«В землянке кто-то остался, — подумал Костя, — судя по яркости света, который вырывался оттуда, она маленькая, на двух-трех человек. Если один ушел, там сидят не больше двух».

Надо действовать не медля, пока не вернулся немец, который только что вышел.

Ярцев расставил разведчиков: Орлова и Лаптева возле хода сообщения, чтобы они смогли, если потребуется, оглушить сверху того солдата, который будет возвращаться в землянку, Шестерина и Токмакова по обеим сторонам ступенек, ведущих в землянку, сам же Костя осторожно, на руках опустился сверху в ход сообщения. Бережно встал на ноги и, ступая на цыпочках, начал сходить по ступенькам вниз, к завешенному плащ-палаткой входу. За ним тенью соскользнул Шульгин. Неслышно ступая, Ярцев прильнул к дырочке, из которой просачивался свет в темноту. Он увидел озаренную карбидным фонарем землянку и сидящего спиной к входу, судя по мундиру, немецкого офицера. Тот что-то разглядывал или читал лежащее на снарядном ящике, заменявшем ему стол. Зоркий взгляд Ярцева выхватил закрытую пистолетную кобуру на боку сидящего офицера и висевший на стенке у самого входа автомат. Он на таком расстоянии, что немец сразу не сможет их схватить. В землянке не двое, а только один. Надо его брать, решил Ярцев. Мгновение — он рванул в сторону плащ-палатку, шагнул в землянку. При этом нарочно стукнул сапогом о пол. Немец от неожиданности вздрогнул и резко повернулся всем корпусом в сторону входа. Взгляд его с удивлением остановился на Ярцеве. Держа автомат на уровне груди офицера, Ярцев негромко, но внятно скомандовал: «Хэнде хох!»

Из-за спины Ярцева показался Шульгин и добавил: «Шнель, шнель!»

И тут произошло то, чего никак не ожидали ни Ярцев, ни Шульгин. Немецкий офицер, не отрывая изумленного, но не испуганного взгляда от звездочек на пилотках наших разведчиков, вдруг на русском языке сказал, медленно поднимая руки:

— А вы кто такие есть?

— Разведчики Красной Армии! — ответил Ярцев.

А у нас в расположении разведроты, в эту самую минуту Журавлев пропел последнюю строфу фронтовой песни:

Слова этой песни будто долетели до вражеской землянки. В ней перед Ярцевым и Шульгиным сидел с поднятыми руками в серо-зеленом мундире чей-то сын… Его, может быть, тоже ждет не дождется где-то старая мать. В одно мгновенье может блеснуть финский нож или в крайнем случае прозвучит короткая автоматная очередь, и тогда сын твой никогда не вернется домой… Он враг наш, служит фашистам — лютым врагам советского народа!

Ярцев видел перед собой более злого врага, чем фашисты. Он резко приказал ему:

— Встать!

Власовец встал и повернулся к нему лицом, Ярцев рванул из его кобуры «вальтер». Шульгин подстраховывал Костю, держа под дулом своего автомата стоявшего врага.

Когда Ярцев нагибался и вынимал пистолет, офицер неожиданно быстро, быстро заговорил, будто торопился высказать как можно скорее свою мысль:

— Слушайте! Давайте дружески поговорим, чем стоять перед вами мне с поднятыми вверх руками…

Тут только Ярцев уловил в его произношении акцент. Вернее, не наше построение фразы и неверное, не русское ударение в словах. Чтобы проверить себя, Костя взглянул на рукава его немецкого мундира, на них власовцы наносили нашивки с буквами «РОА» ⁴.

Никакой нашивки у офицера не было. Заговорил Шульгин, которому так же, как и Ярцеву, было ясно, с кем они имеют дело:

— Ты нам зубы не заговаривай! «По-дружески» у нас с власовцами говорят в трибунале.

— Я не власовец! Я словак, командую словацким батальоном! — неожиданно ответил офицер.

Во всем облике его, в голосе, взгляде не было ни заискивания, ни страха, а сквозило лишь возмущение и какое-то беспокойство, что его неправильно понимают.

— Садись вон в том углу и можешь опустить руки, — приказал Ярцев.

