С её отцом было покончено, и осталась мать. Видя гибель мужа, та снова попыталась вырваться из магической ловушки, беззвучно раскрывая рот в отчаянии. Но шипастые корни были слишком прочными для ослабевшей с годами старухи. Вскоре синее свечение, охватившее отца, погасло, и на том месте поднялись красные языки пламени. Любуясь огнём, Арабелла едва заметно ухмыльнулась. Колдунья взмахнула рукой, и голос снова вернулся к её матери. Теперь седая старушка снова истошно вопила на всю улицу, раздирая глотку. Но вскоре визг прекратился, и мать позвала дочь:

– Дануся! Дануся!

Обычно мягкое и добродушное лицо старушки исказили страх и ужас. Арабелла перестала улыбаться и окинула мать сочувствующим взглядом. Взмах руки – и корни уползли обратно, в грязную землю. Дочь подошла к матери и, взяв её за руки, помогла ей встать. Теперь подол незатейливого и поношенного платья матери был покрыт толстым слоем грязи.

– Успокойся, всё хорошо, – проговорила королева, держа свою мать.

– Что ты натворила? – стонала старуха, – Бог не простит тебя…

Арабелла расхохоталась ей в лицо.

– Бог? – переспросила она, – а сейчас что делает твой Бог? Почему он не спасёт свою преданную последовательницу? Почему он не испепелит меня молнией с неба точно языческий Зевс? Чего ему это стоит при его всемогуществе? Или он силён лишь тогда, когда за ним стоят люди? Крестовые походы, инквизиция, охота на ведьм – почему он сам не мог покарать неверных и просил об этом жалких смертных?

– Как ты смеешь, Дануся… – ответила мать.

– Дануся мертва!!! – выпалила дочь, – я Арабелла, королева Катценхаузена! В своё время я читала труды видных богословов, – тон королевы стал более спокойным, – меня заинтересовал вопрос, почему Бог, всемогущий и всеведущий, терпит в мире столько зла. И все ответы были, по сути, оправданием, почему нужно верить в то, что нам сказали люди свыше. Или Бог попускает зло, потому что дал людям свободу воли, или он хочет сделать людей сильнее и праведнее, или же всё зло мира идёт от Дьявола и первородного греха. Но, быть может, Бог вовсе не всемогущий или не всеблагой? Или его просто не существует, как и Дьявола, а демоны и ангелы – всего лишь такие же существа, как эльфы и хомяки, но родом не из нашего мира?

Мать Арабеллы промолчала в ответ на её тираду.

– Возможно, эти сказки помогали тебе выжить, терпя нелёгкую жизнь и издевательства папы, – продолжала волшебница, – но я в них слабо верила и поняла, что была права. Даже если Бог и есть, то он отвернулся, когда отец избивал меня, и я не обязана его любить и в него верить.

– Ты убила его и своих братьев, – всхлипывала мать, – за это Бог от тебя отвернётся до конца твоих дней!

– А ты убила себя, – дочь вынесла приговор, – и это гораздо хуже. Ты способна на чудеса самоотверженности, самопожертвования. Только зачем всё это нужно? Ты посвятила всю жизнь другим, а про себя забыла, и вот к чему это привело. Я находила тебе оправдания, надеялась, что ты просто боялась папы, что ждёшь момента и отомстишь ему, но ты не хотела этого. Что-то побуждало тебя оставаться с ним и потакать ему. Страх одиночества? Чувство долга? Любовь? – насмехалась Арабелла.

– Тебе этого не понять, – тихо произнесла мать.

– Конечно, – саркастически ответила Левски, – на досуге я размышляла, что лучше – мания величия или, наоборот, самоуничижение: «Я маленький человек, я не имею права ничего сделать». Что предпочтительнее – гордыня или антигордыня, смирение? И решила, что второе намного, намного хуже, потому что такие люди потворствуют подобным моему отцу, позволяют им вершить произвол и унижать действительно достойных. Без рабов нет господина, а без тебя не было бы отца. Ты не вступилась, когда он меня сёк, и лишь укрепляла его власть надо мной.

– Но я любила тебя, – выдавила мать, – а ты так говоришь обо мне…

– Любила, – Арабелла фыркнула, – Любила…

Она задумалась, будто пытаясь что-то поймать в глазах матери.

