Мал вспомнил дона Мигеля, руководившего обороной Нибура. Вот кто бы разочаровался положением, в котором оказались жители города масок. Трудно было поверить, что когда-то на этом месте стояла мощная крепость. Сейчас во всем Египте не было беззащитнее города, чем Мемфис: «А ведь это главный город египетских богов! Каким чудом до сих пор его не взяли крестоносцы или мусульмане?»

Поток его мрачных мыслей прервал Нкуку. К нему-то и дело подходили с расспросами прохожие. Поначалу Мал не обращал на них внимание, но они домогались Нкуку все чаще. Пришлось перейти с быстрого шага на медленный. Прислушавшись, Мал был озадачен тем, что Нкуку дает на один тот же вопрос разные ответы. Жители Мемфиса спрашивали его:

– Не показались ли захватчики?

Поначалу Нкуку пускался в продолжительные объяснения, из которых следовало, что враг появится не раньше завтрашнего дня. Но его ответ еще одному встречному вступил в откровенное противоречие с предыдущим:

– Враг может показаться в любой момент. Нужно быть настороже.

Затем:

– Сегодня вам еще удастся выспаться как следует, а вот завтра будет не до сна.

Иногда Нкуку отказывался отвечать что-то определенное:

– Откуда я знаю? Вы думаете, Сетх меня лично известил о своем прибытии?

И тут же:

– Даже не сомневаюсь, что орды захватчиков подступят к городу на закате.

Когда Нкуку наскучивали короткие ответы, он импровизировал:

– Прибыв на закате, захватчики начнут штурм сразу или уже после того, как переночуют? Я бы на их месте начал штурм немедленно. В противном случае этой же ночью мы им перережем глотки.

Еще один вариант:

– Завтра мы все умрем, так что спешите наслаждаться жизнью.

Слова мудреца звучали так:

– Нам всем грозит смерть. Но в этом есть своя выгода. Сегодня у меня болит зуб, у тебя – живот. А в царстве Осириса нам не придется об этом беспокоиться. Так что не печалься, приятель.

Иногда Нкуку храбрился:

– Эти глупцы и не подозревают, что завтра их ждет гибель. Им надо бы одуматься и повернуть назад, но у них нет разума. Это стадо животных, погоняемых сумасшедшим пастухом.

Нкуку мог и пошутить:

– Нелегко нам будет после штурма. Сколько забот выпадет на нашу долю. Ведь это мы, а не кто-нибудь еще, будем перевозить вражеские трупы на другой берег и там рыть для них могилы в раскаленном песке. Но мы должны быть милосердны к их душам.

Внезапно боевой задор Нкуку исчезал, и он переходил на шепот:

– Я боюсь. Надо бежать. Но куда? Повсюду поджидает смерть: или от голода, или от зубов диких зверей.

Это длилось недолго, и Нкуку вскоре громогласно провозглашал:

– Боги уготовили нам достойный удел! Наш враг силен! Тем ярче сияние славы, что достанется нам вместе с победой!

Нкуку удавалось сказать каждому, что тот ожидал. Когда Нкуку пришлось говорить в ту сторону, где стоял Мал, его ответ был таков:

– Враг близко. Город обречен. Я не раз предупреждал царей Мемфиса, что его стены слишком низкие. Вражеские наездники легко перепрыгнут их на своих скакунах.

Нкуку преувеличивал опасность, почти дословно пересказывая мысли Мала. Но чем ближе они подходили ко дворцу, тем чаще на вопрос о захватчиках он отвечал одним словом:

– Нет.

А потом и вовсе принялся мотать головой в маске петуха. Было странно, что шедших позади Лию и Паоло никто ни о чем не спрашивал. Мемфисцы угадывали в петухе предводителя отряда и предпочитали разговаривать с ним.

Так они добрались до дворца. Нкуку дал знак Лии и Паоло идти в один зал, а сам пошел в другой, не обращая внимания на Мала. Принц шел за ним, не сворачивая. Вспомнив, что на нем маска неприкосновенного, он поспешил ее снять.

– Нкуку, теперь ты можешь со мной говорить.

Мал достал из сумы бурдюк с водой и сделал пару глотков. Его провожатый тоже снял маску. Мал узнал в нем капитана «Диониса» – грека Крития. Последний раз он видел его, когда они только прибыли в город.

– Не удивляйтесь, принц. Мы уже много раз встречались, но вы почему-то не узнавали меня.

От жары и усталости Мал не сдержался и повысил голос:

– А ты сам не догадываешься почему? Ты же был в маске!

– Ваше Высочество, проживи вы здесь подольше, вы бы научились узнавать любого, под какой бы маской он ни прятался.

Про себя Мал согласился: «Маска – всего лишь часть ритуала. Ведь, кроме лица, есть походка, жесты, голос. Они выдадут любого, как бы он ни пытался остаться неузнанным».

