Доктор еще говорил о многом, жаловался на отсутствие в городе знающего товарища-акушера, но Софья Ильинична не слушала. Она неподвижно смотрела в луговую сторону Волги, где синел зубчатый контур далекого леса, и ей хотелось уйти куда-то, далеко-далеко, за этот лес, на край света, где в легкой, прозрачной дымке купаются белые облака и где, должно быть, так хорошо, так тихо и спокойно...
XXIV.
В редакции "Вестника" шел большой сумбур. Новый конторщик был неопытен и все путал. Новый сторож не умел разыскивать, в случае надобности, редактора, а редактор не только забросил "театр и музыку", но прямо-таки плюнул на все свои обязанности. Материальные дела газеты совершенно пошатнулись. Постоянные платежи то за бумагу, то за печать в типографию, то сотрудникам и служащим не пополнялись приходом и давно уже совершались на счет быстро таявшего промотовского наследства. Объявлений почти не поступало: они все перешли в "Листок"; полугодовая подписка не прибавила, а убавила подписчиков. В довершение неприятностей в "Гражданине" стали систематично появляться выдержки из "Вестника" с ужасными комментариями и восклицаниями "caveant consules"!
-- Опять господа, "caveant consules"! -- кричал Силин, натыкаясь на обличительный пафос "Гражданина".
-- Пускай! "Гражданин" потерял свой престиж давно уже...
-- Однако мы, кажется, состоим под неусыпным надзором почтенного князя?..
-- Я уверен, что причиной этому обстоятельству ваш милейший родственник, Рябчиков... Он ведь хвастался, что состоит в переписке с князем...
-- Ну и нравы!..
Под впечатлением одного из таких "caveant consules" Силин настрочил злобный фельетон на тему об отношениях между провинциальной газетой и обывателями. Характеризуя последних, он нарисовал тип читателя-доносчика.
На земле всего страшнее
Ссора с гадиною мелкой,
Защищающейся вонью,
закончил он свой фельетон.
На другой день, в числе полученных редакцией писем, было одно анонимное. Автор его ругал газету, редактора и всех сотрудников самыми сквернейшими словами и в заключение заявлял: "Читаю "Гражданина" и "Русь" и ничего не боюсь!"
-- Это ваш родственник пишет, -- сказал Силин, бросая письмо.
-- Ну, уж вы, кажется, готовы всякие помои лить на наших родственников, -- обиженно ответила Зинаида Петровна, -- каков бы ни был мой брат, а на такую мелкую подлость он все-таки не пойдет...
-- Вы думаете? Почему же?.. Потому что -- дворянин? -- с усмешкой спросил Силин.
-- Не хочу я с вами говорить!..
-- В вас говорит еще родовое начало...
-- А в вас -- злоба!.. Как вы любите злословить!..
Они едва не поссорились... Несколько дней избегали излишних разговоров и сухо здоровались при встрече. Зато как же торжествовал Силин, когда братец преподнес Зинаиде Петровне уже явную, неопровержимую подлость.
Захар Петрович прислал в редакцию официальное заявление с предложением уплатить ему за истекшее полугодие арендную плату за квартиру, согласно условия -- 250 р., и 250 р. вперед за остальное полугодие...
-- Что такое?.. Не может быть!
Зинаида Петровна прочитала это заявление дважды и все-таки не верила своим глазам. Они условились с Глафирой Ивановной, что те 500 руб., которые Зинаида Петровна дала Рябчиковым заимообразно, на уплату каких-то там процентов, пойдут в уплату за снятую квартиру. .
Зинаида Петровна сейчас же ответила письмом к Глафире Ивановне, прося ее разъяснить недоразумение. Ответ пришел от Захара Петровича: он управляет домом, он сдавал квартиру, и ему нет никакого дела до каких-то там расчетов частного характера.
-- Вы, конечно, дали без расписки? -- спросил Силин.
-- Какая расписка! Неужели от родных требовать расписку?