– Ты говорила, что не нужно жалеть себя, – наконец сказала королева, – и я перестала и начала действовать. И вот мои действия – взгляни на их плоды.

– Ты выбрала тёмный путь, – ответила старуха, глядя на горящие останки своего мужа.

– Тёмный, но справедливый, – покачала головой Арабелла, – и никто не остановит меня.

– Справедливый? – переспросила мать, – мы тебе ничего плохого не желали, мы хотели, чтобы ты жила хорошо…

– Желание сбылось, – улыбнулась дочь, – я живу лучше всех вспыховчан, вместе взятых, и добилась этого без вашей помощи.

– …А ты плюнула на наши с отцом старания, обернулась против нас, – печально промолвила старуха, – мы даровали тебе жизнь, привели на свет Божий. И ты нам так отплатила…

– В отличие от вас, я не считаю рождение в этом мире безусловной ценностью, – ледяным тоном отрезала Арабелла.

И с помощью телекинеза свернула матери шею. Дряхлое тело вспыховчанки повалилось на руки королевы, и теперь Арабелла не могла сдержать слёзы. Ненадолго она ощутила себя не могущественной волшебницей, а маленькой девочкой посреди мрачной ночи.

– Спасибо, – преодолевая горечь, произнесла она, – ты не показала мне путь, но отвратила меня от своего.

Исполненная печали, Арабелла подняла руки. Тело матери устремилось вниз и рухнуло у ног дочери. В сердце королевы образовалась хищная, ненасытная пустота. Левски покончила с родителями, с теми, кто заложил основы её жизни, и сейчас не понимала, что делать дальше. Но обещание, данное давным-давно, оставалось в силе. Арабелла не могла остановиться здесь, во Вспыхове. Её ждали Катценхаузен, Марго, магия и дальнейший путь. Только сначала следовало уничтожить родной город, чтобы о нём действительно никто не услышал.

Волшебница перешагнула труп матери и вытянула руки. В её кулаках образовались пылающие шары – этому приёму она научилась из украденных книг эльфийской школы Огня. Арабелла бросала пламя в разные стороны, и оно поднялось над землёй и травой. Королева Катценхаузена использовала телекинез, и хилые стены её старого домика развалились в прах. Обломки камня, отколовшись от фасада, попадали на грязную улицу. Левски провела рукой, сжав пальцы, и второй этаж домика провалился под первый. Дерево и камень с грохотом превратились в кучу мусора, которую постепенно пожирали языки магического пламени.

Огонь пылал повсюду, обагрив мрак ночи. Он поглощал всё, к чему прикоснётся, и вскоре от дома останутся лишь развалины. Арабелла медленно прошла мимо маленькой кучки пепла, оставшейся от её отца, и покинула улицу, наблюдая за хаосом и разрушением вокруг. А тело её бедной матери вскоре встретилось с жадным пламенем…

…Эрнст и Изабелла одновременно вздохнули и перенеслись из Вспыхова начала XVIII века в настоящее, в тюрьму Гранд-Альянса. Близнецы были подавлены обилием ненависти, которая пылала в душе Арабеллы, а всё увиденное хотели забыть. Настолько тяжко оно давило на них, настолько сильный отпечаток оставило – ведь совершили всё это будто бы они сами.

– Зачем ты нам всё это показываешь, ведьма? – вспылил Брат.

Инес спокойно улыбнулась, сидя на тюремной койке.

– Я и раньше многих убивала, но тогда по-настоящему пересекла черту, – ответила узница, – я хотела показать, как это произошло.

Свеча по-прежнему тускло горела в тёмной камере.

– Врёшь! – отрезала Изабелла, – ты пересекла черту и раньше – твои разум и сердце были отравлены ядом!

– Возможно, ты и права, – сказала Инес, – но задай вопрос, где для тебя, тебя лично, находится черта?

– У нас нет времени философствовать, Дануся, – гневно произнёс Эрнст, – завтра мы отправимся в Торхар, и я надеюсь, что мы увидели достаточно, чтобы ты согласилась нам помочь.

– Ещё нет, – загадочно ответила Инес, – я показала вам не всё. Вы думаете, что я зло во плоти, но на самом деле и мне не было чуждо то, что я сама считала глупостью: сострадание.

– Сомневаюсь, конечно, что оно у тебя есть, – сказал Брат, – но Аустелии, да и нам тоже, нужен результат, поэтому поехали.