Принц опустил руку на плечо Критию.

– Что, если враги воспользуются масками неприкосновенных, чтобы проникнуть в Мемфис?

– Такая мысль может прийти в голову только арабам или франкам, но никак не египтянину, и уж тем более не рыцарям Сетха.

– Неужели они настолько глупы?

– Вовсе нет, – едва заметно улыбнулся грек, – дело в том, что, надев маску, они предадут своего господина.

Критий провел Мала в тот зал, где они недавно пировали по приглашению цариц Мемфиса. Гатара сидела на троне. Сейт-Акх стоял рядом и смотрел в окно. Мал приветствовал их поклоном. Гатара велела слуге в маске собаки принести еду и напитки. Тот бросился выполнять ее указание. И только когда к обеду все было готово, она расположилась на одной из подушек и пригласила Мала присоединиться к ней.

Слуга наполнил сосуды красным вином. Гатара первой осушила кубок. Жрец наблюдал за ними, ни о чем не спрашивая. Мал быстро захмелел и перестал смущаться неряшливого вида. Гатара заговорила после того, как гости утолили голод и жажду.

– Какие вести ты принес нам, рыцарь?

«Вместо вести о мире тот, кто вошел в обитель, несет весть о войне» – с горечью подумал принц. Вслух он произнес:

– Упуат и Кебхут, вступившие в союз с Осирисом, предупредили меня о том, о чем вы уже осведомлены. Сетх и его дикие орды идут на Мемфис. Они собираются разрушить город до основания.

Мал рассказал, как дети Анубиса просили заключить союз с Осирисом против Сетха, что они не в силах продлить перемирие между богами и не возглавят оборону Мемфиса, и о том, как стая приспешников Сетха пыталась переманить его на свою сторону.

Гатара слушала с обычным для нее спокойствием. Жрец также не выказывал ни любопытства, ни удивления. Мал догадывался, что тот не задает лишних вопросов, будучи убежден, что человек входит в пирамиды не иначе как по воле богов. Принц попытался объяснить ему и Гатаре, что раздоры между Сетхом и Осирисом есть не что иное, как непримиримая борьба рассудочного начала с животным, и ведется она не только между богами, но и в людских душах. Сетх стремится разрушить Мемфис, потому что человек пренебрегает простой жизнью в угоду собственному рассудку. А тот хоть и высвобождается из-под влияния животного начала, но взамен превращается в раба. Человек сосредотачивается лишь на себе самом и пускается в бесконечную погоню за славой и богатством. Он купается в роскоши, окружая себя ненужными вещами, рядясь в дорогие одежды и наслаждаясь изысканными блюдами. Когда его душу начинает разъедать лень, животное начало восстает. Оно отрекается от всего, что чрезмерно, впускает в жизнь только то, что необходимо, и следует естеству. Две силы вступают в распрю, чтобы выжить и поработить одна другую. Этого можно избежать. Человек должен стать мудрее. Ему нельзя отвергать ни одну из сил. Пока он не объединит их, боги будут разрывать человека на части. Сейчас, чтобы спастись, человек вынужден принять покровительство Осириса. Но если бы раньше он принимал в расчет и силу Сетха, все бы сложилось иначе.

– Мемфис предназначен для всех богов, принц-рыцарь, – отвечала Гатара. – Его жители воздают почести всем без исключения.

– Сетх ненавидит ритуалы, Ваше Величество. Он не из тех богов, в чью честь надлежит петь гимны в городских храмах.

– Нам это известно. С незапамятных времен мы почитаем Сетха в священном лесу за южными пределами Мемфиса.

– Я ничего не знал об этом, – подумал принц, – но ведь именно через этот лес я шел к пирамидам.

– Если мы в угоду одному из богов уничтожим все городские храмы, это будет несправедливо, – продолжала Гатара. – Богов великое множество и мы не должны забывать ни имена, ни деяния никого из них. Нельзя выбирать между огнем, рождающим тепло, и водой, утоляющей жажду, воздухом, наполняющим жизненные каналы, и землей, одаривающей плодами. Разве не глупо думать, что правая рука лучше и полезнее левой? Разве в том случае, если между ними возникнет вражда, человек может без забот легко избавиться от левой руки в угоду правой? Нет ничего более нелепого, когда царь любит одного из сыновей больше другого! Тем самым он сеет рознь между ними, и однажды она приведет к братоубийственной войне. Даже вы, принц-рыцарь, не знающий наших традиций, но имеющий суждение о мудрости богов и людей, не вняли призыву ни Осириса, ни Сетха. Вы так и не встали на сторону ни одного из них, – в голосе Гатары появилась легкая ирония. – Мы обязаны служить всем богам. Даже когда они вспоминают старые обиды и возобновляют распрю. Таков наш долг перед теми, кого мы почитаем как отца и мать.