Быстров кивнул Зайцеву и не спеша зашагал через дорогу.
Этим и брал, никогда ничего не боялся, точно фронт в тысяче километров, а он здесь самая прочная законная власть.
Стоял за амбаром, ждал, томился, даже злиться стал, пора бы начать… И все же вздрогнул от неожиданности; едва раздались первые выстрелы. Тихо стреляют. Теперь громче, хорошо.
Кто-то протопал по галерейке. Тогда Быстров спокойно вышел из-за амбара, отомкнул один замок, отомкнул другой, откинул болты, открыл дверь.
— Товарищ Ознобишина! Выходите.
— Нет.
— Что нет?
— А Слава?
— Слава в порядке.
— Вы не обманываете меня?
Он дернул ее за руку.
— Пошли.
— Куда?
— А ну вас!
Он поволок ее за руку, она что-то говорила, он не слушал, вывел на огород, к ним тотчас же подбежал Зайцев, держа в поводу Маруську. Быстров вскочил в седло, тут же подхватил Веру Васильевну, натянул узду, чуть гикнул и галопом понесся вон из села.
15
Приказ есть приказ. Шишмарев, кадровый боевой офицер, точен в его выполнении. Полк выступает на рассвете. Выступают его батальоны. Выступает штаб. На два часа задержится только ротмистр Кияшко со взводом охраны, приведет в исполнение приговор и нагонит штаб в Скворчем.
— Не задерживайтесь, Илья Ильич…
— Господин подполковник…
Шишмарев оглянулся. Астров и солдат из комендантской команды волокли вслед за командиром полка походный сейф. Приказ по дивизии в сохранности, формально ни к чему не придраться, но карта, оперативная трехверстка, много скажет любому работнику любого штаба, попадись она ему на глаза.
Хорошо, что Кияшко не представляет всей ценности пропажи, а то обязательно сообщил бы о ротозействе подполковника Шишмарева контрразведке.
Шишмарев остановился в сенях, у двери в кухню, постучал по двери пальцем, надо же попрощаться, поблагодарить за гостеприимство, хотя никто их в этот дом и не звал.
Из-за двери тотчас появился Павел Федорович в ситцевых полосатых подштанниках — показать, что он только что проснулся, хотя уже не раз выходил сегодня во двор.
— Чем могу служить?
— Хочу попрощаться. Желаю вам…
— И вам, господин подполковник, и вам!
Подобострастно, чтобы как-нибудь не рассердить напоследок, коснулся руки Шишмарева, искательно взглянул на Кияшко.
— Ключики бы мне от амбара…
— Я еще задержусь, — холодно сообщил Кияшко. — Разделаюсь с делами, получите.
— Да я ничего, — угодливо поддакнул Павел Федорович. — Только бы не потерять.
Шишмарев решительно зашагал прочь.
Вперед, на Новосиль, на Тулу!
Кияшко не пошел дальше провожать…
Вот он и хозяин положения. Милому мальчику — ловко он обвел вокруг пальца недалекого Шишмарева! — назначено явиться к десяти. Явится! А если…
Казнь надо провести поэффектнее, иначе потеряется весь ее смысл…
Кияшко вернулся в комнату, где размещался штаб.
Мебель сдвинута в угол, на полу обрывки бумаг.
В дверь беспокойно заглянул Павел Федорович — что он тут забыл, этот проклятый ротмистр?
— Вам не нужно чего?
— Нужно. Молока, да похолоднее.
Кияшко сел на стол напротив киота, когда-то и он молился перед такими иконами, это давно прошло… Неслышно приблизилась Нюрка, внесла крынку, чашку, поставила на стол, молоко загустело, вечернего удоя. Кияшко слил в чашку отстоявшиеся сливки, выпил, еще, еще, молоко холодное, вкусное, выпил все молоко, смахнул с гимнастерки упавшие капли. Пора приниматься за дело!
— Гарбуза! Все готово?
— Так точно.
— Двух солдат ко мне, остальных построить.
Что это?..
Выстрел! Еще! Еще!..
— Гарбуза! Выяснить!
Но выяснять ничего не надо. Бежит один солдат, второй…
— Стреляют за кладбищем!
Откуда? Какой-нибудь отставший и болтающийся в тылу у белых отряд?
— Гарбуза! Кони оседланы? Боя не принимать, Я сейчас…
Кияшко не знает, кого предпочесть — Фемиду или Марса, совершить правосудие или поторопиться за полком.
