— Тедди-чемпион улетел в Корею, знаете ли, — говорит дедушка детям. — Бомбил чёртовых косоглазых.

— Не то слово, которое нужно знать детям, — говорит Корин с переднего сиденья, но без особой надежды. Её тесть вырос в неполиткорректное время и с тех пор не изменился. А ещё она хотела спросить, зачем умирающей, полукоматозной восьмидесятилетней старушке бита и перчатка, но промолчала. Дональд Браун никогда особо не говорил о своей сестре — ни плохого, ни хорошего, — но определённо должен был испытывать к ней какие-то чувства, иначе не настоял бы на поездке. И он настоял на своём старом «Бьюике». Потому что машина эта просторная, и он заявил, что знает короткий путь, который может быть немного жестковат. Он оказался прав в обоих случаях.

Дедушка также засунул в сумку стопку старых комиксов. «Добротное чтиво для молодёжи в дороге», — сказал он. Билли было наплевать на старые комиксы — он играл на своём айфоне, — но Мэри поднялась на коленях, залезла в багажный отсек, расстегнула дедушкину сумку и вытащила стопку комиксов. В основном отстойные, но есть и парочка неплохих. В том, который она сейчас читает, Бетти и Вероника ссорятся из-за Арчи, дёргая друг друга за волосы и тому подобное.

— Знаете, что: в былые дни можно было добраться до стадиона Фенуэй, потратив три доллара на бензин, — говорит дедушка. — Можно было пойти на игру, купить хот-дог и пиво…

— И получить сдачу с пятёрки, — бурчит Фрэнк, сидя за баранкой.

— Вот именно! — восклицает дедушка. — Как пить дать! На первой игре, что я посмотрел с сестрой, Эллис Киндер был питчером, а Хут Эверс стоял в центре поля. Ох, как же он бил! Один раз мяч улетел через ограждение и Нэн так радовалась, что растрясла весь попкорн!

Билли Брауну было плевать на бейсбол.

— Дедушка, почему ты так любишь сидеть посередине? Тебе же приходится расставлять ноги.

— Проветриваю шары, — отвечает дедушка.

— Какие шары? — спрашивает Мэри и хмурится, когда Билли смеётся.

Корин оборачивается назад.

— Ну, хватит, дедушка, — говорит она. — Мы везём вас повидать сестру, и мы едем в вашей старой машине, как вы того хотели, так что…

— И она жрёт бензин так, что мама не горюй, — говорит Фрэнк.

Корин пропускает его слова мимо ушей; она пристально смотрит на дедушку.

— Мы оказываем вам услугу. Так что окажите одну мне: никаких неприличных разговоров.

Дедушка отвечает, что больше не будет, извините, а потом скалит свои зубные протезы в ухмылке, будто говорящей, что он будет делать всё, что ему, блядь, вздумается.

— Какие шары? — настаивает Мэри.

— Бейсбольные, — отвечает Билли. — Дедушка говорил о бейсболе. Читай свои картинки и не возникай. Не беси меня. Я дошёл до пятого уровня.

— Если бы у Нэн были шары, она бы стала настоящим профи, — говорит дедушка. — Эта стерва была хороша.

— Дональд! — почти выкрикивает Корин Браун. — Хватит!

— Да, была, — угрюмо произносит старик. — Играла в команде Университета Мэна, которая участвовала в женской Мировой серии. Дошла до самого Оклахома-Сити и чуть не угодила в торнадо!

Фрэнк не участвует в разговоре, только смотрит вперёд на дорогу, на которую ему не следовало сворачивать, и благодарит Бога, что не отклонил предложение отца и не взял «Вольво». Дорога становится уже? Ему кажется, что да. Она становится жёстче? Он уверен, что да. Даже её название кажется Фрэнку каким-то жутковатым. Кто назовёт дорогу, пусть и такую дерьмовую, как эта, Слайд-Инн-Роуд[5]? Дедушка сказал, что это кратчайший путь до шоссе 196, с чем согласилась Корин, сверившись с айпадом, и хотя Фрэнк не любитель коротких путей (как банкир он знает, что они всегда ведут к неприятностям), изначально его подкупило ровное чёрное покрытие. Однако вскоре покрытие сменилось грунтом, а через милю-другую грунт превратился в твёрдую ухабистую корку, заросшую по бокам высокой травой, золотарником и подсолнухами. Они проезжают по «стиральной доске», от чего «Бьюик» трясётся, как собака после ванны. Ему было бы плевать, если бы это древнее жрущее бензин детройтское недоразумение развалилось на части от тряски, не находись они где-то у чёрта на куличках. И теперь, господи-боже, мистеру Брауну приходится обходить слева засоренную дренажную трубу, которая размыла полдороги; колёса с его стороны едва огибают канаву. Если бы было где развернуться, он бы послал всё к чёрту и поехал обратно, но развернуться было негде.

