Я спрыгнул на рельсы и никто даже не обратил на это внимания. Левый тоннель встретил меня холодным дыханием затхлости.

Он сказал, что тут есть свет. Как же. Тусклые желтые лампы по бокам тоннеля не справлялись с мглой, освещения едва хватало. Чтобы увидеть куда идти под ноги приходилось направлять фонарик телефона. Старая проводка иногда искрилась, озаряя мой силуэт яркими вспышками. Рельсы метро вели меня в глубину, ноги послушно ступали по путям в такт капающей с потолка воде. Моя тень прыгала в пятне света, удлиняясь и стремясь вперед, как на постерах классических кинолент.

Станция Белмонт. Её полностью залило водой, в том самом наводнении, что практически смыло Дрешер десять лет назад. Соседние станции восстановили, а Белмонт оказался покинут и забыт, – средств городского бюджета не хватило наверное.

Мимо меня пробежала огромная крыса, так близко, что я едва на нее не наступил. Если бы не фонарик, я мог решить, что это кошка, до того тварь была огромной. Черт, Тони, что в следующий раз, канализация?

Станцию размывали сточные воды, влага проступала через трещины в камне, стены лоснились холодной испариной. Вода журчала тонкими ручейками между шпалами, бежала из труб и чавкала под ногами.

Интересно, что Тони имел в виду, упоминая, что Зейлин был в чем-то прав. Чтобы это не значило, звучало это странно. Старик был полностью не в себе и навряд ли проронил хоть крупицу полезной истины.

Чем дальше я шел, тем яснее становились масштабы бедствия. Бетон покрывался зеленой плесенью, тухлый запах застоявшейся воды резал нос, шпалы распухли и покрылись скользким налётом. Неведомый паразит окрасил и без того неприглядный коридор в ненавистный мне зеленый цвет, да ещё и породил некие твердые образования, похожие на коралловые полипы, смесь ракушечника и застывшей болотной массы, что вырастали вдоль стен безобразными структурами. Свет в конце трубы знаменовал финиш, и я не мог не выдохнуть с облегчением, вырываясь из этого уголка Инсмута на открытое пространство.

Заброшенная станция была освещена яркими лампами и дышалось здесь гораздо свободней. Стены были расписаны граффити, везде валялся мусор и обгорелые части шпал. Субкультурные представители видимо ранее занимали это место, и зависали здесь частенько. Каким образом Тони тут очутился? Что он нашёл, и как это связано со стариком?

Кряхтя я залез на платформу, осмотрелся. На другой стороне стояла одинокая фигура, недвижимо уставившись в стену. Переступая через лужи и пустые бутылки, я осторожно приблизился. Мы были в этом месте одни.

– Тони, я здесь. – Сказал я. – Что ты нашёл?

Он медленно обернулся, плечи его поникли, глаза поблескивали из черноты проёмов. Всё это время он пялился на знакомый рисунок членистоногой маски, что был изображен на стене.

– Влад, я нашёл правду. – Сказал он тем же спокойным тоном.

С ним было что-то не так, я чувствовал это, видел, но отказывался верить. Я лишь надеялся, что это тот же Тони, которого я знаю и которому привык доверять.

– И что это за правда?

Он сжимал в руке пистолет. Черт, как же всё это было нехорошо. Напряжение разрядом прошло по моим мышцам, кровь бросилась в лицо, зачесались кончики пальцев. Я осторожно, будто поправляя свою длинную куртку, положил ладонь на кобуру, медленно расстегнул застежку.

– Зейлин был прав. – Пожал плечами Энтони. – Он во всём был прав.

– Брось, напарник, ты же несерьезно.

– Ты ему мешаешь. Так нельзя. – Говорил он так, будто я понимал его мысли.

– Кому мешаю, Тони? О чем ты, черт побери, говоришь?

– Я видел его, Влад. Я видел его лицо.

Я сглотнул вязкую слюну. Он разговаривает, значит, не всё потеряно. Нужно продолжать болтать, попытаться разобраться, урезонить его.

– Расскажи, что произошло. – Попросил я, как можно спокойнее. – Чье лицо ты видел?

– Бога. – Ответил Тони. – Я видел лицо Бога.

Он приставил ствол пистолета к своему виску и выстрелил.

