— Я лучше здесь, — с опаской посмотрела в сумрак зарослей Услада. — Не так уж и студено.

— Да не бойся, уплыли они, — догадался Миронег, — вниз по течению на лодках ушли. Иди, застудишься, что потом с тобой делать.

Услада собрала в корзину мокрую одежу и побрела к реке. Первым порывом рачительного хозяина было побежать следом, проконтр… в смысле, помочь. Но он переборол себя и присел у костерка, наслаждаясь наступающим вечером.

Девчонка вернулась быстро, ровненько развешала на веревке поневу, порты Миронега и обе рубахи, отошла полюбоваться своей работой, довольно улыбнулась. Чудная.

— Козу покажешь, как доить? — с готовностью и дальше приносить пользу, повернулась она к Миронегу.

— Не надобно, завтра. Ступай спать, я тебе на десной лавке постелил, — смилостивился хозяин.

Уговаривать не пришлось, Услада пошла к избе, но у двери остановилась.

— А твоя невеста вдовица, на ней повой был?

— Просто баба из верви за медом приходила, — зачем-то соврал Миронег, — да я еще не сбирал, сам потом отвезу.

— Шустрые здесь бабы, — кинула в воздух Услада, затворяя за собой дверь.

Вот те и скромница, долу очи опускающая.

— Зато девки рукастые, — крикнул в воздух Миронег, но не громко, что б в избе все ж не расслышали.

Он подошел к веревке, в отблесках заката напряг очи, покачал головой, покидал белье обратно в корзину, прихватил под мышку рубель и пошел к реке перестирывать.

Вершины деревьев еще красили лучи упавшего за горизонт солнца, а в прибрежных зарослях уже стоял плотный мрак. Река вбирала вечернюю прохладу, отдавая приятное тепло, под утро жди тумана. Миронег разложил на смятые камыши вещи и усердно принялся за работу. Ухо уловило всплеск весла, зоркий глаз приметил борющуюся с течением лодку. К пасеке плыл Радята. Ну, можно было догадаться, что старейшина до утра не дотерпит.

Миронег торопливо сгреб рубаху и поневу Услады в корзину и прикрыл своими портами.

— О-о, а я думал у него тут красотка какая обживается, а он сам себе порты стирает, — задорно поприветствовал дружка Радята. — Так нет, стало быть, девки?

Миронег разогнулся и помог причалить лодке.

— Нежка уж искать прибегала, — хмыкнул он, — никого не нашла. Дощаник украли, аспиды, и туеса твои в нем были. Уж прости, не доглядел, через пару дней мед начну сбирать, отдарюсь за потерю.

— Как ты умудряешься все время куда-то влипать? — присел на край лодки Радята, скрещивая руки на груди. — Девка-то где?

Миронег замешкался, сознаваться али нет. Да все равно правда наружу вылезет.

— В избе спит, — выдохнул он.

— Красивая? — подмигнул Радята.

— Не разглядел пока, — густо покраснел Миронег. — Чего эти сказывали?

— Ничего, только, что от Изяслава Пронского.

— А она сказывала, что Глеба Переяславского люди за ней бежали.

— Да какая разница, братья все равно. Чего сотворила-то?

— Безделицу одну у княжны умыкнула.

— Все тебе непутевые достаются, — вздохнул Радята.

— Дядька при ней был, помер от ран. Успел попросить к Вороножу ее свести. К Ингварю самому.

Оба дружка замолчали, задумавшись каждый о своем.

— Не вези ты ее никуда, — наконец выдал Радята, — не нужно в их раздоры лезть, голова целее будет.

— То я и сам уж думал, — пожал плечами Миронег.

— До весны схорони у себя, а потом всем объявим, что с Хопра тебе жену привез. Да и живи, детишек себе строгай, — хохотнул Радята.

— Вот ты никак не успокоишься, — буркнул Миронег, — замуж я ее сам на Хопер выдам, приданое найду, ну ежели к Ингварю проситься не станет. Посадская она, к работе тяжкой не приучена. А то, может, осмелеет, так и сама куда сбежит, верткая девка, что вода в ручье, темнит.

— «Замуж выдам», — передразнил Радята, — а чего тогда краснеешь, словно сам девка на выданье?

— Поссоримся, — рыкнул Миронег.

— Ладно, разбирайся сам, — поднялся дружок. — Только нашим не признавайся, от греха. Больно много за нее предлагали, зачем в соблазн народ вводить.