Им удаётся проехать. Едва.

— Сколько ещё? — спрашивает он Корин.

— Около пяти миль. — «МапКвест» завис, и она понятия не имеет сколько, но в её сердце теплится надежда. Это хорошее качество. Много лет назад она поняла, что быть женой Фрэнка и матерью Билли и Мэри — совсем не то, чего она ожидала, а теперь в виде дерьмового бонуса с ними живёт этот противный старикан, потому что они не могут позволить себе отправить его в дом престарелых. Надежда помогает ей держаться.

Они едут навестить старую даму, умирающую от рака, но Корин Браун надеется, что когда-нибудь она поедет в круиз и будет попивать что-нибудь, увенчанное бумажным зонтиком. Она надеется, что у неё будет больше денег, более насыщенная жизнь, когда дети наконец вырастут и станут самостоятельными. Она также хотела бы трахнуться с накачанным, загорелым спасателем с ослепительной улыбкой полной белых зубов, но понимает разницу между надеждой и фантазией.

— Дедушка, — говорит Мэри, — почему они назвали дорогу Слайд-Ин-Роуд? Кто скользит?

— Это «Инн», с двумя «н»[6], — отвечает дедушка. — Раньше здесь была неплохая гостиница, даже с полем для гольфа, но она сгорела дотла. Дорога стала хуже с тех пор, как я последний раз ездил по ней. Раньше была гладкой, как попа младенца.

— Когда это было, пап? — спрашивает Фрэнк. — Когда Тед Уильямс всё ещё играл за «Ред Сокс»? Потому что сейчас она выглядит совершенно убитой. — Они попадают в большую выбоину. «Бьюик» подскакивает. Фрэнк скрежещет зубами.

— Едрить твою налево! — восклицает дедушка, и когда Билли спрашивает его, что это значит, дедушка отвечает: так говорят, когда налетают на такую вот колдобину. — Правда, Фрэнк? Мы частенько это говорили, так ведь?

Мистер Браун не отвечает.

— Так ведь?

Фрэнк не отвечает. Костяшки его пальцев на руле белеют.

— Так ведь?

— Да, папа. Ёб твою налево.

— Фрэнк, — с упрёком произносит Корин.

Мэри хихикает. Билли гогочет. Дедушка обнажает свои зубные протезы в очередной ухмылке.

«Ну и веселуха, — думает Фрэнк. — Господи, вот бы эта поездка длилась подольше. Вот бы она длилась целую вечность».

«Беда с этим старым козлом в том, — думает Корин, — что он до сих пор кайфует от жизни, а люди, которые кайфуют от жизни, не торопятся сыграть в ящик».

Билли возвращается к своей игре. Он достиг шестого уровня. Впереди седьмой.

— Билли, — говорит Фрэнк, — у тебя есть деления на телефоне?

Билли ставит игру на паузу и проверяет.

— Одно, но оно мигает.

— Отлично. Замечательно.

Ещё одна «стиральная доска» сотрясает «Бьюик» и Фрэнк сбавляет скорость до пятнадцати. Он думает, не сменить ли ему имя, бросить семью и устроиться в какой-нибудь маленький банк в Австралии. Научиться называть людей «приятель».

— Гляньте, детки! — гаркает дедушка.

Он подаётся вперёд, оглушая сына на правое ухо, а невестку на левое. Они дёргаются в противоположные стороны не только от громкого звука, но и от его дыхания. Будто у него во рту сдохла какая-то маленькая зверушка и теперь разлагается. Почти каждое утро он начинает, отрыгивая желчь, а потом причмокивает, будто это какая-то вкуснятина. Что бы ни творилось у него внутри, это не может сулить ничего хорошего, и всё же он излучает эту неиссякаемую жизненную энергию. «Иногда, — думает Корин, — я почти готова его убить. Серьёзно. Только кажется, что дети любят его. Бог его знает почему, но любят».