Мне нужно было отдохнуть от писательства. Следовало сосредоточиться на видеоблоге, а еще лучше погрузится в реальную работу. Но голова сама, не переставая, работала, подкидывала новые идеи для романов.
Я снова сидела на детской площадке поздним вечером, в окружении темноты и прохлады. Ненарочно, в голове всплывали образы: вот маленькая девочка, светлая и неиспорченная, а вот злой, жестокий и мрачный мир, что ее окружает.
Я почувствовала, как отключилась от реальности, сидя на качели, мои пальцы озябли и отказывались разгибаться, нос покалывало от холода, спина затекла. А я все глядела на небо и представляла перебранку героев.
Маленькая девочка, которую непременно бы звали Маруся, потому что Мария слишком очевидно. И взрослый импозантный мужчина, который помогал бы Марусе найти денег и спасти бабушку от коллекторов. Я бы не стала так сразу называть этого мужчину Сатаной или Лукавым. Я бы начала повесть с того, что девочка оказалась в беде и отчаянии, просит помощи у высших сил, но на зов ее приходит только необычный дядя. Самый красивый и могущественный ангел – падший Люцифер. Мужчина с идеальной осанкой, в дорогом костюме, с черными волосами и с проседью на висках. Он бы говорил исключительно вежливо и грамотно, всегда был учтив и саркастичен. Мне бы хотелось играть на контрастах, чтобы Сатана очень хотел убить девочку, но обязан был бы во всем ей помогать, сопровождать и спасать, повязанный контрактом. Он бы желал искусить ее, поиздеваться, замучить реальным миром, но должен был забрать ее душу еще чистой и непорочной.
Они бы вместе, спасаясь бегством от бандитов в кожанках и с кастетами, путешествовали бы по городу. Вот на очередной опасности они бы ринулись к трамваю, и, бедная Маруся, чуть бы не попала под рельсы. А Сатана, хитрый черт, и не стал бы ее спасать. А зачем? Чем быстрее умрет, тем быстрее ее душа достанется геенне огненной. Зато в тесном переулке Сатана бы девочку от насильников спасал – ибо негоже растлевать детский ум и тело, а-я-яй.
Что-то внутри меня теплело от мысли о двойственности самых злых сил на свете: чтобы чопорный мужчина в слишком шикарном костюме издевался, измывался, подтрунивал и шутил, но все же заботился.
Мне тут же пришло в голову как описать постсоветский сеттинг панелек их города, как в хрущевках ковры висят на стене и мальчишки в адидасе на скемейке под домом семечки лузгают. У меня даже руки зачесались обрисовать первые пару глав.
Но я четко решила для себя – не писать. Надо отдохнуть от сочинительства. В загашнике еще томились дюжина ностальгирующих рассказов из детства, нацарапай я еще с десяток забавных случаев – можно было бы попробовать сборником в издательство снести. А еще я уже больше года вынашиваю идею "Кормушки" – рассказа про птичек. Вот мол, построили кормушку детишки из пятого "В", и сначала бы воробьи да синички бы брали семечек, ровно столько, чтобы наесться. Потом бы пришли голуби, устраивать рекет. Следом конечно же галки и чайки стали бы взымать налог для починки кормушки, с тех кто ею пользуется, пока бы не развалили страну. Ну, в общем, эта идея пока что была в разработке…
Мне казалось, что я и так создала уже достаточно произведений, чтобы наконец-то стало понятно – получается у меня писать или нет. Десять книг – опубликованных, но не изданных, написанных, но не читаемых – достаточное количество, чтобы осознать, стоит ли вообще дальше стараться. Бабушка вампирша была десятой по счету полноценной, дописанной книгой, которую я создала, уже будучи в состоянии написать хоть что-то дельное.
Предыдущие девять я выстрадала, вымучила, считая себя чуть ли не Мартином Иденом, вот мол, сейчас вы меня не принимаете, сейчас не считаетесь с моим творчеством, но придет время, и я стану самым популярным, богатым и знаменитым автором…
Конечно, такими мыслями я переболела еще лет в шестнадцать. Теперь осталось только переболеть призрачной идеей зарабатывать на жизнь писательством.