Где-то над нами, над камнем, бетоном и слоем асфальта, где-то в невообразимой вышине, оглушающему звуку выстрела вторил гром.

Глава 9.

Трансцендентный кошмар.

Сине-красные всполохи прорывались через мои воспаленные веки. Я не хотел открывать глаза, не желал видеть ритуал, который мне уже надоел. Полицейские мигающие фонари под дождем, желтая лента, натянутая вдоль входа в метро, носилки с белым полотном на теле. В этот раз я был участником процесса, а не наблюдателем. Я приоткрыл глаза, окидывая взглядом оцепление, полукруг безучастных наблюдателей, офицеров, что бежали под дождем к патрульной машине.

Всё было как в тумане, в замедленной съемке, лениво и скучно.

Я сидел на заднем сидении полицейского седана, приоткрыв дверь и курил. Хорошо хоть наручники на меня не нацепили. Меня уже допросили, два или три раза задавали одинаковые вопросы, уходили, возвращались, опять спрашивали… Когда вопросы закончились, ко мне потеряли интерес. Я мог бы уйти, но не хватало сил.

Носилки с телом Тони скрылись в машине коронера. Хотелось отвести взгляд, но я заставил себя смотреть, будто бы мне не хватило картины на станции.

Залитая красным кафельная стена, с кусочками черепа на плитке, изогнутое, бьющееся в конвульсиях тело, развороченный череп моего друга…

В поле зрения влез огромный светящийся шар фонаря, – кто-то ослепил меня, направив свет прямо в глаза. Чужая рука схватила меня за кисть, нащупывая пульс.

– У вас сильный шок. Сейчас я сделаю укол. – Послышался мужской голос, что исходил из белого шара.

– Иди к черту, отстань от меня. – Я оттолкнул медика. – Я в порядке.

– Эй, отстань от него. – К нам подошел детектив из участка, имени его я не помнил. Прячась от дождя под зонтом, он наклонился ко мне. – Влад, ты как?

– Не очень хорошо. – Ответил я.

– Мы соболезнуем тебе. Скажи, ты знаешь, зачем он это сделал?

– Нет. До сих пор пытаюсь понять.

– Влад, держись, хорошо? Завтра сможешь в участок прийти?

Я кивнул. Детектив не сказал о том, что не рекомендует мне покидать город только из вежливости. Я главный свидетель и пассивный участник самоубийства. И единственный, кто находился в зале кроме убитого. Не нужно быть сыщиком, чтобы сложить два и два.

– Хорошо. Друг, мы рядом...

Он сказал это, стараясь придать мягкости голосу, но фраза всё равно прозвучала угрожающе.

Апатия, депрессия, паранойя, – три музы, терзающие сейчас остатки моего сознания. Сложно описать, что я конкретно чувствовал. Взгляд застревал на мелких деталях, таких как пряжка ремня или пятно крови на рукаве. Снедала беспомощность, невозможность изменить что-либо, неведомо откуда навалившаяся тяжесть в конечностях. Наверное, со стороны я выглядел жалко, – осунувшийся, спрятавшийся в машине человек с каменным выражением лица и “взглядом на две тысячи ярдов”.

Но помимо полной пустоты и упадка, я чувствовал разгорающийся огонек злости. Это был единственный источник энергии, что меня питал, как батарейка в желудке игрушечного кролика. Огонёк тлел во мраке всё это время, но сейчас в пламя упала гора благодатного хвороста, и никакой дождь не мог сбить этот жар. Потрескивая, костер разгорался, обдавая меня волнами тепла, безумия, злобы, дикой и необузданной ярости. Но этот костер горел на могиле, в склепе, который я лично замуровал, в том числе и от себя. Я не имел права открывать его и тревожить мертвеца, ведь тот, кто спал под горящим надгробием не должен был проснуться.

Я накрыл угли вуалью сожалений и болью. Не сейчас. Я откопаю тебя, только если другого выхода не будет.

– Детектив, езжайте домой. Здесь мы закончили. – Ко мне подошёл один из судмедэкспертов.

Я кивнул и вылез из полицейской машины.

***

Машин на дороге было мало, возвращался я уже за полночь. В подлокотнике была початая бутылка Джека, дворники не справлялись с водной пленкой, ехать приходилось включив дальние огни, иначе стена дождя перекрывала обзор.