Райдэн, все еще сжимая пальцами горло Оками, бросил взгляд через плечо на своего младшего брата, вопросительно поднимая брови.

– Его лоб разбит и кровоточит, – снова вдохнул Року, его глаза на мгновение закрылись, позволяя ему успокоиться. – Его лицо в кашу.

За следующий вдох Оками понял, что имел в виду император. Понял, что лежит в окованном железом сундуке человека-скелета.

Оскорбление. Вместо ран.

Стиснув зубы, он собрал свою ярость. Заглушил свои страхи.

Оками понадобятся все его силы, чтобы справиться с тем, что грядет.

– Я… прошу прощения, мой повелитель. – Нерешительность Райдэна позволила Оками на миг заглянуть в разум принца, за стену всей этой ярости и злобы. Что-то в действиях императора беспокоило старшего брата. Но нежелание Райдэна мелькнуло лишь раз, а затем исчезло, спрятавшись за новой решимостью. Он ослабил хватку на шее Оками в тот самый момент, когда императорская гвардия сжала свою. – Что ты хочешь, чтобы я сделал? – Отступив назад, Райдэн поклонился – снова верный сторожевой пес императора.

– Сейчас мы должны обратиться за пределы традиций. За пределы ожидаемого. – Року приблизился, его ноздри раздувались, пока он изучал лицо Оками. – Я хочу, чтобы он видел, чувствовал, был свидетелем своей правды до конца своей жизни, какой бы короткой она ни была. – Искра вдохновения озарила его взгляд. – Поместите клеймо сбоку на его шее.

Оками закрыл глаза, когда из-под него выдернули цепи, сковывающие его щиколотки. Гнев пробежал под его кожей, когда он ударился о каменный пол, желчь наполнила горло. За ними последовало горькое веселье. Холодная ирония. Как всегда. Ему оставалось только выбрать, какое чувство надеть сегодня вечером. Глаза Оками открылись, уловив своевольный лунный свет вне досягаемости, и он остановился на самом мрачном юморе. Он был ребенком, лишенным семьи, и юмор для Оками часто был единственным, что удерживало его в здравом уме.

Клеймо предназначалось для лба. Так клеймили воров и мелких преступников. Черные символы рассказывали об их преступлениях, лишая возможности стереть пятно их глупости. Это было даже уместно. В конце концов, Оками и был вором. И если это станет первой пробой пыток нового императора, то это определенно не так ужасно, как предполагал Оками.

Человек в шрамах открыл свой ящик. В нем было несколько маленьких игольчатых лезвий. Он поднял две склянки к лунному свету. В первой плескались черные чернила, как и ожидалось. А во второй? Зловещая ухмылка завладела лицом мужчины, растягивая брызги шрамов от ожогов, покрывающих его кожу. Во второй склянке было густое серебристое вещество, которое засветилось, когда он встряхнул его. Он окунул одно из игольчатых лезвий в светящуюся жидкость, и край лезвия зашипел, как рыбья чешуя над огнем, искажая пространство вокруг себя.

Кислота. Клеймо будет сплавлено с кожей Оками кислотой.

Извращенно и ненужно. Лишь для того, чтобы вызвать боль и не более того.

Надавив своей грязной сандалией на лоб Оками, Райдэн заставил его уткнуться лицом в солому.

Оками вдохнул. Он уже сопротивлялся. Императору доставляло удовольствие смотреть, как он борется. Наблюдать, как его избивают, чтобы заставить подчиниться. Затаив дыхание, Оками взглянул вверх и увидел безмятежное лицо императора. Он не собирался снова дарить Року такую радость.

В следующий раз, когда Оками будет бороться перед этим пронырливым повелителем, это закончится реками императорской крови.

– Чего ты больше всего желаешь в этот момент, Такэда Ранмару? – спросил Року беззаботным голосом.

Оками желал многого, но отказывался давать императору еще какую-либо власть над собой. Он промолчал, его глаза сверкали, как кинжалы.

– Ты жаждешь мести, не так ли, феникс? – тихо спросил Райдэн, надавив на лицо Оками еще сильнее. – Восстать из пепла?

Року улыбнулся, его слова были чуть громче шепота:

– Но сначала ты должен сгореть.