Посадив офицера в противоположный от висевшего автомата и кучки гранат с длинными ручками угол, Ярцев добавил:

— Быстро выкладывай, кто ты?

— Я скажу, — заторопился офицер. — Но кто вы такие, как тут появились?

— Мы разведчики Красной Армии, пришли сюда за «языком». Думали, ты немец, а ты фашистский холуй.

— Я скажу, скажу… Вы не есть провокаторы? Я знаю, какая дивизия Красной Армии стоит перед нами. Назовите фамилию командира вашей дивизии. Если назовете правильно, я поверю, буду говорить интересно, — он кивнул головой на восток.

— Ванин, — ответил Костя, понимая, что офицер действительно знает фамилию нашего генерала.

— О, верно, верно… Я Вилем Завада подпоручик Словацкой армии, заместитель командира Отдельного батальона. Сейчас болеет наш командир Шимчик, и я командую батальоном. Мы, словаки, не хотим воевать против русских братьев. Десяток словацких батальонов, посланных на Восточный фронт германским прислужником Тисо, применяются только в тылу на охранной службе. Наш батальон сторожил разные склады. Но сегодня привели неожиданно сюда в окопы. Нам сказали, будем тут пять-шесть дней, пока германцы получат дополнение. Нам приказали углубить вдвое ходы сообщения из окопов туда, в тыл.

«Словаки — это не немцы», — думал Костя.

— Зачем вам брать меня одного, я могу перевести к вам много людей, может, весь батальон?! — заторопился офицер.

— Обманешь! — сказал Костя. — Давай весь батальон в плен!

— Не… Не все так просто. Если всем батальоном пойти до вас, то спереди нас расстреляете вы же сами, а сзади германцы! Да и как я своим поручикам и сол-«датам скажу за переход?! Они меня спросят: а где гарантия русских? Они боятся расстрелов и Сибири.

— Какие же вам гарантии нужны?

— Я напишу вашему генералу, что наш батальон может перейти на вашу сторону, если никого из нас не расстреляют, не сошлют в Сибирь. Пусть генерал поручится за это, я переведу до вас весь батальон! Если меня одного возьмете, то германцы подумают, что это я перебежал до русских, батальон сразу отведут в тыл сторожить склады трофейного имущества.

Ярцев остолбенел. Вот и выбирай! У тебя совершенно реальный «язык», да еще комбат! А может, этот Вилем Завада говорит правду? Никогда Ярцев с врагами не вел переговоров. Ему полагалось их уничтожать или доставлять как «языков», А тут переговоры с противником!

Шульгин сказал:

— Что ты его слушаешь! Он ведь офицер хитрый и плетет нам семь верст до небес, да все лесом! Бери его, Костя! А то загостились…

Ярцев молчал, в любой боевой обстановке он не терялся, мгновенно принимал решение, а тут мешкал. Что делать?

— Что же вы поливаете из пулеметов нейтралку? — вмешался в допрос Шульгин.

— Немцы нам не доверяют. Их пульрота и минрота приданы нам, а чтобы мы не побежали, эсэсовский полк сзади нас. Германцы поливают нейтралку…

— Где ты научился говорить по-русски?

— Наши языки братские. Практика у меня была добрая. Я в 1931 и 1932 годах работал в Советском Союзе как чехословацкий специалист техником по монтажу оборудования на строительстве Харьковского тракторного завода…

У Кости сработало шестое чувство разведчика — ничем и никем не объяснимая интуиция. И он сказал:

— Код у тебя есть?

— Да.

— Давай мне код и карту своего расположения. Пиши нашему комдиву, что согласен перевести свой батальон к нам.

Офицер взял полевую сумку, порылся в ней, достал бумаги и передал Ярцеву. Вырвав листок из блокнота, начал писать, но неожиданно остановился, обратился к Косте:

— Сейчас придет мой денщик Адам Маленец. Он преданный мне солдат. Тоже говорит трохи по-русски. Скажите своим людям, чтобы они его не стукнули.

«Догадался, что снаружи стоят наши», — мелькнуло у Ярцева, и он кивнул Шульгину. Тот вышел из землянки предупредить разведчиков. Словацкий офицер стал писать нашему генералу.