Утро выдалось сонным, туманным. Миронег вышел на поляну, снял с плеча корзину, тихонько тряхнул плетеные бока, залюбовался уловом. Солнечные искорки весело заиграли в каждой чешуйке, заставляя щуриться после полумрака лесной чащи. Ну чистое серебро! Рослые карасики и упитанная плотвичка обещали удачливому рыбаку сытую трапезу и приятный послеобеденный сон. Миронег довольно улыбнулся. Седмицу назад был пяток тощей мелюзги, а в этот раз почти два десятка, да жирные какие. В животе согласно заурчало.

— Эй, хозяйка добрая, пробудилась уже, так принимай улов, — окликнул Миронег сидевшую на бревне Усладу.

Девица вздрогнула хрупкими плечами и быстро поднялась.

— Смотри каковы, — не без хвастовства выставил добытчик корзину рядом с очагом.

Услада робко сделала пару шагов и, вытянув шею, посмотрела на рыбу.

— Ладненькая, — согласно кивнула она, протягивая пальчик, чтобы коснуться ярких чешуек.

— Еще бы, — приосанился Миронег.

— Ой! — вскрикнула Услада, отдергивая руку.

Это плотвица из последних сил извернулась тельцем, едва не выпрыгнув из корзинки. Миронег громко расхохотался. Услада обиженно надула губки.

— Ну, коли ладная, так потроши, есть уж охота, — протянул Миронег девице свой охотничий нож.

— Как потрошить? — уставились на него испуганные карие очи.

— Как — как, чешую соскоблить, — Миронег показал в воздухе размеренное движение, — брюхо вспороть и кишочки вычистить. В кадке водички возьмешь, промыть. Чего ж тут сложного? Проще простого, и семилетнее дите справится. Бери, — попытался рыболов вложить в ладонь Усладе рукоять ножа. — Ушицы наварим.

— Она ж еще живая, — прошептала Услада.

— Ну, так и хорошо, свежая, — не понял Миронег.

— А давай подождем, как она подохнет… немножко.

— Как это — подождем, когда протухнет, что ли? Вон жара какая стоит. Потроши, — снова протянул нож Миронег.

Услада покрутила рукоять, тяжело вздохнула и, прикусив нижнюю губу, подошла к корзине. Долго водила рукой, выбирая с которой начать, наконец взяла за хвост самую мелкую рыбешку и принялась ковырять кончиком ножа, пытаясь отодрать мелкую чешуйку.

— И этого не можешь, — выдернул рыбу Миронег. — Как тебя родня замуж собиралась отдавать? — проворчал он.

Девица не ответила, лишь, горделиво вздернув подбородок, отвернулась.

«Обиделись мы, гляди ж ты», — про себя проворчал Миронег, чувствуя укол совести.

— Ладно, коли ты златошвея, так хоть рубаху залатай, — мягче проговорил он, — видишь, прореха какая. Только вчера чистую надел и, на тебе, крутнулся да разодрал.

Миронег стянул рубаху и протянул Усладе. Девчонка нахмурила бровки, торопливо подхватила рубаху и снова отвернулась. Воздух расчертила темно-русая коса.

— Что опять-то не так? — возмутился Миронег.

— Прикрылся бы, муж благонравный, чай, я не жена, — фыркнула Услада, — и не баба, что сама является, — шепотом добавила она.

Миронег опустил глаза на свою загорелую грудь.

— Сейчас иглу принесу, — буркнул он, широким шагом устремляясь к землянке. — Жил себе жил в покое, нагишом ходил, когда вздумается, и трапезничал, между прочим, вовремя.

Пошарив в коробе, Миронег надел последнюю рубаху, что берег на выход в вервь. Не хотелось марать, да что ж поделать, коли тут всякие воробьишки больно стыдливые завелись. Ну, ладно, не завелись, поселились, заводятся — то блохи али вши, но все равно, суета с ней не меньше.

Уже в новой рубахе и опоясанный, Миронег вынес рукодельнице костяную иглу и моток ниток, а сам принялся разводить огонь в очаге, чтоб успел накопиться жар. При этом на край новой рубахи упала сажа. Да как тут убережешься. Миронег тяжко вздохнул, обмакнул руки в бадье, пододвинул рыбацкую корзину к колоде и, удобно усевшись, принялся потрошить улов.

Рыбешки, одна за одной, полетели в котел, вода забурлила, теперь очередь крупы, немного чеснока, да трав с купального сбора. Вдоль поляны пошел дурманящий аромат, живот снова нетерпеливо заурчал, требуя еды.