Я увидела как возвращается домой сосед Вавилов. Мне было неловко даже смотреть на него: такой уверенный в себе, успешный, богатый, знаменитый. Я привалилась головой к цепи качелей, пока рассматривала его и понимала, что есть вещи, с которыми надо просто смириться. Например, смириться, что чтобы стать безумно популярным видеоблогером, надо обладать достаточным везением, связями и попасть в волну успеха, которая существовала лет восемь назад. Или, например, смириться, что есть люди из разных миров. И если уж ты родился в семье простого рабочего, то внезапно знаменитым артистом не станешь. Я с грустью проследила, как сосед скрылся за домофонной дверью, и как вместе с ним меня покинули последние детские мечты о невероятном успехе и удушающей славе. Достав телефон, я написала папе короткое и простое "позвонишь за меня?".
На утро от отца пришло лаконичное "В час. Илья Владимирович" и адрес производства. Совсем рядом от дома, даже до метро идти не придется, полчаса пешком или пятнадцать минут на автобусе. Это похоже на сказочную небылицу. Невозможно жить в столице, пускай и северной, и иметь работу в шаговой доступности. Это по определению невозможно. Но я посчитала, что это хороший знак.
Взяла свое резюме, пару дипломов, паспорт, трудовую, оделась по-презентабельнее и выглянула в глазок входной двери. Столкнуться в очередной раз с мистером совершенство не было никакого желания. Снаружи чисто.
Я без проблем прогулялась до назначенного места и совершенно потерялась. Вокруг был обычный Петербург, с его желтыми нарядными домами, увитыми белыми сахарными узорами. Вот вдалеке виднеются два моста через Черную речку, вот сквер, укрывающий деревьями чей-то нахальный бюст, вот чванливое здание с золотой табличкой университета. И где здесь вообще может быть производство? Я сверилась с картами в телефоне. Метка красовалась где-то во дворе. А как в него попасть? Загадка.
Теперь понятно что имели в виду тетушки, когда говорили, что в Петербурге тяжело найти работу. Вход в нее – невозможно.
– Чего крутишься? Вон твой Вуз, – из будки у шлагбаума высунулся дядька с обветренным загорелым лицом, он ткнул пальцем в ехидную крепость знаний.
– Я ищу Владимира Ильича, на работу устраиваться, – пугливо оглядываясь на университет, отозвалась я.
– Так ты к нам что ли? – рассмеялся дяденька. И я кивнула.
Красное кирпичное основательное здание завода было великолепным в своей красоте и могуществе, я легко могла бы представить как здесь в эпоху индустриализации искали лучшей жизни оборванцы в плоских кепках и коричневых жилетках.
Меня завели в темную комнату, которую все умники нашего века окрестили бы лофт-пространством, с высокими потолками, с кирпичными стенами, со стальными прутьями перекладин и лестниц.
– Второй этаж, направо, – приказали мне.
И, делать нечего, я поплелась наверх.
Вокруг гудели машины, станки; среди высоких механизмов то и дело мелькали люди, чтобы снова забуриться в детали. Кто-то кричал, но различить среди возгласов слова было невозможно, где-то стучали об железо, где-то визжали шлифовальные диски.
– Владимир Ильич? – я сунула нос в первый попавшийся кабинет.
– От! Я те говорю, тут никто не верит в развал СССР! – крикнула весело дородная тетка в рабочем комбинезоне.
– Илья я. Илья Владимирович. Ну, не стой, заходи, – устало отозвался моложавый мужчина, что беседовал с рабочей.
Мысленно одарив себя оплеоухой, я вошла в кабинет и протянула Владимиру Ильичу стопку своих документов. Тот как ни в чем не бывало, принял их, не глядя, положил на стол и уставился на меня.
И тут я впервые ощутила, что нужно что-то сказать:
– Здравствуйте, я Вася, – и я протянула ему ладонь для рукопожатия. Услышав в ответ удивленный смешок, я тут же отвесила себе вторую пощечину, но руки не отняла. Решила, раз позориться – так до конца. И Владимир Ильич без обиняков легко пожал мне руку.
