В последние месяцы её жизни словесный яд изливался из неё потоками. Я боялась брать телефонную трубку, вздрагивала от каждого звонка, ожидая либо её злобствующую брань, либо поучительно-возмущенные нотации от её друзей. Куда делась весёлая и добрая женщина? В неё словно вселился дьявол. И я знала его имя.

Алкоголизм – страшная вещь, а женский алкоголизм – втройне. Хотя наверное сами алкоголики не считают это плохим. Им же удовольствие, а что родные мучаются, невелика беда. Главное, им в кайф.

Только вот никто не рождается с бутылкой во рту. У привычки к спиртному ноги растут из модели семейных застолий, обильно орошаемых беленькой сорокаградусной жидкостью. Ребёнок растёт и принимает как должное радость взрослых предстоящим возлияниям. А когда уж взрослые и сами подливать начинают…Раз за разом рюмочная доза «счастья» увеличивается.

Паровоз вперёд летит, без всяких там трезвых остановок, и в пьяную топку летит всё без разбора: дети, семья, любовь, дружба. И сгорает без следа…

…И вновь я в единоборстве со своими воспоминаниями. Чтобы не сойти с ума в ночной тишине, погружаясь в их глубины, включаю музыку. Голос Милен Фармер обладает удивительной способностью отключать внешний мир, в то же время не давая утонуть в болоте подсознания…

– Я не хочу жить, – сказала мама после поминальной сороковины брату.

Через десять дней мы повезли её в больницу с повторным инсультом. Она умерла, не приходя в сознание.

В те два летних месяца, когда друг за другом ушли младший брат и мама, от жары на улице плавился асфальт. И оплывала как свеча моя душа. Отец, Сергей, мама – как проклятье какое на роду. Я что-то говорила, делала, но всё как в тумане. Спасибо тёте Тане, взявшей на себя всю организацию похорон и поминок.

Маму отпевали в нашей бухарской церкви. После панихиды мы снова вскарабкались на борт грузовой машины, куда уже погрузили гроб с её телом, и я застыла на месте, не веря своим глазам. В чувство меня привёл голос тёти.

– Маша, ты это видишь? Видишь? Она улыбается!

Лицо моей умершей матери действительно озаряла умиротворённая улыбка. Она улыбалась как живая, хотя на теле явно виделся смертный тлен. Поверить в такое просто невозможно, но коллективных галлюцинаций не бывает.

Мне думалось тогда, что все эти смерти – это к лучшему. Меня пугало собственное кощунство. Останься мать в живых, она окончательно сошла бы с ума сама и извела бы нас всех. У меня было чувство, что с меня снимают кандалы.

Как оказалось не всё так просто.

Кандалы буквально вросли в кожу огромным чувством вины. Вины, что не смогла помочь ни словом, ни делом. Вины, что уже не можешь ничего изменить. Вины, что их уже нет, а ты ещё жива и вполне даже счастлива. Я чувствовала их рядом с собой, видела во снах. Мама звала с собой, в одном из снов, радостная и счастливая, паковала мне чемодан. В самый последний миг я отказалась с ней ехать. Они ждали меня, последнюю из семьи…

Моё время ещё не пришло.

Марина Ракитская

Мама для меня – женщина, которая всегда (ВСЕГДА) получает то, что хочет. Что бы это ни было.

Так она получила Мастера спорта СССР по пулевой стрельбе в неприлично юном возрасте. Так она играючи выигрывала золото раз за разом. Так она получила папу. Так потом получила меня (за два дня до собственного дня рождения).

Мама – это уверенность в том, что все делается верно. Именно так «ВЕРно», а не «правильно». Ибо правила – это про социум. А вера – это про внутреннее состояние. Мамино слово – золото. Если она что-то сказала, то она реально верит в это всей душой.

Когда я, семилетняя, лежала в больнице со сломанной ногой, оказалось, что мне неправильно был наложен гипс. Встал вопрос о повторной операции. Я – в слезы. Никакие доводы врачей не действовали: ни то, что буду хромать, ни то, что нога не срастется. Почему они меня уговаривали, уже не помню, я на их месте просто отвезла бы себя в операционную. А мне почему-то было очень важно, чтобы со мной больше ничего не делали… Семь лет, что сказать – логики ноль.

Мама подошла к моей койке, взяла за руку и сказала:

– Ты сейчас успокоишься, тебе сделают операцию, а завтра я заберу тебя домой.

Я сама пересела на каталку. Ведь мама же сказала – значит, решено.

Когда я очнулась от наркоза, я стала ждать завтра. Когда мама меня заберет.

Надо мной смеялась вся палата: в субботу никого не выписывают, через день после операции никого не отпускают, приводили примеры и опять смеялись, убеждали, что просто мама пообещала это, чтобы я успокоилась. Я злилась, что они не понимали – ведь мама сказала. Но где-то в глубине души появился страх – ведь в субботу не выписывают, да еще через день после операции…

На следующий день, в 12.00, когда я уже почти отчаялась, дверь в палату открылась. На пороге стояла мама, в белом халате. Посмотрев на меня, она строго спросила:

– И чего ты сидишь? Почему не готова? Я же сказала, что мы уходим сегодня.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.