве еще одного примера распространения в Африке явно евразийского по происхождению трикстерского эпизода можно привести мотив «бычий хвост» (M124). Персонаж закапывает хвост (либо голову, уши) домашнего животного, уверяя, что оно ушло в землю. Обычно он просит других тянуть за хвост (голову) и когда хвост «отрывается», обвиняет других в том, что скотина пропала (рис. 90). Указатель ATU фиксирует данный мотив главным образом для Европы (ATU 1004), между тем он характерен также для Средней Азии, встречается в Сычуани, а также в Западной, Восточной и Северной Африке. Для Индии в указателе [Thompson, Roberts 1960] зарегистрированы лишь два случая с не вполне стандартными подробностями. В Евразии мотив распространен шире, чем в Африке, а упоминание домашних животных предполагает его относительно позднее проникновение к югу от Сахары — не раньше, чем там появился евразийский домашний скот. Как говорилось, на северо-востоке Африки, возможно, существовал и свой древний очаг одомашнивания крупного рогатого скота, однако южнее распространились виды, заимствованные из Азии.
Рис. 90. «Бычий хвост», мотив M124 (ATU 1004). Персонаж закапывает хвост (голову, уши) домашнего животного, уверяя, что оно ушло в землю. Обычно он просит других тянуть за хвост (голову) и, когда хвост «отрывается», обвиняет других в том, что скотина пропала.
Африкано-дальневосточные параллели
Последняя группа текстов, протагонистами которых являются животные, а фабула основана на обманах и трюках, связывает Африку с Дальним Востоком.
Мотив «посчитать обитателей вод» (M3A) распространен вдоль тихоокеанского фронта Азии (рис. 91). Персонаж предлагает водным обитателям пересчитать их и для этого просит образовать цепь, по которой переходит на другой берег или выбирается из воды на сушу. Самая ранняя версия содержится в «Кодзики»: заяц просит морских чудовищ вани образовать цепь от острова до мыса. Среди современных фольклорных записей вариант «Кодзики» ближе всего китайским. В континентальном варианте (точное место записи не установлено) заяц перебегает на другой берег реки по спинам черепах, а в тайваньском (но записанном на западе острова, а не у тайваньских аборигенов) заяц перебегает на остров по цепочке из рыб (Inimicus didactylus, морской пучеглазый гоблин).