-- Какое у нас родство, Зинаида Петровна? Мы -- чужие, чужие всем этим людям, с которыми у нас есть только то общее, что мы живем в одном городе или... на одной планете. Родство! Ну, вот вам -- подлость!.. Хотя и не мелкая, на сумму 500 руб., но очень доказательная...
-- Будет вам, господа, кричать! Вы мне мешаете, -- сказал Владимир Николаевич, выглянув из кабинета.
-- Сходи, Владимир, к Рябчиковым!.. Надо выяснить сейчас же...
-- Нет, уж увольте! Я с ними ни в письменные, ни в словесные объяснения вступать не желаю... Поезжай в банк, возьми денег и пошли... Напиши, что, если не совестно, могут получить... -- сказал Владимир Николаевич и скрылся; притворив за собою дверь, он начал опять писать и щелкать косточками счетов, работая над статьей "Голые цифры и факты -- ответ нашим оппонентам", а Зинаида Петровна отправилась в банк. Спустя полчаса она возвратилась, тревожная и грустная.
-- Знаете, господа, сколько осталось у нас денег?
-- Сколько?
-- 1.050 рублей!
-- Каким же это образом? Не может быть! -- удивился Владимир Николаевич.
Начали считать, рыться в книгах, припоминать "все сначала": 2.000 р. отдали Сорокину за газету, которую он сгоряча сулил подарить, 3.700 р. уплатили долгов, принятых вместе с газетою на свою шею, потом в типографию, за бумагу, жалованье служащим и сотрудникам, дали взаймы Глафире Ивановне... Припоминалось все больше и больше... Взяли справку у конторщика о приходе и расходе по газете и получили остаток в тысячу с чем-то рублей.
-- Так оно и выходит! -- радостно произнес Промотов и, успокоившись, пошел было снова в кабинет, но жена остановила его.
-- Что же будет дальше?
-- Это -- неизвестно...
-- Но ведь на 1.000 руб. мы можем просуществовать самое большее два -- три месяца!..
Опять начались подсчеты и соображения.
Наступали тяжелые дни. Сотрудники сидели в конторе и ждали, когда принесут объявление, и как только деньги попадали в кассу, -- жадно перехватывали их в уплату неполученного ими гонорара, конкурируя друг с другом. Обремененный семейством репортер Козлов стал неаккуратен и, словно из милости, сдавал для хроники маленькие заметки и пустенькие санитарные обличения...
Туго получая гонорар, он давно уже завел сношения с "Листком", и тот щеголял теперь разнообразием сообщений о местных происшествиях, скандалах, новостях из административной и торговой жизни. Силин ругался, ежедневно сравнивая номера "Вестника" и "Листка".
-- Ужасное убийство. На Дворянской улице... А у нас оно имеется?
-- Нет, Владимир Николаевич!
-- Что скажете?
-- Опять у нас ничего нет об убийстве.
-- Ну, так что ж такое?
-- Вот тебе и раз! Такой случай нельзя проходить молчанием...
-- Пустяки!
Начинался спор о значении хроники вообще. Промотов относился к хронике с презрением.
-- Какое значение имеют все эти кражи, убийства, подкинутые младенцы?.. Я понимаю какое-нибудь сообщение общественной важности... Заседание, где рассматриваются вопросы экономической важности, известие о каком-нибудь крупном событии из местной общественной жизни, а все эти случаи, младенцы...
-- Вы ничего не понимаете! Хотя вы и последователь объективизма, но простите, вы ни черта не понимаете, если хотите игнорировать этих младенцев...
-- Зачем они? Докажите!
-- Чего тут доказывать? Неужели вы не хотите знать, что большинству наших читателей эти убийства интереснее ваших голых фактов и цифр?.. Вы -- младенец! Подкинутый младенец! -- горячился Силин.
Промотов терпеливо слушал и улыбался. Зинаида Петровна переходила на сторону Силина.
-- Верно, верно. Сегодня "Листок" продаст пятьсот номеров в розницу, а мы -- пять...
-- Ну и прекрасно! У нас не лавочка...
-- Однако ведь мы должны же думать о денежной стороне дела?
-- Должны. Но все-таки питаться от убийств нам не к лицу.
