У меня тебя нет,

у тебя меня тоже нету,

только все корабли

не устанем (что входят в порт)

проверять на предмет,

паруса там какого цвета –

нашей вечной любви,

или вовсе наоборот…

У тебя меня нет…

Ты меня не смей забывать, не смей –

вычищать из памяти, жать "Delete",

эти мысли – словно клубок из змей –

их опасно трогать и шевелить.

Расползутся разом – не соберёшь,

а без них не знаешь, ступать куда

безопасно можно – повсюду ложь

и для счастья горькое "никогда".

Пусть у сердца греются – там тепло,

там надежда каждому даст приют,

и не скажет – кончилось, истекло

ваше время, что ж вы, дурные тут…

Наши змеи памяти – пусть клубком,

не зажалят до смерти может быть,

ты укусы памяти – коньяком,

только не посмей меня разлюбить.

Когда мне анонимы пишут в личку –

"Люблю. Устал от этой пустоты…",

я каждый раз надеюсь по привычке,

что это ТЫ мне пишешь… Это ты???

Когда уже почти люблю другого

и верю, что хочу быть только с ним –

ТВОЁ он вставит в разговоре слово…

Как душем вдруг окатит ледяным…

Когда на чьей-то флешке – песня наша,

ТА САМАЯ, тебя напомнит вдруг,

мне горько скажет: "Дура ты, Наташа…

Не разлюбила…" – кто-то из подруг.

***

Казалось бы – забыла и не помню

ни голоса, ни запаха, ни глаз,

и вдруг опять наказана любовью…

Скажи, Господь, за что на этот раз???

Сколько вместе, столько и не спать –

даже час потратить жаль на сон:

рядом дышит жизнь твоя. Опять

время замыкается кольцом.

Не любившим так же – не понять:

так сплелись корнями, что теперь

рук, навек сплетённых, не разнять –

сгинем оба от кровопотерь.

Выйдешь [Очень надо!] – лишь на час,

глянешь – а меня простыл и след,

ведь не стало н е р а з л у ч н ы х – нас,

значит и любви здесь места нет.

Если сердце тронула тоска –

дверь открыта – чемодан-вокзал.

[Из любви не ходят в отпуска,

и не говори, что ты не знал]…

Пусть в желудках гулких – пустота,

глупо тратить время на еду,

выйдешь на минутку – "Где ты там?",

и в ответ счастливое – "Иду!".

Зыбкая качается кровать,

и сухие губы просят – "Пить!"…

Сколько вместе, столько и не спать –

на сто лет вперёд бы налюбить…

Мы с вами, кажется, виделись где-то –

может быть в мире другом, параллельном?

Столько вопросов, и все – без ответа,

мучили долго, но – всё, отболели.

Вы мне пытались когда-то присниться,

я в ваши сны так стучалась – "Пустите!",

осень опустит печально ресницы,

бросит увядшие листья – летите.

Залистопадит, завертит, закружит

осень, а мы далеки безнадёжно,

"Кто вы друг другу?" – нас спросят, – "Мы дружим",

хором ответим, а нам: "Невозможно!!!"

Нам не поверит никто, как обычно –

только плечами пожмём удивлённо,

стала игра в незнакомцев привычкой –

мы даже врём, что не любим – синхронно…

Весна… И сердце вновь полно

тоской неясной и желаньями…

категорически оно

не хочет жить воспоминаньями!

Оно волнуется, томится,

и ждёт, тревожно замирая,

готовое опять влюбиться

в кого-нибудь! Не разбирая!!!

Оно поглядывает нервно,

оно оценивает вас,

и скоро влюбится, наверно,

в который раз – как в первый раз!

О боже, получилось как неловко –

надеялась твоей любовью стать,

а оказалась только – остановкой,

где ты, в аду от грешников устав,

для новых битв всего лишь копишь силы,

и разве вправе я тебя винить?

Оставь в углу рога, копыта, вилы

и прочий свой рабочий реквизит.

Пойдём, тебя отмою я от сажи

(подмешан в воду ковш воды святой),

что Чёрт – лишь падший ангел не расскажем,

об этом знаем только мы с тобой…

Очень больна я. Тобой. Навсегда.

Залихорадило вдруг cгоряча.

Ты говоришь, что постель и вода –

с древних времён заменяют врача.

Воздуха! – долго целуешь взасос,

губы – солёные будто на вкус,

все, целовавшие до – не всерьёз,

я в том признаться тебе не боюсь.

Выжить бы. Выстоять бы. Пережить –

страсть без усталости до тошноты,

губы обсохшие требуют – пить,

только вода и еда мои – ты.

Ты моя жизнь или смерть, моя боль,

ты же – лекарство от серой хандры,

быть твоей девочкой – лучшая роль,

и не устать мне от этой игры.

В этом холодном и потном раю,

больше на ад, если честно, похожем,

у преисподней уже на краю

я балансирую где-то. Ты – тоже.

Думаю: мне бы туда, где покой,

где не штормит, не качает до дури –

ты, улыбаясь, хозяйской рукой

даришь минутку покоя: мы курим.

Думаю: мне бы поспать хоть чуток,

но не уснуть в этой влажной кровати –

остановить этой страсти поток

силы не хватит и жизни не хватит.

Думаю: мне бы домой на три дня –

это ведь, в сущности, очень немного,

дай мне того, вороного коня,

что и без всадника знает дорогу?

Только, уехав, уже никогда

в сказочный замок – увы – не вернуться:

выстудит сердце разлука-беда…

[Не оглянуться бы. Не оглянуться!…]

Солнце остывает понемножку,

воздух все промозглей и сырей,

сентября холодные ладошки

лезут мне за пазуху – "Согрей!"…

Ветер юбку путает в коленях

и плюётся каплями дождя,

жёлтый лист танцует, как умеет,

свой последний танец, уходя.

Сколько их – таких прощальных танцев –

мы танцуем в жизни для других,

и одни кричат нам вслед – "Останься!",

и молчат другие – "Уходи…"…

Но вернуть доверие не сможем,

как бы ни хотели – вот беда:

не вернётся лист осенний тоже

на родную ветку никогда,

потому такую боль и муку

мне приносит листьев хоровод:

о непоправимости разлуки

он напоминает каждый год…

Солнце остывает понемножку,

липким страхом душу обожгло,

я в твою ладонь – свою ладошку:

для разлуки время не пришло…

И если бы даже все бабочки в животе,

порхать отказавшись, вдруг дружно сложили крылья,

мол, вы – не такие, как были: совсем не те,

давно уж своё отлетали и отлюбили;