Марико низко опустила голову, глядя в пол. Она шла вслед за Сидзуко, ее таби с раздвоенными пальцами шуршали по лакированным деревянным полам коридоров замка Хэйан.

Странно было снова надеть женскую одежду. Хотя Марико прожила в образе мальчишки в лесу Дзюкай всего несколько недель, даже за это короткое время ее инстинкты изменились. Скользя в носках по этим прославленным коридорам, Марико мечтала поднять голову и беззастенчиво оглядеться вокруг. Запомнить каждую деталь, потому что она не знала, когда может пригодиться даже самая незначительная из них.

Вместо этого она заставила себя вернуться к шагам танца, который исполняла большую часть своей жизни.

Голову вниз. Глаза опущены. Голос снизить до шепота, который не мог уловить даже ветер.

Когда они с Сидзуко снова повернули за угол, две молодые служанки заняли свои места по бокам от нее. Марико оглянулась через плечо, и крошечные кусочки серебра и нефрита, свисающие с ее прически, весело зазвенели перед ее лбом. Она воспользовалась этим движением, чтобы незаметно поднять взгляд, осматривая затянутые шелком стены и элегантные экраны раздвижных дверей, – некоторые были открыты, чтобы впустить свежий воздух, а некоторые закрыты на задвижки без какого-либо определенного порядка, – а также изящные бумажные фонарики с изображенными на них журавлями, рычащими тиграми и змеевидными рыбами.

Когда ее глаза вернулись к полу, Марико снова сосредоточилась на почти ритмичном движении своих ног. Они скользили в заученной манере, одна пятка на единой линии с другой. Ее кимоно колыхалось волнами по обеим сторонам ее носков с раздвоенными пальцами. Взгляд Марико скользнул по блестящему подолу из бледного шелка тацумура.

Длинные рукава ее фурисодэ[8] были покрыты сложным узором из крошечных цветов – камелий, фиалок, апельсиновых цветов и сакуры, каждый из которых был вручную пришит к ткани. Все цветы соединялись нарисованными лозами, оттененными жидким золотом. Крошечные птички порхали от цветка к цветку по всему пространству мокрого шелка. Это кимоно было броней Марико при дворе, самой богато украшенной броней, которую она когда-либо носила за всю свою жизнь. Его принесли из личного хранилища одежды императорской семьи, чтобы почтить ее статус. Когда сегодня днем в ее комнате кимоно было развешено, от внимания Марико не ускользнули восхищенные взгляды и приглушенные вздохи.

Ее вели к кому-то важному. Это все, что знала Марико.

Возможно, это был ее жених. Или, может быть, даже сам император.

Она сделала глубокий вздох. Удивительно, как сильно могла измениться ее судьба всего за несколько коротких дней. Две ночи назад Марико прибыла в Инако в грязном косодэ воина, вернувшегося с поля боя. Нынче она была одета как императрица, и ее вели по Золотому замку на аудиенцию к члену императорского двора.

Если бы у Марико было хоть какое-то желание найти что-то забавное в ее ситуации, то это, без сомнения, было бы простой задачей. Что-то, от чего Рэн усмехнется, Ранмару – нет, а Цунэоки задразнит ее потом. Но желание смеяться, родившееся в лесу Дзюкай, меньше чем за неделю превратилось в пепел на ее языке.

Вместо этого Марико сосредоточилась, пытаясь подготовиться к тому, что ее ждет.

«Меня будут допрашивать? Во мне будут сомневаться? Заставят отвечать за чужие преступления?»

В конце концов, она не могла быть уверена, что это не ловушка. Если она что-то и узнала об императорском дворе, то только то, что это было место тайн и обмана.

А подобное создавало возможность вообще для чего угодно.

Когда небольшая процессия Марико свернула в другой коридор, потолки над ними стали все выше, а резные экраны по обеим сторонам – еще богаче украшенными. Полы под ее шелковыми таби громко скрипели, как будто были слишком старыми и нуждались в ремонте. Марико слышала об этих полах. Издаваемые ими звуки напоминали крик угуйсу[9], поэтому их называли соловьиными полами. Деревянные настилы были сконструированы таким образом, чтобы никто – ни друг, ни враг – не мог пройти по ним неуслышанным. Тот факт, что Марико шла по ним, означал, что она входит в часть замка Хэйан, которая, несомненно, находилась под усиленной охраной.