Конечно, лучше поскорее удрать, но возмездие прежде всего!
— Гарбуза!
Кияшко балетной походочкой семенит к амбару.
Ключи при нем. Однако… Что это? Замки сорваны с петель. Валяются на земле. И один и другой…
Ротмистр распахивает дверь.
— Эй! Выходите!
Куда она там забилась? Кияшко вбегает в амбар…
Да где же она? Что за черт! Да где же…
Навстречу встает заспанный Федосей.
— Где… эта самая?
Федосей скребет в бороде. Он тоже мог бы покинуть амбар вслед за Верой Васильевной, но у него и в мыслях нет, что с ним может случиться что-нибудь плохое.
— Увезли.
— Кто?
— Да эти… здешние… большаки.
— Чего ты тут мелешь?
Но расспрашивать некогда.
— Гарбуза!
Гарбуза тут как тут, в сопровождении двух солдат. Кияшко указующим перстом тычет в сторону Федосея.
— Взять!
Возмездие неотвратимо, приговор должен быть приведен в исполнение, искать эту учительницу уже некогда, ее заменит этот самый Федосей, раз он тоже участвовал в большевистских кознях…
Солдаты хватают Федосея под мышки и волокут наружу. Тот не сразу понимает, куда его ведут.
— Куда ето вы меня?
— Туда!
Кияшко пальцем указывает в небо.
Вот когда доходит до Федосея смысл этого жеста!
— Да рази ет-то возможно? Без суда?
— Я здесь суд!
— Побойси бога!
— Здесь я бог…
Кияшко торопится, и солдаты торопятся.
— Вы только не медлите, ваше благородие, — поторапливает Гарбуза… — Не ровен час…
Но такие дела они умеют делать без промедления. Все делается быстро, точно и аккуратно.
— Ваше благородие…
Гарбуза держит за повод лошадь Кияшко.
— А тех, что стреляли, не видно?
— Говорят, залегли в канаве.
— Проскочим?
Гарбуза скалит зубы.
— Ничего, ваше благородие, проскочим!
…А Славка тем временем бежал. Бежал мимо кустов сирени, мимо берез на обочинах, мимо просветов в листве. И вдруг он почувствовал, что задыхается, что не может больше бежать, ноги налились свинцом, еле отдирает от земли…
Он сразу понял, что это такое, не почувствовал, а понял, вполне сознательно ощутил — страх. «Я боюсь. Мне не хочется умирать. И маме не хочется. Но она согласна умереть, лишь бы я продолжал жить. А я не смогу жить, если мама умрет из-за меня. Поэтому лучше мне умереть. Хотя это очень страшно. Не видеть неба, не видеть деревьев, не видеть маму. Ничего не видеть».
Он перестал бежать и пошел шагом. Шел, раздумывая обо всем этом, не останавливаясь ни на секунду. Он даже не знает, чего стоит его смерть, ошибся Быстров или не ошибся, стоило ли рисковать жизнью или не стоило, цена карты никогда не откроется ему, через час его казнят.
Мама, конечно, не захочет, чтобы он умер, поэтому нужно сразу поговорить с Шишмаревым, вы мужчина, вы офицер, у вас тоже есть мать… А если у него нет матери? Если она только была? Тогда он ничего и не почувствует…
Вот почта! Кто-то стоит меж грядок капусты и смотрит. Почтмейстерша. Она же комическая старуха из драмкружка. Привет, Анна Васильевна!
— Славушка!
Она кричит. В ее глазах ужас. Она все знает. Он машет ей рукой. Он тоже все уже знает.
Дорожка через капустное поле. Больше уже не придется ему грызть кочерыжки!
Канава…
Вот и волисполком. Но за окнами никого. Его никто не видит. Прямо перед ним буква «П». Серое деревянное «П». Вот как это выглядит. И что-то висит…
Боже мой, да ведь это же Федосей!
Серый, растрепанный, тихий…
И рядом никого. Он перебегает площадь. Сад. Ограда. Через нее вчера прыгал Саплин. Дом. Крыльцо. Галерея. Сени. Передняя. Зала…
Никого!
Бежит на кухню. Там Павел Федорович. Петька. Нюрка. Надежда. Нет только мамы и Федосея.
Павел Федорович глядит на него.
— Прибыли? Очень приятно. Где это вы пропадали?
Он даже не издевается, он просто не знает, что сказать.
— Где мама?!
Все смотрят на Славку.
